- Очухаются казаки, Сергей Леонидович.
- Может, и очухаются, да поздно будет.
Добровольческая армия начала поход. Офицеры, юнкера, студенты, казаки, солдаты - этих меньше всех. Около четырёх тысяч бойцов. Добровольцы. Каждый подписал Контракт с командованием всего на четыре месяца. С февраля 1918 года назначено денежное содержание: мобилизованные солдаты - 30 рублей, офицеры - от 270 до 1000. И всем общий паек.
Напротив ростовского дома, где на втором этаже квартировала под чужими документами Марианна Павловна Маркова, стоял такой же двухэтажный дом. Она раньше на него не обращала внимания, но с тех пор как пришли красные, по ночам стали ездить грузовики, скакать конные отряды, месить снег пешие патрули, то и дело где-нибудь стреляли. Марианна закутывала детей в одеяла, закрывала дверь в их комнату, а сама в халате стояла у окна, прячась за штору.
Настала ночь, когда грузовик остановился у дома напротив. Из кузова выпрыгнули несколько матросов с винтовками. Из кабины вышел вполне интеллигентный человек в очках, шинели без погон. Марианна вспомнила, что в том доме много мальчиков. Наверное, есть и юнкера.
Вскоре все окна в доме осветились, и вдруг одно из них на втором этаже с треском распахнулось, из него выпрыгнул юноша. Удачно попал на кучу снега и кинулся в темноту. Стреляли, светили фарами вслед, но беглец исчез. Марианна опустилась на пол перед иконой и молилась за его спасение.
Двух других молодых людей вывели с предосторожностями - связали, держали за плечи. Одного из них Марианна узнала - играл как-то с дочкой. Та была очень довольна. Юношей грубо затолкали в кузов, и грузовик, побуксовав, направился дальше.
По дороге арестовали ещё несколько бывших юнкеров. Ввели в здание Чека на второй этаж. Командир особого взвода Линьков приказал вводить к нему по одному. Допрос каждого был короток и однообразен:
- Фамилия?
- Балков.
- В какой юнкерской роте служили? Не молчите - мы всё знаем.
- В роте штабс-капитана Парфенова.
- Увести.
Со следующим:
- Фамилия?
- Заревский.
- В какой юнкерской роте служили?
- Я всего два дня, товарищ...
- Отставить. Кто командир роты?
- Штабс-капитан Некрашевич.
- Увести...
Закончил на рассвете. Вошёл комиссар Олег Руденко.
- Загрузили, - сказал он. - Можно концы отдавать.
- Без меня бы.
- Может, без тебя и бабы рожают? Приказ Дзержинского знаешь? Подписавший приговор участвует в исполнении. Может, сбежавшего пойдёшь искать? Корнилов своим приказал пленных не брать. Вот и мы не берём.
- Уговорил. Поехали.
- Оружие проверь. Чтоб патронов хватило.
Дорога к пустырям, где производились расстрелы, была хорошо наезжена. Машину лишь слегка покачивало в колее. Связанные юнкера пытались что-то петь.
- Пошли вы со своей песней, - взвизгнул Заревский, тот самый, что всего два дня был в юнкерской роте. - За что меня расстреливать? Я не виноват. Пошёл в роту - форма понравилась. Не знал, зачем и за кого...
- О-о! - проявил любопытство Руденко. - Юнкерок за формой пошёл, а мы его к Богу в рай. Не дело, ребята. В форме воевать хотел, а на расстрел в какой-то кацавейке везём. У тебя, Конов, в кабине чего-то навалено. Достань и одень парня. Шинель там, штаны, может, фуражку. Всё равно твоё будет.
- Так я же не виноват. За что меня? - плакал юнкер.
- А ты гордись, что тебе уважение делают. В форме на смерть посылают.
Навстречу ехали полупустые грузовики с конвоем. Пьяные матросы пели: "По морям, по волнам, нынче здесь - завтра там..."
На краю пустыря в нескольких местах посверкивали лопаты. Кое-где хлопали неровные залпы - расстреливали офицеров. Рвал на груди гимнастёрку и рубаху и падал, захлёбываясь кровью, тот, что кричал Маркову: "Мы призваны защищать границы государства, а не честь отдельных генералов! Вы призываете нас к бегству неизвестно куда!.."
Линьков приказал остановить машину и вышел из кабины. Матросы стаскивали юнкеров. На Заревского натянули шинель, затянули поясной ремень, надели фуражку.
- За что? - кричал юнкер. - Я не виноват... Я два дня...
- Молчи, гнида, - пробормотал матрос Плоскин, любивший колоть приговорённых штыком.
- Ты смотри, мне шинель не попорти...
- А ну, вкалывать! - кричал Руденко. - Шевелить лопатами, а то сперва зубы подёргаем!..
Едва дохнуло чуть заметным серым отсветом с востока, ветерок шевельнул матросские ленточки, и пришла смерть.
- Прощайте, друзья! - обнимались, целовались, обливаясь слезами приговорённые.
- В одну шеренгу становись! - скомандовал Руденко. - Поддерживаете, кто не может стоять. Приготовились! Огонь!
Линьков честно целил в одного из юнкеров, стоявшего с закрытыми заплаканными глазами. Здесь обманывать нельзя - самого поставят. Стонали, дёргались, Полоскин добивал штыком. Конов беспокоился о целости шинели.
- Вот он, чья мечта исполнилась, - сказал Руденко Линькову, глядя, как закапывают уже без шинели труп Заревского. - Мечтал умереть в форме - вот и умер. Я тоже когда-то мечтал о тельняшке, о ленточках. Только не умирать мечтал.
- В Красной армии будет другая форма, - ответил Линьков, чтобы что-нибудь сказать.
В Чека вернулись засветло. Начальник вызвал к себе Линькова.
- Задачу выполнили, - сказал начальник. - Бегуна поймаем. Его фамилия Брянцев. Служил в артиллерийской роте. А нам ещё, понимаешь, письма пишут. Вот послушай: "Бессильные иными путями предотвратить продолжающиеся убийства ни в чём не повинных юношей, мы заявляем о нашей полной готовности быть расстрелянными в любой момент и в очереди, какую будет угодно установить военно-революционному комитету, взамен детей, предназначенных к расстрелу..." Во как. И подписи: Васильев, Петренко, Мельситов, Смирнов... Может, их всех в расход? Ну, это мы разберёмся. А тебя, брат, в штаб Сиверса берут. Бывший поручик, воевал - понадобился вот. Наших-то людей мало.
Линькову так и не дали выспаться. Выпил со своими матросами полстакана спирта - ив штаб. Здесь уже солнышко карты освещает: красные - наши, синие - не наши.
Главным здесь был большеголовый угрюмый человек в гимнастёрке с нашивками на рукавах. Форму, что ли, уже вводят в армии? Мужик, видно, из унтеров: как приказывать - знает, что приказывать - не знает. С ним рядом другой "пострадавший" - напарник Линькова, бывший капитан Мушкаев.
- Командование поручает вам почётную и ответственную задачу, - сказал бывший унтер Лисюков. - Вы знаете, что корниловцы пошли через Кагальницкую, Месхетинскую и далее по дороге. Вот смотрите на карте. С юга qt Тихорецкой и Белой Глины движутся Дербентский полк и вводный Екатеринодарский отряд. Полк - большевистский. Все командиры выбраны солдатами. У Корнилова всего 3 тысячи и 8 орудий. Дербентцы встретят их где-то здесь у Лежанки или Егорлыцкой и разгромят контру. У дербентцев, может, с разведкой слабо. Вот вы, под видом беженцев, идёте. Мол, в Тихорецкую, двигаетесь в отряд. Документы зашейте. Денег вам дадим.
- Вопросы есть?
- У меня вопрос, - сказал Линьков. - Сегодня не спал - всю ночь в Чека.
- Заходите ко мне вечером за деньгами и документами. А пока отдыхайте.
У Мушкаева была квартира, Линьков подался к общежитию, но возле магазина, забитого со всех сторон, он встретил знакомую женщину. Не очень знакомую - даже забыл, как звать, - встречал с матросами.
- Не помню, как вас.
- Катя. Катюша.
Линьков удивлялся её приветливой улыбке: бессонная ночь с убийствами, глаза, одуревшие от спирта, а на него так смотрит пригожая женщина.
- А я, знаете, не спал вот всю ночь. Дежурил...
- Так я вас уложу. Миша вас зовут? Я помню. Магазин-то весь мой. Я его под обмывочный пункт сообразила...
Помыла, переодела в чистое, уложила, приласкала. Говорила:
- Давно вас приметила. Вы культурный. А матросы все охальники. Я понимаю, конечно, война долгая. Мужчине тяжело. Но надо культурно, с подходом, с лаской.
ПУТЬ К ЛЕГЕНДЕ
Снег стаял и пропитал донской чернозём водой, превратив дорогу в грязное месиво, куда ноги проваливались чуть не по колено. Вытаскиваешь ногу - сапог остаётся. Модные кавалерийские шинели обрезаны на четверть. Шпоры сняты и брошены. Не до шпор - сапоги разваливаются: приходится обматывать тряпьём.
У вчерашних юнкеров - новоиспечённых прапорщиков ещё веселее: с ними идут девушки - сёстры милосердия, и если их изящные ножки проваливаются в грязь, то сапожки так и остаются в земле. Молодые офицеры, разумеется, выносят девушек по-рыцарски на руках. Генералу Боровскому, любящему порядок, эта процедура надоела, и он отправил медсестёр в обоз.
Каждое утро первым на грязную дорогу выходит командир Первого сводно-офицерского полка генерал-лейтенант Марков в своей белой папахе, тёмной куртке с погонами, в генеральских брюках, в высоких сапогах. За ним - Тимановский с палкой, трубкой в зубах и флягой коньяку. За ними - Родичев: доктор, казначей и адъютант. Иногда Марков на лошади, но не смотрятся вытянутые в стременах вперёд его длинные ноги и неестественно вертикальная фигура. Скачет в таком виде вдоль строя, кричит: "Вперёд за синей птицей!" - и обязательно присовокупит матерщину.
Отдал лошадь, пошёл пешком рядом с Родичевым, спросил:
- Не любят меня в полку, а, Гаврилыч?
- До первого боя, Сергей Леонидович.
- И я на первый бой ставлю. Побеждать будем. Науку побеждать я во всех видах изучал. Умирать будем потом. В других боях.