Время было позднее, но Филип, слишком возбужденный, чтобы заснуть, спустился вниз и пошел по бульвару, туда, где горели огни. Они привели его на вокзал; площадь перед ним была освещена дуговыми фонарями. Яркий свет, грохот сновавших во все стороны желтых трамваев так обрадовали Филипа, что он громко засмеялся. Повсюду были открыты кафе, и, захотев пить, а главное - получше разглядеть толпу, он уселся за столик перед "Кафе де Версай". Ночь была теплая, и за столиками сидело много народу; Филип жадно разглядывал посетителей: тут были мужья с женами и детьми, компания бородатых мужчин в каких-то странных головных уборах, которые громко разговаривали и размахивали руками; рядом с ним сидели двое мужчин, похожих на художников, с дамами, которые, надо надеяться, не были их законными женами; за спиной какие-то американцы отчаянно спорили об искусстве. Филип был взволнован до глубины души. Он сидел долго, усталый с дороги, но такой счастливый, что с трудом заставил себя подняться с места, а когда наконец лег спать, уснуть все равно не мог и прислушивался к многоголосому шуму Парижа.
На следующий день, часов в пять, он отправился к Бельфорскому Льву и на новой улице, которая шла от бульвара Распай, нашел квартиру миссис Оттер. Это бесцветное существо лет тридцати, провинциального склада, усиленно изображало даму из общества; она познакомила его со своей матерью. Из разговора выяснилось, что миссис Оттер учится в Париже уже три года и не живет со своим мужем. В маленькой гостиной висели два написанных ею портрета; на неопытный взгляд Филипа, сделаны они были мастерски.
- Неужели и я когда-нибудь смогу так хорошо писать! - воскликнул Филип.
- Надеюсь, что да,- сказала она не без самодовольства.- Но сразу всему не научишься.
Она была очень любезна и дала ему адрес магазина, где он мог купить себе папку, бумагу для рисования и уголь.
- Я пойду в "Амитрано" завтра к девяти и, если вы будете там в это время, позабочусь, чтобы вы получили удобное место.
Она спросила, с чего он собирается начать, и Филипу не захотелось показать, как он мало разбирается в этом новом для него деле.
- Да как вам сказать... Прежде всего надо научиться рисовать, как вы,- ответил он.
- Вот молодец! Другие ужасно торопятся. А я не притрагивалась к маслу целых два года, и посмотрите - вот вам результат.
Она взглянула на портрет матери - довольно топорное изображение, висевшее над пианино.
- И на вашем месте я была бы осторожнее в выборе знакомых. Не стала бы, например, водиться со всякими иностранцами. Я лично очень разборчива в своих знакомствах.
Филип поблагодарил ее за совет, но он показался ему странным. Ему не очень-то хотелось быть разборчивым.
- Мы живем так, словно и не уезжали из Англии,- вставила молчавшая до сих пор мать миссис Оттер.- Мы даже перевезли сюда всю нашу обстановку.
Филип оглядел комнату. Она была заставлена громоздкой мебелью, а на окнах висели такие же кружевные гардины, какие тетя Луиза вешала на лето. Пианино было задрапировано блестящим шелком и каминная доска тоже. Миссис Оттер поймала его взгляд.
- Вечером, когда закрываешь ставни, и в самом деле кажется, будто ты не уезжал из Англии.
- И едим мы то же самое, что ели дома,- добавила мать.- На завтрак мясо, обедаем в середине дня...
Выйдя от миссис Оттер, Филип отправился покупать рисовальные принадлежности, а наутро, ровно в девять, явился в школу, изо всех сил стараясь не выдать, как он робеет. Миссис Оттер была там и подошла к нему с приветливой улыбкой. Его тревожило, как его примут другие ученики: Филип не раз читал, какими грубыми шутками встречают новичков в некоторых студиях. Но миссис Оттер его успокоила:
- Ну, у нас не бывает ничего подобного. Чуть не половина наших учеников - дамы. Они-то и задают тон.
Студия была просторной и пустой, на серых стенах были наколоты премированные рисунки. На стуле сидела натурщица в небрежно накинутом халате, а вокруг нее стояло человек десять мужчин и женщин. Кое-кто из них разговаривал, остальные заканчивали свои наброски. Это был перерыв, натурщица отдыхала.
- На первых порах не беритесь за что-нибудь слишком трудное,- сказала миссис Оттер.- Поставьте мольберт сюда. Вы увидите, что с этой точки ее рисовать проще всего.
Филип поставил мольберт, куда она показала, и миссис Оттер познакомила его с молодой женщиной, сидевшей с ним рядом.
- Мистер Кэри, мисс Прайс. Мистер Кэри еще только начинает учиться, будьте добры, помогите ему немножко, пока он не освоится.- Потом она обратилась к натурщице: - La pose.
Натурщица бросила "Птит репюблик", которую читала, и, недовольно скинув халат, влезла на помост. Она встала, слегка расставив для устойчивости ноги, и закинула руки за голову.
- Дурацкая поза,- сказала мисс Прайс.- Не пойму, зачем они такую выбрали.
Когда Филип вошел в студию, на него посмотрели с любопытством и даже натурщица равнодушно скользнула по нему взглядом, но теперь никто больше не обращал на него внимания. Филип, сидя перед чистым листом бумаги, смущенно поглядывал на натурщицу. Он не знал, с чего начать. Филип никогда не видел обнаженной женщины. Она была уже не молода, с дряблой грудью. Бесцветные русые волосы в беспорядке падали на лоб, кожа была покрыта крупными веснушками. Филип бросил взгляд на рисунок мисс Прайс. Она работала над ним только два дня, и видно было, что ей нелегко: бумага стала шершавой от беспрерывного стирания резинкой, и, на взгляд Филипа, фигура казалась как-то странно перекошенной.
"Надо надеяться, что я сделаю не хуже",- подумал он.
Он начал рисовать голову, собираясь перейти от нее к торсу и ниже, но почему-то рисовать с натуры оказалось бесконечно труднее, чем по памяти. Он запутался и украдкой поглядел на мисс Прайс. Она работала с ожесточением. Брови ее были сдвинуты; глаза горели тревогой. В студии было жарко, и на лбу у нее выступили капельки пота. Это была девушка лет двадцати шести с густыми матово-золотистыми волосами; волосы были красивые, но небрежно причесаны: стянуты со лба назад и кое-как закручены в узел. Лицо широкое, одутловатое, с приплюснутым носом и небольшими глазами; кожа скверная, с какой-то нездоровой бледностью. Выглядела она немытой, неухоженной - невольно казалось, что она и спит не раздеваясь. Держалась мисс Прайс серьезно и молчаливо. Когда снова объявили перерыв, она отошла, чтобы поглядеть на свою работу.
- Непонятно, зачем я так мучаюсь,- сказала она.- Но мне хочется, чтобы все было правильно.- Она посмотрела на Филипа.- А как ваши дела?
- Да никак,- ответил он невеселой улыбкой. Она поглядела на его рисунок.
- А на глазок ничего у вас и не выйдет. Надо найти пропорции. И расчертить бумагу.
Она быстро показала ему, как взяться за дело. Филипу понравилось ее серьезное отношение к занятиям, но его отталкивало, что она так некрасива. Он был благодарен ей за помощь и снова принялся за работу. В это время в студии прибавилось народу (главным образом мужчин, потому что женщины всегда приходили первыми), и для начала сезона учеников набралось довольно много. Вскоре в комнату вошел молодой человек с жидкими черными волосами, громадным носом и длинным лицом, в котором было что-то лошадиное. Он сел по другую руку от Филипа и кивнул издали мисс Прайс.
- Как вы сегодня поздно,- сказала она.- Только что встали?
- День уж очень славный. Захотелось полежать в постели и помечтать о том, как хорошо на улице.
Филип засмеялся, но мисс Прайс отнеслась к словам его соседа совершенно серьезно.
- Странно. По-моему, куда разумнее было бы выйти и погулять на воздухе.
- Путь юмориста усеян терниями,- сказал молодой человек, даже не улыбнувшись.
Ему, видимо, не хотелось работать. Поглядев на свой холст - он писал маслом и вчера уже набросал фигуру натурщицы,- сосед повернулся к Филипу:
- Только что из Англии?
- Да.
- А как вы попали в "Амитрано"?
- Это - единственная школа, о которой я узнал.
- Надеюсь, у вас нет иллюзии, будто здесь вас могут научить чему-нибудь полезному?
- Но это лучшая школа в Париже,- сказала мисс Прайс.- Тут к искусству относятся серьезно.
- А кто сказал, что к искусству надо относиться серьезно? - спросил молодой человек и, так как мисс Прайс презрительно передернула плечами, добавил: - Дело в том, что всякая школа плоха. Она по самой своей природе академична. Эта школа не так вредна, как другие, потому что учат здесь хуже чем где бы то ни было. А раз вы ничему не можете научиться...
- Тогда зачем же вы сюда ходите? - прервал его Филип.
- "Я знаю более прямую дорогу, но не иду по ней". Мисс Прайс - женщина образованная, она скажет, как это по-латыни.
- Прошу вас не впутывать меня в ваши разговоры, мистер Клаттон,- отрезала Прайс.
- Единственный способ научиться писать,- продолжал он невозмутимо,- это снять мастерскую, взять натурщицу и выбиваться в люди самому.
- Разве это так трудно? - спросил Филип.
- На это нужны деньги.
Он принялся рисовать, и Филип стал его искоса разглядывать. Клаттон был высок и отчаянно худ; его крупные кости словно торчали из тела; острые локти, казалось, вот-вот прорвут рукава ветхого пиджака. Брюки внизу обтрепались, а на каждом из башмаков красовалась грубая заплата. Мисс Прайс встала и подошла к мольберту Филипа.
- Если мистер Клаттон хотя минуту помолчит, я вам немножко помогу.
- Мисс Прайс не любит меня за то, что у меня есть чувство юмора,- сказал Клаттон, задумчиво рассматривая свой холст.- Но ненавидит она меня за то, что я - гений.