Психология "осторожности", заставляющая вдаваться в излишне тонкие разъяснения своего патриотического credo, - она же замыкает все уста перед "смело" начертанным, магическим лозунгом: "Лицом к России". К какой России, для чего, и кто поворачивается - в этом принято не разбираться… по возможности дольше. Если же заветное знамя выкидывают люди, причастные к литературе, к "искусству", - они застрахованы вдвойне: искусство принято (опять принято) считать вне политики, большевизм же принято (еще раз принято) относить к политике. Можно, значит, не беспокоиться, и "постороннего духа" в данной области не искать.
Основываясь на всем этом, я предполагаю, что появление еще одной группы, тянущей "в Москву! в Москву!", не вызовет в эмиграции определенного отклика. Разве только в литературных кругах: там может появиться профессиональная оценка "достижений" Артема Веселого и конструктивистов, или отповедь какого-нибудь, лично обиженного "Верстами", писателя-эмигранта.
Но пора и нам заняться "искусством" "Верст". Человеческая точка зрения не помешает, - напротив. Взгляд "профессиональный" отметит больше подробностей; может, иногда на подробностях и остановиться; но с "человеческим" взглядом, в конечном счете, он в противоречии не окажется.
II
Все старое прошло и сгинуло, объявляют "Версты". Эмиграция - нуль. Она творить больше не может. Пожалуй, лишь "дотваривать", чего не успела в свои старые времена. Истинно новые творцы - в России, приобщившиеся к ее новой жизни, ^прочем, создается "прекрасное" и здесь, - теми, кто повернут к сегодняшней России, кто прислушивается к ее песням.
Таково положение. Чтобы его доказать, а, вернее, для того, чтобы все могли к песням прислушаться, - "Версты" и наполнили ими свои страницы (первый промах: не следовало быть столь щедрыми…).
Особенно богат поэтический отдел. И так ярок, что один дает представление обо всем остальном.
Цитат искать не нужно: все строчки одинаково годятся. Я не могу их выписывать с типографскими "новшествами", вроде печатных треугольников и т. д. (лет 30–40 этим новшествам): никакой газетной бумаги не хватит. Но я, хотя и в строку, сделаю несколько цитат абсолютно-точных, буква в букву, со всеми знаками препинания, даже когда они стоят посреди слова. (Тире - делят строки.)
"..Лэх дою - А ну даю - Пошевеливаю - Даю (трижды) - Пошевеливаю…". "Жизня горьки слезы - Эх - в…. мать пять годиков я тут так - отчубучил". Следующая страница, продолжение: "Бей буржуев деньги надо… Пощады ни кто ни желаааа-ааает - Братишки… - … мать…". Далее идут куски прозы, такой же. Взято из "Леф № 1 1925 г.". Посмотрим, что взято из "Госплана":
"Ехали казаки ды на башке? па?пахи - Скулы испобриеты, - П'коленями лея? Наварагивает - Но. Эх". "Дыплыло сало от обстре?ла в язвы и гной". "Опалило поры?хом смердюгье полы-ме"… Теперь "Мена всех", поэты-конструктивисты из Москвы: "Аха иногь-ги,? сон'ы прох?ладыда - И доносится толико стон? (эс) гиттарарары - Таранти?на…".
Ну, хорошо, оставим это, соглашаюсь, слишком штучки известные, старенькие… Взглянем на нового, новейшего - на великого Пастернака (таким называют его "Версты"). Мне сказал один читатель, свободный от "предрассудков", жадный к любой новой книге: "Я готов на все, но только надо сделать выбор: или наш русский язык - великий язык, или наш Пастернак - великий поэт. Вместе никак не признаешь, не выходит…".
Чем же щегольнул в "Верстах" Пастернак? Да ничем особенно, его "достижения" известны: "Гальванический мглой взбаломученных туч" "пробираются в гавань суда…" "Расторопный прибой сатанеет от прорвы работ" - "и свинеет от тины…" Далее, конечно, о "тухнувшей стерве, где кучится слизь извиваясь от корч - это черви…" Образы не молоденькие, но у новейших советских знаменитостей к ним особливое пристрастие: должно быть, старым считается буржуазно-помещичий Соловей с розой, так лучше хватить подальше. И хватают: редкая страница выдается без стерв, язв, гноев и всего такого. Открываю совсем наудачу какую-то "Новеллу": "В оскале ботинка гнила нога - И зевала рана по храпу". (Москва-Ленинград.)
У здешней великой, - у Марины Цветаевой, - стерв меньше, зато она, в поворотном усердии своем, перемахивает к довольно запредельным "новшествам": в любовных строках (она всегда насчет любви), не желая описывать, "вороной ли, русой ли масти" ее возлюбленный. ("Разве страсть - делит на части? - Часовщик я, или враг?") - под конец находит-таки ему (возлюбленному) достойное определение: "Ты - полный столбняк!".
Прошу прощения за слишком длинные выписки: зато они исчерпывающи, и кто не читал "Верст", может быть так же спокоен, как если бы и читал.
Первое, непосредственное, движение всякого человека - беззлобно отмахнуться: "Это мне совсем не нужно". Не то, что непонятно, или противно, или незабавно, - нет; а только самым обыкновенным образом "не нужно".
На этом "не нужно" сойдутся и простой читатель, и литературный критик; впрочем, критик может еще и объяснить, почему не нужно, без труда доказать, что это - не дурные стихи, не плохое искусство, а совсем не искусство.
Нерасчетливо было со стороны "Верст" так раскладывать Перед нами образцы новой поэзии, если редакторы журнала хотят повернуть к ней кого-нибудь "лицом".
Тотчас вслед за произведениями поэтов помещены "Народные Частушки, собранные в Рязанской губ.". Здесь расчет был, вероятно, показать близость между новейшими поэтами и новейшим народным творчеством, некую современную "смычку" города с деревней. Но и этот расчет не удался. Частушки, ни по форме, ни по содержанию не отличаются от прежних, довоенных; исковерканные советские слова новизны им не придают, подбор неудачный, а мысль о "смычке" даже не приходит в голову.
Самый же большой промах "Версты" сделали, поместив на своих страницах "Резолюцию Съезда Р. К. П." (правящей партии) и взволнованные "отклики" на нее "русских писателей" (советских). Этот документ, и факт его напечатания в журнале, имеет для нашего исследования большую ценность.
III
Но документ надо читать, твердо помня, что такое искусство и художественное творчество. Тогда мы освеженно поймем, что подчинение искусства внешней, партийно-государственной власти - есть абсурд, но что абсурд этот, в современной советской России, - реальность. Р. К. П. (правящая партия) управляет искусством, руководит художниками и писателями, начальствует над ними и над их творчеством.
Данная резолюция Р. К. П. и есть один из начальнических декретов по литературному ведомству. В первых же строках подтверждается, что "руководство в области литературы со всеми материальными и идеологическими ресурсами (РА. К.) принадлежит" партии и что она и далее, "вскрывая классовый смысл литературных произведений", "ни на йоту не отступит и не сдаст своей позиции". А писателями она руководит в смысле "обеспечения всех условий для возможно более быстрого их перехода на сторону коммунистической идеологии".
Нам, в нормальном нашем состоянии, почти невозможно догадаться, где, в котором из пунктов управляемые писатели усмотрели начальническую милость, обещание смягчить надзор. Уж не в "обеспечении ли условий для более быстрого перехода…" и т. д.? Может быть. Мы все равно не поймем. Довольно того, что милость они усмотрели и что "отклики", напечатанные в "Верстах", полны восторженной и преданной благодарности. И сколько их, этих "русских писателей"! От д. Белого, через Пастернака, до известного Лелевича, редактора не менее известного журнала "На Посту". А. Белый "совершенно удовлетворен", Пастернак счастлив (насколько я мог понять малознакомый мне язык, на котором он изъяснятся), Лелевич одобряет, а неразумный А. Толстой даже захлебнулся: мы… мы… мы первые… как новые Колумбы… (впрочем, этими Колумбами у него оказывается прямо Р. К. П.).
И вот главное: такие отклики (да и никакие другие) были бы невозможны, если б авторы уже не приняли ранее, внутренно, того абсурда, каким является подчинение художественного творчества партийной "госвласти". Были бы невозможны, если б эти "русские писатели" не перестали понимать рокового "или - или": или партийное руководство - или художественное творчество. Но совместно они не даны. И в какой мере власть над литературой и писателями реально осуществляется - в той же мере перестает существовать искусство.
Нельзя спорить: сейчас, в России, осуществлена эта власть в очень большой мере. Не тут ли разгадка и потрясающего отсутствия "искусства" в советских образцах, предложенных "Верстами"?
Мы не имели, до сих пор, исторического примера ни партии, превратившейся в госвласть, ни государственной власти, активно внедряющейся во все области личной и духовной жизни, вплоть до области художественного творчества. Теперь нам дан опыт, и мы можем сказать, к чему это приводит. Помимо разрушения искусства, это приводит еще к постепенному перерождению души у одних, и к отмиранию зачатков ее у других, - у тех кто прямо из колыбели попадает в руки такой госвласти и ею соответственно воспитывается.