Конечно, у Хосе Марии были красивые глаза, и - пойми меня - не такие уж ясные, но желтоватый ободок зрачка придавал им кошачье выражение, и Транси говорила - подумай, я помню это так, как если бы это было вчера, а ведь тому уже двадцать пять лет - "Они пронизывают, как рентгеновские лучи", - и это была правда, потому что всякий раз, глядя на меня, он заставлял меня краснеть - какова власть! - и так было до того дня, когда он внезапно сказал мне: "Малышка! Это ты - та девушка, которая нравится моему брату Марио?" - а я и рта раскрыть не могла, выскочила, как полоумная, и бежала, не останавливаясь, до самой площади, так что Транси закричала мне вслед: "Ты что, с ума сошла?" - а я не понимала, что делаю, совсем одурела; это, конечна, не то, что Габриэль и Эваристо, - это другой коленкор, и стоило Хосе Марии посмотреть на меня, как я теряла голову. С тех пор каждый раз, как я встречала его на улице, я бросалась бежать и пряталась в подъезд, а он ни о чем и не догадывался, а не то это плохо бы кончилось, а Транси - противная какая! - пришла ко мне однажды вечером и говорит: "Знаешь, что я думаю? Что тебе нравится Хосе Мария, а не Марио", - видишь, какая чушь. Все это, конечно, очень сложно, и, может быть, как мужчина он был более привлекателен, но ты - совсем другое дело, не знаю, как тебе это объяснить, мужчина ты был незавидный, сам знаешь, но было в тебе что-то такое - сама не знаю что, - чему тоже нельзя было противиться; а эта грубиянка Транси: "Слушай, гони ты его, не видишь разве, что он похож на пугало?" - совсем ты был не такой уж страшный, просто ей нравились мужчины типа Габриэля и Эваристо; или этот самый Пако - он был весельчак, всегда любил пошутить, и вот уж смеху было, когда он путал слова! - а вот хотела бы я, чтобы ты посмотрел на него теперь, - совсем другой человек. Я с Пако только время проводила, вот и все, с ним было весело, я этого не отрицаю, но семья у него была так себе, не из лучших, ты понимаешь, чтó я хочу сказать: стоит чуть копнуть, из них так и прет хамство. Я, конечно, не то что из другого теста, но каждый принадлежит своему кругу, и права была мама: она с самого раннего детства - подумай только! - говорила нам на молитве: "Выйти замуж за двоюродного брата или за человека из низшего круга - значит стать несчастной на всю жизнь", - я ведь не создана для домашнего хозяйства, так и знай, а ты был отнюдь не маркиз, из среднего класса и даже еще хуже, если хочешь, но люди вы были образованные и могли сделать себе карьеру, и все же мама была очень недовольна, хоть я была еще напугана историей Хулии с Галли Константино, и это вполне понятно, потому что история Хулли гремела по всему городу - страшный был скандал! - а ведь мама была из очень приличной семьи из Сантандера и сделала прекрасную партию. Мама была настоящая сеньора, Марио, ты ведь ее знал, а уж прежде - что тут говорить! - я была бы счастлива, если бы ты побывал на ее вечерах до войны, - какие приемы, какие туалеты, каков был весь ее облик! - ты ведь ничего подобного не видел; и надо было посмотреть, как она умирала, я так и сказала папе: "Она умерла, как засыпают актрисы в кино", - точь-в-точь, представь себе - ни резкого жеста, ни хрипа, подумай только, ведь все хрипят, а она - нет, я тебе истинную правду говорю, и я очень боялась, когда ей пришлось познакомиться с твоими родителями, но все обошлось - "Они, кажется, люди порядочные", - тут я вздохнула с облегчением и воспользовалась случаем, чтобы сказать ей про твоего отца, Марио, что он ростовщик, и все такое, и тебя это не должно смущать: я думаю, что между матерью и дочерью секретов быть не должно, а между нами с мамой - тем белее; ну, она чуть сморщила носик - ее характерная гримаска, Марио, получавшаяся у нее очень изящно: "Ростовщик?" - но тут же, мгновенно, взяла себя в руки: "Этот мальчик - уже готовый профессор, ты будешь с ним счастлива, детка", - так и сказала, Марио, и я чуть с ума не сошла, ну да это и понятно. Ты всегда относился к маме с предубеждением, не возражай, ты был неблагодарным, ведь она всегда была на твоей стороне, и папа тоже, если хочешь знать, ведь папу интересовали только политические взгляды твоей семьи, и я это прекрасно понимаю, - уж и гнездо у вас было при ближайшем рассмотрении! Довольно и того, что твой отец был ростовщик, да еще история с Хосе Марией - какой ужас я тогда пережила! - будем называть вещи своими именами, так что, когда появился Гауденсио с известием об Эльвиро, я почти обрадовалась, представь себе, то есть, конечно, не обрадовалась, нет, это глупости, но уверяю тебя, что я успокоилась, я ведь была сыта по горло; мне сказали на улице: "Твоего деверя убили, он был красный", - это меня, понимаешь ли, уколоть хотели, - а я так спокойно: "А старшего расстреляли в Мадриде на Куэста де лас Пердисес - всего на два дня раньше, подумайте, какой кошмар". И все были потрясены, Марио, клянусь тебе, так что я была почти рада, даю тебе честное слово.
V
Приидите и видите дела Господа, - какие произвел Он опустошения на земле: прекращая брани до конца земли, сокрушил лук и переломил копье, колесницы сжег огнем, - хотя я, что бы вы там ни говорили, прекрасно провела войну, имей в виду; не знаю, может быть, я была слишком легкомысленна и все такое, но я провела несколько восхитительных лет, лучших в моей жизни, не спорь со мной; все было как во время каникул, на улице полно мальчиков, такая суматоха! Ты знаешь, я даже на бомбежки не обращала внимания, они меня нисколько не пугала, хотя многие женщины вопили, как сумасшедшие, всякий раз, как начинали выть сирены. А я вот нет, честное слово, меня все это развлекало, только ведь с тобой я ни тогда, ни потом и говорить не могла об этом: всякий раз, как я начинала про это, ты тут же: "Замолчи, пожалуйста", - слова мне сказать не давал, и как подумаешь, Марио, дорогой мой, серьезных разговоров - того, что называется серьезными разговорами, - у нас с тобой было очень мало. Об одежде ты не заботился, об автомобиле и говорить нечего, праздники - то же самое, война, этот Крестовый поход - так все говорят, - казалась тебе трагедией, словом, коль скоро мы не разговаривали о том, что деньги - корень зла, или о структурах и тому подобных вещах, ты всегда мне говорил "молчи!". И почти то же самое было с детьми; надо было тебя видеть, когда я рассказывала тебе что-нибудь про Борху или про Арансасу, - сперва еще туда-сюда, но через минуту ты уже волновался: тебя беспокоит, что получится из мальчика, что будет с девочкой, - все та же песня, и ты страшно надоедал мне, дорогой, со своими страхами. Вален называла тебя "Господин Предсказатель" и была совершенно права. Послушал бы ты Борху вчера! "Я хочу, чтобы папа умирал каждый день, - тогда не надо будет ходить в школу!" Как тебе это нравится? Прямо так и сказал, да еще при всем честном народе, так что на меня столбняк нашел, честное слово. Я его отлупила чуть не до полусмерти, можешь мне поверить, ведь если что и может вывести меня из равновесия, так это бессердечный ребенок; пусть ему всего шесть лет - я это отлично знаю, я не спорю, - но если не вправлять им мозги в шестилетнем возрасте, то что выйдет из них после, скажи, пожалуйста? Ну, а ты вечно со своими нежностями - оставь его, жизнь сама научит их страдать, надо быть снисходительными, все им разрешать, смеяться над их шалостями, а там будь что будет. И не говори ты мне теперь про Альваро, потому что поступки Альваро и даже Менчу - это еще детские поступки, а скажи на милость, что особенного, если ребенок тебя спрашивает, правда ли, что ты, и я, и Марио, и Менчу, и Борха, и Аран, и тетя Энкарна, и тетя Чаро, и Доро, и все мы когда-нибудь умрем? - а ты - надо было тебя видеть, ведь для ребенка это вопрос вполне естественный, а у тебя все не как у людей: "Это правда, но через много-много лет", - вот оно как, а ведь в конце концов каждый добрый христианин - пусть теперь все стало с ног на голову на этом самом Соборе - должен думать о смерти каждую минуту и жить с мыслью о том, что умрет; тогда все будет как надо. И оставь ты свои хитросплетения и пойми раз и навсегда, что страх вечных мук - это единственное, что удерживает нас от греха, всегда так было, и всегда так будет, дорогой, - ведь иногда кажется, что если вам не нравится то, что говорят об аде, так это потому, что у вас совесть нечиста, вот что я об этом думаю; ну а теперь на этом распрекрасном Соборе все перевернулось вверх дном: церковь, видите ли, должна быть церковью для бедных - счастливые эти бедные, как я всегда говорю, - а что остается нам, не бедным? Да только ты все свое - ненормально, видите ли, что такой маленький мальчик думает о том, чтобы пойти в поле лишь затем, чтобы зажечь там костер, или что он называет солдат валетами - ну что тут особенного? "Надо вызвать врача", - хорошенькое дело! Представь себе, что получится, если к каждому мальчику, которому пришло в голову зажечь костер, вызывать врача? Это то же самое, как с занятиями Менчу, - девочку книги не очень-то интересуют, и я ее одобряю, потому что, в конце концов, позволь тебя спросить, Марио, зачем женщине учиться? Что в этом проку, скажи пожалуйста? Превратится она в синий чулок - только и всего, ведь эти университетские совершенно лишены женственности - будем откровенны, - и для меня девушка, которая учится, - существо бесполое, так ты и знай.