Едва Светлов подъехал к ветхому, покривившемуся домику, где обитала эта многочисленная семья, на него так и повеяло со всех сторон нуждой да бесприютностью. Забор покосился, готовый обрушиться на неосторожного пешехода; ставни у окон уродливо висели в разные стороны, точно искалеченные члены у обезображенного трупа; калитка отворилась с таким пронзительным скрипом, как будто ее отпирали раз в год; ступеньки крыльца, когда вступил на него Александр Васильич, так затряслись под ним, что он в первую минуту даже отступил назад. Ему невольно вспомнились и широкий двор отцовского дома с большим, массивным крыльцом, и пролетка, на которой он только что подъехал,-- и стало как-то жутко Светлову. "Не в бархатной визитке надо было ехать сюда!" -- язвительно мелькнуло у него в голове. Он вошел, однако.
Переступив порог этого дома, Александр Васильич почувствовал, как кровь мгновенно прилила у него к лицу при одном взгляде на окружающую обстановку. Во второй комнате от той, где он теперь стоял, два оборванных мальчика возились на голом, с большими щелями, полу, с жадностью отнимая друг у друга корку пирога. Их напрасно старалась унять сидевшая в уголку, поодаль, сестра, штопавшая чьи-то старенькие, со множеством заплат, брючки. Светлов не сразу узнал бы в ней прежнюю Анюту. Девушка выросла и похорошела,-- похорошела как бы назло своей семейной бедности. Стройная и миловидная, с маленькой русой головкой, с прекрасными задумчивыми темными глазами, она не только ничего не теряла от убогой обстановки, но, напротив, придавала ей какую-то своеобразную, горькую прелесть. Чрезвычайная худоба ее лица, рук и стана бросалась в глаза с первого взгляда.
Увидев в передней раздевающееся, незнакомое, нарядное лицо, девушка заметно смутилась, не зная, что делать, вся покраснела и торопливо сунула на окно свою работу.
-- Здравствуйте, Анюта! Ничего так не люблю, как заставать девушек за работой... Не узнали? -- скороговоркой молвил Александр Васильич, входя в комнату и приветствуя сестру самым искренним образом.
Она широко раскрыла глаза, потом потупилась и нерешительно встала.
-- Так-таки и не узнаете? -- сказал весело Светлов и назвал себя.
-- Ах, боже мой! Неужели?..-- воскликнула девушка, едва доверяя своим ушам, бойко сделала шаг навстречу и опять нерешительно остановилась.
-- Нет, уж извините, этак братьев не встречают! -- заметил еще веселее Светлов, обнял ее и поцеловал.-- Вот так будет породственнее,-- прибавил он, невольно залюбовавшись на сестру, как та заалелась вся от его поцелуя.
-- Боже мой, как вы переменились-то! Я бы вас ни за что не узнала! -- говорила радостно, впопыхах, девушка, пока молодой человек звонко целовал все еще возившихся на полу ее братишек.
-- А вы-то разве не переменились, Анюта? И я бы вас не узнал,-- сказал Александр Васильич, садясь с ней рядом.
Он взял ее за обе руки.
-- Ну, как вы поживали без меня? Ведь я вас сто лет не видал! Помните, как я ваше зеленое институтское платье соусом облил, а когда вас спросили, откуда это пятно, вы отвечали: "Не снаю"?
Они оба весело засмеялись,
-- Как не помнить,-- проговорила Анюта.
-- И досталось же мне потом за это платье: мама так мне больно надрала уши, что они у меня целый час после того горели. А где же... Агния Васильевна? -- спохватился Светлов.
-- Мамаша на рынок ушла; она сейчас придет. Вот она не ожидает-то встретить! Вы когда приехали?
Александр Васильич назвал день.
-- Папа-то ведь у нас... умер! -- сказала вдруг девушка, и голос ее оборвался.
-- Да, я знаю, мне писали...
Светлов чувствовал, что промолчать в эту минуту будет удобнее.
-- Нам теперь очень трудно жить,-- заметила Анюта, помолчав.
Она поняла деликатность брата, не желавшего показать, что он замечает их крайнюю бедность.
-- Что ж делать, Анюта! Не всем живется хорошо,-- сказал Светлов с горечью.-- Я еще удивляюсь, как вы переносите ваше семейное горе...
Александр Васильич невольно вспомнил при этом дядю Соснина, у которого деньги по углам валялись.
-- Скажите мне, пожалуйста, Анюта, чем же вы теперь живете? Пенсия ведь у вашей мамы крошечная? -- спросил он, помолчав.
-- Мамаше некогда работать на сторону, надо братьев обшивать, так я работаю кое-что, беру заказы, белье шью...
-- И много вы таким образом зарабатываете -- в месяц, например?
-- Когда рублей десять, а когда и меньше; работы мало, а я-то готова и день и ночь работать...
Светлов мельком взглянул на сестру и заметил у нее легкую красноту вокруг глаз.
-- Неблагодарная работа, Анюта,-- сказал он сосредоточенно.
-- Паша еще немного помогает: он в лавке шесть рублей жалованья берет: когда рубль, когда два уделит мамаше,-- заметила тихо Анюта.
-- Да, но ведь это, по вашей семье, как капля в море.
-- И еще у нас помощник есть,-- сказала девушка, грустно улыбнувшись,-- Алеша. Он пока дома живет, в школу у меня приготовляется, так вот по утрам и ходит синиц ловить западней. Он их продает, а деньги мамаше приносит. У него страсть ловить птичек.
-- А сколько лет этому помощнику? -- спросил Александр Васильич, тоже грустно улыбнувшись.
-- Восьмой год недавно пошел.
Светлов задумался.
-- А знаете, Анюта, -- сказал он через минуту, смотря ей прямо в глаза,-- я все-таки очень рад за вас, и именно за вас...
Девушка посмотрела на него в недоумении.
-- Видите ли, в чем дело, Анюта: я нахожу вас теперь такой, какой желал бы вас видеть, хотя и не предполагал, что такой именно вас и встречу...
-- Это как? -- удивилась она.
-- Я хочу сказать: живи бы вы лучше, вы были бы хуже. Оно кажется странно как будто, а между тем -- верно, если вдуматься глубже в ваше положение.
-- Значит, лучше жить -- худо? -- спросила она, недоумевая по-прежнему.
-- Как вам сказать, Анюта? Для вас, по-моему, лучше... так пожить... на некоторое время, разумеется.
-- Я вас не понимаю,-- сказала она.
-- Сейчас поймете. У нас, видите ли, школа не дает правильных понятий о жизни, не подготовляет к ней, и потому большей части из нас приходится брать уроки непосредственно у самой жизни. Чем раньше придут эти суровые уроки, тем лучше для человека, который из школы вынес одну только ненужную дребедень. Вот хоть вы, например, скажем. Я уверен, что вы ровно ничего не вынесли из вашего института, кроме нескольких красиво сшитых тетрадок, где на полях, я думаю, и теперь еще можно прочесть разные надписи вроде: "Ах, какой он душка!", "Божество!", если только они у вас сохранились. Ну, скажите, не правда ли?
Девушка кротко улыбнулась, но она была вся -- внимание.
-- Ведь знаний положительных вы никаких оттуда не вынесли,-- продолжал Светлов, заметно увлекаясь.-- Я даже смею думать, что вы до сих пор не умеете писать правильно по-русски; по крайней мере я так сужу отчасти по моей сестре,-- а это еще не бог знает что; да, говоря строго, это совсем и не положительное знание. Если же вы и такого-то знания оттуда не вынесли, так что же вы вынесли после этого? Разумеется, ровно ничего или почти ничего. А между тем там уж успели натолкать в вашу голову всякую ненужную дребедень, разные понятия, от которых развитые люди открещиваются потом и руками и ногами всю свою жизнь. И вот представьте, что, выйдя из института, вы поступили бы в так называемую "приличную обстановку", с полным довольством. Так бы у вас и не составилось никогда понятия о требованиях настоящей, действительной жизни, а не той, потребности которой выражаются в институтах деланием глубоких книксенов да сшиванием тетрадок розовыми ленточками. Вышли бы вы потом не менее "прилично" замуж, в полной уверенности, что и всем так же хорошо живется на свете, как и вам. Может быть, со временем, вам и пришлось бы узнать настоящую жизнь, зайти в ее дебри; но тогда она, по всей вероятности, сломала бы вас, а не исправила. Теперь вам легче дастся это знание: вы еще молоды, еще поборетесь, сил у вас хватит, а там, глядишь, как-нибудь и ясные дни проглянут...
Девушка с глубоким вниманием слушала эту горячую, совсем еще новую для нее речь. Ее мыслящая головка хотя и не все поняла из того, что теперь говорилось, но ею инстинктивно сознавалась правда высказанного.
-- Я никогда об этом не думала,-- сказала Анюта задумчиво.
-- И тогда, даже при самой лучшей обстановке.-- продолжал с жаром Светлов,-- вам не покажется, Анюта, ни странной, ни смешной какая-нибудь другая бедная девушка, штопающая брючки своим маленьким братьям...
-- Да, это правда,-- заметила она еще задумчивее, чувствуя в эту минуту большую симпатию и доверие к Светлову.
-- Главное, Анюта, надо помнить, что в жизни все берется с боя; даром ничего хорошего она не даст. Правда, иногда, по-видимому, дуракам и валит счастье, только ведь какое же это счастье? От такого счастья истинно развитый человек за тридевять земель бежит!..
-- Я иногда много думаю обо всем, но мне все кажется, что я ошибаюсь; посоветоваться не с кем, мамаше не до того, да она как-то и не соглашается со мной,-- сказала Анюта, не смотря на Светлова и как бы говоря сама с собой.
-- Ну, вот, теперь мы будем вместе советоваться,-- молвил Александр Васильич, переходя в более веселый тон,-- только, вперед, одно условие: полнейшая искренность с обеих сторон. Не так ли?
Он протянул ей обе руки.
-- Да, да; мне бы так хотелось с кем-нибудь поговорить, кто больше меня знает,-- сказала она, прямо и доверчиво смотря ему в глаза.
-- Ну, я хоть и немного больше вашего, а все-таки кое-что знаю, Анюта,-- заметил ей Светлов совершенно просто.