Что же до убеждений и мыслей инженера Борисова, то их он никогда не скрывал и скрывать не намерен и впредь: советской власти не одобряет, считает, что с Туркестаном совладать ей не удастся и что будущее края может быть обеспечено лишь поддержкой Англии и Америки. Но являясь человеком исключительно умственного труда, политической борьбы сознательно сторонится и тем более теряется в догадках по поводу своего имени, упомянутого или якобы упомянутого в нечаянно попавшей в руки гражданина следователя записочке… Уверенность Борисова, это уверенность человека, которому точно известно, что вот-вот все изменится. Какие у него могут быть для этого основания? Всякого рода слухам веры не даст, не тот человек; он твердо знает - удар готовится. И поскольку, надо полагать, все, что с этим связано, держится в тайне, постольку ясно, что инженер Борисов в подпольной организации скорее всего состоит… Нет, разговор с Хоменко его не спугнет, не заставит насторожиться. Он слишком уверен в своем превосходстве, слишком высоко себя ставит - а с такими-то вот, чересчур уверенными и самомнящими, всякие казусы и случаются. Людей мало, пожаловался Хоменко, опустевший стакан ставя на стол. Кабы людей у меня было чуть поболее, да еще с опытом, я бы его в три дня окрутил. Точно! А ведь сидел же у тебя тут… с опытом, опять усмехнулся Полторацкий, но Хоменко даже и отвечать ему на это не захотел, только рукой махнул. Тут как раз зазвонил телефон, Хоменко поднял трубку, послушал и сказал: "Ладно. Везите в тюрьму, я сегодня там буду". Полторацкому объяснил: "Двух персов задержали. И опиума у них - килограмма четыре. А?! - круглыми черными глазами с отчаянной веселостью взглянул Хоменко. - Не дадут соскучиться, архаровцы! Нет, ей-богу, благолепный у нас городок - и грабят, и дурью торгуют, и кишмишевку эту проклятую гонят, да еще всякие козни-заговоры против советской власти умышляют!" Он сел за стол и, подперев голову рукой, спросил: "С Фроловым связь была?" - "Вчера". - "Ну?" - "Ты ж знаешь… Сегодня-завтра двинет в Кизыл-Арват". - "Моли судьбу, чтоб обошлось! - крикнул вдруг и кулаком по столу ударил Хоменко. - Он там накуролесит… он устроит!" - "Ты поспокойней, Лексеич, - урезонил его Полторацкий, хотя от яростного вскрика Хоменко вновь ожило в нем притихшее было беспокойство. - Асхабад он в порядок привел, ведь так?" - "Я говорил! - не отвечая ему, сорвался с места и снова принялся от стены до стены вымерять комнату Хоменко. - Говорил, но меня не послушали… Не Фролова надо было туда посылать… не этого мальчишку!" - "А кого ж послать?" - вставил Полторацкий. Хоменко резко остановился и, глядя прямо в глаза ему, сказал: "А вот хотя бы тебя и послать. Ты человек выдержанный, ты бы совладал". - "Поздно про это. Ты мне вот что скажи… У меня сосед… Цингер его фамилия, подполковник он бывший". - "Знаю, - кивнул Хоменко. - Тоже на него кое-какие данные имею, да рук не хватает добраться!" - "Вот и мне сдается, - тихо молвил Полторацкий, - что непрост подполковник… Но мне вот что в нем странно - он со мной как будто играет… Иногда так откроется, что вроде бы ясно, что белая гвардия самая натуральная. А потом - бах! - и на все пуговички, и вроде ничего особенного, а коли что и было, то это либо случайность какая-нибудь, либо мне примерещилось…"- Но не слушал его Хоменко. Вероятно, некая мысль зарождалась в нем, ибо лоб он наморщил, а круглые, близко к утолщенной переносице поставленные глаза прикрыл, словно бы для того, чтобы создать внутри себя необходимую тишину. Затем, глаза открыв и уставив их Полторацкому прямо в лицо, сказал отчого-то шепотом: "А вспомни-ка, Паша… Подумай как следует и вспомни… Агапова у своего соседа ты никогда не встречал?" - "Агапова?" - переспросил Полторацкий, как бы уясняя смысл вопроса, хотя нужды в том никакой не было. Напротив: едва только произнес Хомеико фамилию бывшего комиссара по гражданско-административной части, сразу же дрогнул Полторацкий, вспомнив недавнее утро, киргиза со свежим рубцом, указывающим быстрое, пренебрежительно-жестокое движение ножа: наискось через щеку и подбородок и дальше - по смуглой, худой груди… девочку, его дочь, с горестной взрослой внимательностью взиравшую на мир, и Агапова - в темных очках, в просторном, поношенном, даже словно с чужого плеча пиджаке, отчего особенно тонкой и жалкой казалась его шея… В переулок Двенадцати тополей он шел - сам сказал, ничего не зная о том, что с бывшим подполковником разделенный стеной живет там Полторацкий. "У соседа не видел, но в переулок наш шел, - проговорил он, мрачнея. - Агапов-то причем?" - "А притом, что никак определиться не может… что в этакое-то время, когда только так: или, - рубанул Хоменко ладонью жаркий воздух, - или, а он желает все сразу - и невинность соблюсти, и капитал приобрести… Ясное дело, у нас без промашек не обошлось! И что - из-за этого руки умыть и сидеть, и ждать, пока другие дерьмо пополам с кровью хлебать будут? Э-э, нет… Шалишь, брат! - погрозил Хоменко и, яростный, красный, с грохотом распахнул окно ипочти сразу же с проклятьем его затворил. - Да ведь вечер скоро, а все печет!" - "Лексеич, - в сутулую его спину сказал Полторацкий, - мне Артемьева нужно повидать". Еще более склонил набок голову Хоменко и, обернувшись, с любопытством на Полторацкого взглянул. "Да не смотри ты так… Мне правда нужно". - "Отчего ж не повидать, - не своим, вкрадчивым голосом сказал Хоменко. - Видай на доброе здоровье! Я тебе препятствовать не буду да ине могу… Кто я такой, чтоб народному комиссару препятствовать? Пожелал он сконтрой самой зловредной побеседовать перед тем, как на тот свет ей отправиться, к генералу Духонину в гости, - на то его, комиссарова воля… Соображения, стало быть, имеет, и непременно высокого полета…" - "Ну ты вот что, - откинув стул, поднялся и против Хоменко встал Полторацкий. - Ты юродствовать брось! Я убедиться должен, - сам убедиться, а не с чьих-нибудь слов, - что его за дело к стенке поставят!" - "Да иди ты! - зло проговорил Хоменко, сел к столу и на четвертушке бумаги быстро черкнул несколько слов. - На… Начальнику тюрьмы отдашь. На приговор кто-то из трибунала особое мнение написал… считает недоказанным… И спроси у него, - крикнул вслед, - может, о Зайцеве что знает… В одной камере сидели!"
…Тюремный замок находился на Московском проспекте, почти в самом конце его, неподалеку от того места, где из проспекта выбегал узкий Чимкентский тракт. Линия второго номера вела в ту сторону, Полторацкий изготовился ждать неопределенно долго и встал, прислонясь спиной к горячему стволу чинары. С карагача, рядом с ней росшего, изредка срывались и, кружась, слетали к земле листья, продолговатые, острые, смелкими зазубринами по краям и с обеих сторон покрытые ворсом, странно мохнатые. Темнело и оживало небо, едва заметно спадала жара - дышать стало чуть лече. Неожиданно быстро подошел трамвай с пожилым, усатым вожатым. Полторацкий ухватился за поручень, вспрыгнул - вагон тотчас дернулся и, скрежеща и поминутно рождая шипящие бледно-голубые огни, покатил по проспекту.