"БЕШЕНЫЙ УСПЕХ АМЕРИКАНЦА В ЛОНДОНСКОМ АРИСТОКРАТИЧЕСКОМ ОБЩЕСТВЕ
ШАРЛЕМАНЬ КОКС, ЗНАМЕНИТЫЙ МУЗЫКАНТ ИЗ ОГАЙО,
ГЛАВА НОВЕЙШЕГО НАПРАВЛЕНИЯ В МУЗЫКЕ,
ЖЕНИТСЯ НА ЮНОЙ АНГЛИЙСКОЙ АРИСТОКРАТКЕ
"Я ГОРЖУСЬ ТЕМ, ЧТО СТАЛА ГРАЖДАНКОЙ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ.
МОЙ МУЖ - КОСМИЧЕСКАЯ СИЛА", - ЗАЯВИЛА МИССИС КОКС.
"Весь фешенебельный Лондон взволнован браком между мистером Шарлеманем Коксом и чрезвычайно популярной в высшем английском обществе красавицей Офелией Доусон из старинной родовитой семьи военного. Ходят слухи, что молодые английские аристократы недовольны тем, что еще одна прославленная красавица отдала руку и состояние сыну Нового света. Наш лондонский корреспондент взял интервью у сияющей счастьем новобрачной в тот момент, когда она садилась в поезд, увозивший ее с мужем за границу (куда именно - точно неизвестно), чтобы провести там безмятежный медовый месяц. В ответ на вопрос корреспондента, не слишком ли опечален лондонский высший свет тем, что она сменила английское подданство на американское, миссис Кокс сказала: "Все это пустяки. Я горжусь тем, что я теперь американка, ведь мой муж американец, а я горжусь своим мужем. Я не сомневаюсь, что наступит день, когда весь мир признает его гений".
Мистер Шарлемань Кокс более широко известен в Европе, нежели у себя на родине, где музыкальные критики еще не осознали до конца, что в лице Шарлеманя Кокса Америка подарила миру музыкального гения, который смело может соперничать с крупнейшими европейскими композиторами. В прошлом году мистер Кокс исполнял отрывки из своей замечательной оперы перед большой и восторженной лондонской аудиторией, единодушно признавшей его как яркую и оригинальную творческую личность. Мистер Шарлемань Кокс отличается той многосторонностью, которой всегда бывает отмечена высшая степень гениальности. Помимо талантливых музыкальных произведений, он создал труды по вопросам прошлого и будущего музыки и в настоящее время работает над книгой огромного значения: она взорвет всю старую концепцию искусства и откроет новую эру культурного прогресса. Мистеру Шарлеманю Коксу двадцать шесть лет. Он прибыл в Европу из Огайо два года тому назад, проездом ненадолго остановившись в Нью-Йорке. По внешности мистера Кокса можно принять скорее за университетского спортсмена, чем за музыканта, какими принято их представлять себе. Он высокого роста, хорош собой и ходит с тростью. Мистер Шарлемань Кокс…"
II
- Ваша дивизия где-то на Сомме, - терпеливо разъяснял комендант железнодорожной станции. - Вчера они были в деле, а где они теперь, одному господу богу ведомо. Станция снабжения снова в Бапоме. Вам лучше всего съездить туда и еще раз навести справки. Тамошний комендант должен знать, он вам скажет.
- Ладно, съезжу, - сказал я. - Спасибо.
Платформа была забита людьми - многие возвращались из отпуска, еще больше было офицеров и очень много солдат, выписавшихся из госпиталя. Внезапно чья-то рука крепко хлопнула меня по плечу, и развеселый голос сказал:
- Привет, Брэйзуэйт, старина!
Я обернулся и тотчас узнал Рэндла в новом, выигрышном для него облике американского пехотного офицера.
- Привет, Рэндл! Вот уж никак не ожидал встретить вас здесь!
- Куда направляетесь?
- Опять на передовую, черт бы ее побрал, куда же еще, - ответил я мрачно. - А вы что здесь делаете?
- Только что вернулся - ездили на инструктаж в расположение британских войск в секторе Бетюн. Отличные ребята, ей-богу! Приняли нас с распростертыми объятиями как родных братьев и общелкали меня в покер на пятьдесят пять долларов. Теперь держим путь в Бапом.
- И я туда же.
- Так едем вместе, сейчас же едем!
Через секунду я уже знакомился с группой молодых американских офицеров, одетых в новенькую с иголочки форму и полных боевого задора - точь-в-точь как наши ребята до операции на Сомме. Не знаю, быть может, им хотелось отблагодарить в моем лице всех английских солдат, но они приняли меня действительно как родного брата, сердечно жали руку, говорили комплименты британской армии, затащили в вагон, на котором значилось: "Только для американских офицеров", предложили одновременно с десяток фляг и набили мне карманы шоколадом. Комендант заглянул в окно вагона.
- Посторонним здесь быть не полагается, вагон только для американских офицеров.
- Ко всем чертям! Это мой брат, двоюродный - понимаете? Два года с ним не виделся! - крикнул Рэндл. - Ведь ты с Миссури, браток, так ведь? Ну что ж молчишь - скажи ему!
- Ну, ясно, - сказал я, - а то как же!
- Дайте ему виски, - предложил кто-то.
- Ладно, отвечать будете сами! - крикнул мне комендант, уходя.
- А, ко всем чертям! - огрызнулся Рэндл.
Я приободрился и повеселел среди этих задорных юнцов, полных иллюзий относительно войны, - я не старался омрачить эти иллюзии. И ни бахвальства, ни самоуверенно-снисходительного тона, о которых меня предупреждали, - ничего этого я здесь не заметил. Напротив, радушие их не знало границ, и мне даже стало неловко от их чрезмерной почтительности - для них я был ветеран, покрытый рубцами войны. Вскоре все они один за другим улеглись спать, а мы с Рэндлом пустились в разговоры. Порешив на том, что война протянется еще года три (шел сентябрь восемнадцатого года), и установив прочный и справедливый мир на основе "четырнадцати пунктов", мы заговорили о Лондоне и о людях, которых оба знали в те бесконечно далекие времена.
- А как наш старый приятель Кокс? - спросил я. - Вот уже несколько лет, как я о нем ничего не знаю. Может быть, он тоже где-нибудь здесь?
- Как бы не так! - сказал Рэндл. - Последний раз, когда я слышал о нем, он был в Лондоне - поднял там страшную шумиху, всем навязывал свой идиотский бред о будущем искусстве.
По его тону я понял, что Рэндл пересмотрел свое мнение о гениальном мистере Коксе.
- Пожелаем ему удачи, - сказал я. - Готов снять шляпу перед каждым, кто в такое время ухитрился остаться в стороне и не дал вовлечь себя в эту кашу. А он, видно, головы не вешает, если воображает, что еще осталось будущее для чего бы то ни было, особенно для искусства.
- Он действует мне на нервы, - сказал Рэндл решительно.
Вспомнив интимные подробности, которые поведал мне о себе Кокс, я в простоте душевной спросил:
- Теперь у него, наверное, уже большая семья?
Рэндл вытаращил на меня глаза.
- Вы что, смеетесь?
- Почему смеюсь? Кокс мне рассказывал, что он необыкновенно плодовит и оттого у него вечные неприятности с дамами. Да вы и сами говорили, что он настоящий Лотарио.
Рэндл насмешливо хмыкнул.
- Ах, чтоб ему! Да это самое бессовестное вранье; так вот и околпачивают простофиль вроде нас с вами. Боже ты мой, какими мы были тогда идиотами! Ладно, пока нас прижимает немец, доверим будущее искусство Шарлеманю Коксу. Но если будущее человечества заключено в чреслах мистера Кокса, земной шар очень скоро превратится в необитаемую пустыню.
- Да нет, не может быть! - воскликнул я. - Вы действительно хотите сказать, что Кокс…
- Уж поверьте мне, мой милый, - произнес Рэндл торжественно. - С мистером Шарлеманем Коксом род Коксов угаснет навеки…
- Ах, черт возьми! - только и мог сказать я на это, и разговор наш перешел на другую тему.
Сколько ни роюсь я в памяти, никак не могу установить дальнейшую связь между "Великой войной" и мистером Коксом. Я не сомневаюсь, что и у него был свой фронт и он отважно бился за свое дело: спасал мир, чтобы можно было и дальше "показывать товар лицом". Да, признаюсь, на протяжении многих лет мыслям о мистере Коксе было отведено в моей голове прямо-таки оскорбительно ничтожное место. Сказать по правде, я о нем и не вспоминал. Но комета гения не исчезла, она только отдалилась от меня в космическом пространстве: несколько лет спустя после окончания войны ей предстояло вновь озарить светом небо моей скромной планетки.
Среди моих знакомых был один молодой человек, Фрэнк Марстон, только что с университетской скамьи. Родители его, давнишние друзья нашей семьи, естественно, беспокоились за сына, потому что он "сбился с пути и пропадает в Блумсбери", - во всяком случае, так они полагали. Они просили меня "присмотреть за мальчиком и повлиять на него" - не знаю уж, что под этим подразумевалось, - и "заставить его взяться за ум": вероятно, им хотелось, чтобы я уговорил его поступить на службу. Заниматься его нравственным воспитанием я решительно отказался, но охотно пообещал побеседовать с ним и выяснить его взгляды. И хотя я вскоре увидел, что Фрэнк действительно приобрел неприятную эстетскую манерность, я убедился также, что свою зеленую гвоздику он носит как-то по-своему. Как оказалось, он познакомился с великим непризнанным гением, человеком эксцентричной внешности, но сверхчеловеческой силы - только вот его заслоняют от мира зависть и глупость его собратьев. Я согласился, что все это вполне возможно, если он и в самом деле необыкновенно талантливая личность, и Фрэнк, приняв чрезвычайно загадочный вид, предложил мне сводить меня в храм на поклонение его богу. Судите сами, каково было мое изумление, когда Фрэнк назвал мне имя бога и это оказался не кто иной, как Шарлемань Кокс!
- Да ведь это первостатейный шарлатан! - воскликнул я неосторожно.