Но скоро мысли прояснились. Ведь сегодня ей обещана роль в хоре, и нужно быстро собираться.
От вчерашнего лихорадочного возбуждения не осталось и следа. Янка чувствовала только тихую радость от сознания, что она уже в театре. Временами настроение омрачалось тенью неясного предчувствия. Смутные воспоминания всплывали, потом исчезали, оставляя после себя неприятные ощущения.
Янка напилась чаю и собралась выйти, как в дверь робко постучали.
- Пожалуйста!
Вошла старая еврейка, опрятно одетая, с огромным коробом под мышкой.
- Добрый день, панночка!
- Добрый день! - ответила Янка, очень удивленная визитом.
- Может, паненка что купит? Имею хороший дешевый товар. Может, что из драгоценностей? Может, перчатки, шпильки или серебро какое, или еще что? Разный товар есть, на разные цены, и все настоящее, парижское! - лопотала старуха, выкладывая на стол содержимое короба, а в это время ее маленькие черные глазки под тяжелыми красными веками, как у ястреба бегали по комнате и что-то высматривали.
Янка молчала.
- И никакого убытка, если пани просто поглядит, - не унималась еврейка. - Товар у меня дешевый, хороший. Может, ленты, гипюровые кружева, чулки? Может, платочков шелковых?
Янка оглядела разложенное добро, выбрала какую-то ленту.
- Может, маме что купите? - бросила старуха и внимательно посмотрела на Янку.
- Я одна.
- Одна? - причмокнула гостья, сощурив глаза.
- Да, но здесь жить не буду, - ответила Янка, будто оправдываясь.
- А может, я посоветовала бы какую квартирку! Есть одна вдова…
- Хорошо, - прервала ее Янка, - поищите мне комнату у кого-нибудь в семье, на Новом Святе, недалеко от театра.
- Барышня из театра?
- Да.
- Может, еще что надо? У меня имеется товар и для театра, хороший товар.
- Больше ничего не надо.
- Дешево продам… На совесть дешево! Как раз для театра.
- Ничего не надо.
- Вот, изведи меня лихорадка, дешево продам! Такое собачье время…
Она сложила вещи в коробку и придвинулась ближе.
- Может, и я бы… что подзаработала?..
- Но я ничего не хочу покупать, мне это ненужно! - нетерпеливо ответила Янка.
- Не про то речь!
Старуха пристально посмотрела на Янку и затараторила:
- Я знаю красивых, молодых мужчин… барышня понимает? Богатых мужчин! Это не мое занятие, только меня просили, они сами придут. Богатые, шикарные мужчины…
- Что? Что? - воскликнула Янка, не веря своим ушам.
- А зачем же, барышня, кричать? Мы можем спокойно все уладить… Уж такое у меня слабое сердце…
- Убирайся, не то позову коридорного! - уже не владея собой, закричала Янка.
- Ишь какая горячая! Купил не купил, а отчего не поторговаться. Немало знавала таких, сразу в гонор, а потом руку Сальке целуют, только отведи к кому-нибудь…
Торговка не договорила: Янка распахнула дверь, схватила еврейку за шиворот и выставила в коридор, следом полетел короб с товаром.
Потом она заперлась на ключ и, застыв посреди комнаты, старалась осмыслить все, что произошло.
Янка села и сидела долго, беспомощная, опустошенная. Только теперь поняла она, как сейчас одинока и что в этой новой жизни ей придется обходиться своими силами, впервые подумала о том, что здесь нет ни отца, ни знакомых, которые могли бы защитить ее от подобных людей, что жизненная борьба, которую она начала, борьба не только за славу и высокие цели, а еще и борьба за человеческое достоинство, и если не хочешь погибнуть, нужно защищаться.
"Вот оно как", - размышляла Янка по дороге в театр, и ей казалось, что она настолько прозрела и так много пережила, что в жизни с ней уже не произойдет ничего более страшного и неожиданного.
Встретив у театра Совинскую, Янка тут же, стараясь говорить как можно вежливей, попросила узнать, нельзя ли где снять комнату, у кого-нибудь в семье, так как по разным причинам в гостинице она жить не может.
- До чего же удачно складывается! Если хотите, живите у нас. Можем уступить вам одну комнату. Столоваться будете у нас. Обойдется недорого. Комнатка чудесная, невысоко, окна на юг, отдельный вход из прихожей…
Договорились о цене. Янка сказала, что может заплатить за месяц вперед.
- По рукам! Вам будет там покойно, дочка у меня бездетная. Идем, посмотрите.
- Пожалуй, после репетиции. А если вам некогда ждать, оставьте адрес… я найду.
Совинская дала адрес и ушла.
Янке вручили ноты, и на репетиции она уже пела. Никто никому ее не представлял, но она не осталась незамеченной. Качковская попросила Хальта аккомпанировать ей на фортепьяно.
- Оставьте меня в покое! Нет времени! - буркнул тот.
- Если хотите, я могу вам аккомпанировать, - предложила Янка.
Качковская тут же потащила Янку в комнату с роялем и промучила ее там целый час. Труппа заинтересовалась хористкой, которая умеет играть на рояле.
И Цабинская не оставила Янку без внимания, пригласила зайти к ним домой на следующий день и распрощалась с нею самым любезным образом.
Прямо из театра Янка пошла к Совинской посмотреть комнату.
IV
"Дирекция имеет честь просить Ув. Актрис и Ув. Актеров Труппы, а также оркестрантов и хористов, пожаловать в помещение дирекции на чашку чая и дружескую беседу.
Директор труппы драматических артистов (подпись)
Ян Цабинский".
- Ну что, так хорошо, Пепа? - спросил директор у жены, прочитав ей приглашение на завтрашнее торжество. Он писал его очень долго и старательно, неоднократно исправляя и перечеркивая.
- Богдан! Тише, я не слышу, что читает отец.
- Мамочка, Эдек отобрал у меня роль!
- Папа, Богдан сказал, что я глупый Цабан.
- Тихо! О господи, что за дети! Уйми же их, Пепа.
- Папа даст конфетку, тогда буду сидеть тихонько.
- И мне, и мне!
Дети подошли к отцу. Тот вскочил, схватил заранее приготовленный ремень и стал стегать их, одного за другим.
Поднялся вой, писк, двери с шумом распахнулись, и молодые отпрыски директора с визгом съехали вниз по перилам лестницы.
А Цабинский уже снова читал свое сочинение жене, сидевшей в другой комнате.
- К которому часу созываешь?
- Я написал - после спектакля.
- Следовало бы пригласить кого-нибудь из рецензентов, только уже отдельным письмом или вообще безо всякого письма.
- У меня уже нет времени, а написать нужно прилично.
- Попроси кого-нибудь из хора.
- Ба! Отколет мне какую-нибудь штучку, как, помнишь, Кароль в прошлом году; готов был потом провалиться… А может, ты, Пепа, напишешь? У тебя хороший почерк.
- Нет, не годится, я, жена директора, женщина, - и вдруг пишу к чужим мужчинам. Мы уговорились с этой… как ее… с той, что ты принял в хор…
- Орловская.
- Она. Я просила зайти ее сегодня. Девушка мне понравилась; что-то в ее лице есть привлекательное, и Качковская говорит - отлично играет на рояле, вот я и подумала…
- Она и напишет. Играет на рояле, значит, и написать сумеет.
- И не только это; я подумала, она могла бы Ядю учить музыке…
- Знаешь, это мысль! А плату можно будет присчитать к будущему жалованью…
- И сколько ты ей платишь? - спросила жена, закуривая папиросу.
- Еще не установил… Столько же, сколько другим, - сказал с загадочной улыбкой Цабинский.
- Это значит…
- Очень много, очень много… в будущем. Ха-ха-ха!
И они оба засмеялись, после чего снова воцарилось молчание.
- Ясь, а что ты думаешь подать на ужин?
- Еще не знаю… Надо поговорить в ресторане. Что-нибудь придумаем.
Цабинский начисто переписывал приглашение, а Пепа, раскачиваясь в кресле, курила папиросу. Минуту спустя она как бы невзначай спросила:
- Ясь, ты ничего не заметил в игре Майковской?
- Нет… Разве что захлебывается немного, но это уж ее стиль.
- Немного? Она доходит до эпилепсии, даже смотреть тошно, кривляется, мечется. Редактор сказал, что в прессе обратили на это внимание.
- Побойся бога, Пепа! Лучшую актрису хочешь выжить из труппы?.. Съела Николетту, а она имела успех, и у нее была своя галерка.
- И тебе тоже страшно нравилась. Мне кое-что об этом известно.
- Я же ничего не говорю о твоем редакторе, просто не хочу скандала…
- А что тебе до этого! Разве я вмешиваюсь, когда ты с хористками по кабинетам таскаешься?
- Но и я не спрашиваю тебя, что ты делаешь! И вообще, зачем ссориться? Только Майковскую трогать я не позволю! Тебе главное - интрига, а я забочусь о деле. Отлично знаешь, такой пары, как Меля и Топольский, в провинции нигде нет, да и в Варшаве тоже. По правде говоря, на них все и держится! Хочешь выжить Мелю? Ее любит публика, хвалит пресса… У нее талант!
- У Майковской талант?.. Ты с ума сошел, директор! У Майковской неврастения, а не талант! - воскликнула Цабинская с возмущением.
- Есть талант! Провалиться мне на этом месте, но у Майковской большой талант. Из всех женщин в провинции только у нее талант и внешние данные.
- А у меня?! - грозно спросила жена, встав перед мужем.
- У тебя? У тебя, конечно, тоже талант, но… - произнес он тише, - но…
- Тут нет никаких "но", а есть только ты - безнадежный идиот, пан директор! Понятия не имеешь об игре, об искусстве, об актрисах, а берешься судить, кто хорош, кто плох… Сам-то ты хорош, тоже мне дарование! Знаешь, как ты играл Франца в "Разбойниках"? Знаешь? Нет! Так я тебе скажу… Играл как сапожник, как циркач!..
Цабинский подскочил, будто его ударили.