– Молли, у нас случилась беда! Осборн лишился стипендии в Тринити, для получения которой он и вернулся в Оксфорд. Вдобавок он еще позорно провалился на экзамене, и это после всего, что наобещал он сам и о чем говорила его мать. Да и я, как дурак, налево и направо похвалялся своим умным сыном. Я ничего не понимаю. Я никогда не ожидал ничего выдающегося от Роджера, но Осборн… Это известие стало причиной того, что с мадам случился тяжелый приступ болезни. Она ведь так привязана к тебе, дитя мое! Твой отец приезжал сегодня утром осмотреть ее. Бедняжка, она чувствует себя просто ужасно. Она призналась мистеру Гибсону, что очень хотела бы видеть тебя рядом с нею, и он сказал, что я могу привезти тебя. Ты ведь поедешь, не правда ли, дорогая моя? Многие полагают, что благотворительности заслуживают только бедняки, и хотя ее нельзя назвать неимущей, она настолько же лишена женского участия, как если бы была последней нищенкой… или даже хуже.
– Я буду готова через десять минут, – пообещала Молли, тронутая словами и манерами сквайра. Ей даже в голову не пришло попросить разрешения у мачехи, ведь она слышала, что отец уже дал свое согласие. Но, когда девушка поднялась с места, чтобы выйти из комнаты, миссис Гибсон, расслышавшая лишь половину из того, что сказал сквайр, и оскорбившаяся тем, что он не счел ее достойной своего доверия, осведомилась:
– Дорогая моя, а куда это ты собралась?
– Я нужна миссис Хэмли, и папа сказал, что я могу поехать, – ответила Молли.
В следующий миг сквайр подхватил:
– Моя жена очень больна, и она очень привязана к вашей дочери. Она умоляла мистера Гибсона позволить Молли ненадолго приехать в Холл, на что он любезно дал согласие, и я здесь, чтобы забрать ее.
– Одну минуточку, дорогая, – холодно произнесла миссис Гибсон, обращаясь к Молли, и нахмурилась. – Я уверена, что твой дорогой папа просто забыл о том, что сегодня вечером мы с тобой должны нанести несколько визитов людям, с которыми я совершенно не знакома. – И, глядя на сквайра, продолжила: – Мистер Гибсон едва ли вернется домой вовремя, чтобы сопровождать меня, поэтому, сами понимаете, я не могу позволить Молли поехать с вами.
– Никогда бы не подумал, что это может иметь какое-либо значение. Полагаю, новобрачная всегда остается новобрачной, им на роду написано быть робкими и застенчивыми, но только не в этом случае, я бы сказал. А моя жена вкладывает всю душу в свои желания, как это свойственно больным людям. Что ж, Молли, – повысив голос, заявил он, поскольку предыдущие фразы были произнесены им sotto voce, – нам придется отложить твой визит до завтра. И это – наша потеря, а не твоя, – продолжал он, видя разочарование на лице девушки. – Сегодня вечером ты как следует повеселишься, смею надеяться…
– Нет, совсем напротив, – перебила его Молли. – Мне изначально не хотелось никуда идти, а теперь мне хочется этого еще меньше, чем прежде.
– Тише, моя дорогая, – сказала миссис Гибсон и, обращаясь к сквайру, добавила: – Здешние визиты – это совсем не то, что можно пожелать юной девушке: никаких молодых людей, танцев или прочих увеселений. Но очень дурно с твоей стороны, Молли, так отзываться о старых друзьях твоего отца, коими, насколько я понимаю, являются эти Кокереллы. Ты рискуешь произвести плохое впечатление на милейшего сквайра.
– Оставьте ее в покое! Оставьте ее в покое! – отозвался он. – Я вполне понимаю, что имеет в виду Молли. Она предпочла бы поехать со мной и остаться у постели моей больной супруги, чем отправляться в гости с визитом сегодня вечером. Неужели нет способа освободить ее от этого?
– Ни малейшего, – заявила в ответ миссис Гибсон. – Обязательство есть обязательство, по крайней мере для меня. А еще я полагаю, что она связана обязательством не только перед Кокереллами, но и передо мною, так что она просто обязана сопровождать меня в отсутствие моего супруга.
Сквайр был очень расстроен; в таких случаях он имел привычку упираться ладонями в колени и негромко насвистывать себе под нос. Молли уже знала, как он выражает свое неудовольствие, и сейчас ей оставалось лишь надеяться, что сквайр удовлетворится бессловесной его демонстрацией. Она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться, и пыталась мысленно переключиться на что-либо другое и не думать о своих сожалениях и обидах. До нее доносился бесконечный монолог миссис Гибсон, и она хотела заставить себя прислушаться к нему, но недовольство сквайра было чересчур явным, чтобы не обращать на него внимание. Спустя некоторое время, после долгого молчания, он встал и заявил:
– Ну, что поделать! Все это бесполезно. Бедная мадам, ей это не понравится. Она будет крайне разочарована! Надеюсь, это только на один вечер – всего на один вечер! Ведь Молли сможет приехать завтра, не так ли? Или та пустая трата времени нынешним вечером, как она описывает его, окажется для нее чрезмерной?
Сарказм в его голосе прозвучал настолько явно, что заставил миссис Гибсон вести себя надлежащим образом и даже извиниться.
– Она будет готова в любое удобное для вас время. Мне очень жаль, всему виной моя глупая застенчивость, полагаю. Тем не менее вы должны признать, что обязательство есть обязательство.
– Разве я сказал, что обязательство – пустяк, мадам? Однако же нет смысла более говорить об этом, иначе я могу забыть о своих манерах. Я – старый тиран, а она, прикованная сейчас к постели бедная девочка, всегда позволяла мне поступать по-своему. Поэтому вы извините меня, миссис Гибсон, не правда ли, и позволите Молли уехать со мной завтра в десять часов утра?
– Разумеется, – с улыбкой подтвердила миссис Гибсон.
Но после его ухода она заявила Молли:
– А теперь, моя дорогая, я настоятельно прошу более никогда не заставлять меня терпеть дурные манеры этого человека! Я не могу даже назвать его "сквайром". Это невежда, мужлан, йомен, в лучшем случае. И ты не должна принимать либо отвергать приглашения, словно независимая молодая леди, Молли. Будь так любезна, дорогая, и в следующий раз прояви ко мне уважение и поинтересуйся сначала моими желаниями!
– Папа сказал, что я могу поехать, – задохнувшись от возмущения, возразила Молли.
– Поскольку я теперь – твоя мама, то на будущее имей в виду, что последнее слово останется за мной. Но раз уж ты едешь в гости, то тебе не помешает приодеться. Если хочешь, ради такого случая я могу одолжить тебе свою новую шаль и набор зеленых лент. Я всегда готова пойти навстречу, когда мне оказывают должное уважение. А в таких домах, как Хэмли-холл, никогда не знаешь заранее, кто может туда пожаловать, пусть даже в семье имеется больной.
– Благодарю вас. Но мне не нужна шаль и ленты, там не будет никого, кроме членов семьи. По-моему, там вообще никого не бывает. А теперь, когда она так больна, – Молли не договорила и едва не расплакалась при мысли о своей старшей подруге, которая лежит в горьком одиночестве и напрасно ожидает ее приезда. Более того, она ужасно боялась, что у сквайра сложилось впечатление, будто это она сама не захотела поехать с ним и предпочла этот дурацкий прием у Кокереллов. Миссис Гибсон тоже была преисполнена сожалений; у нее возникло неприятное ощущение, что она дала волю своему гневу перед совершенно чужим человеком, чье доброе мнение было ей весьма дорого. А еще ее бесконечно раздражало заплаканное личико Молли.
– Что я могу сделать для тебя, чтобы вернуть тебе хорошее расположение духа? – осведомилась она. – Сначала ты настаиваешь, что знаешь леди Гарриет лучше меня – меня, которая знакома с нею вот уже пятнадцать лет. Затем ты поспешно принимаешь приглашения, даже не удосужившись посоветоваться со мной и не думая о том, насколько неловко я буду себя чувствовать, в одиночестве входя в гостиную, после объявления моего нового имени, к которому я до сих пор не привыкла и которое представляется мне сплошным разочарованием после фамилии "Киркпатрик". А теперь, когда я предлагаю тебе самые красивые вещи, которые у меня есть, ты заявляешь, что тебе все равно, как ты одета. Как мне сделать тебе приятное, Молли? Мне, которая мечтает только о том, чтобы в семье царил мир, а взамен я вижу, что ты сидишь передо мной и на лице у тебя написано отчаяние.
Молли более не могла этого вынести. Она поднялась наверх в свою комнату, свою симпатичную новую спальню, которая перестала казаться ей родной и знакомой, и расплакалась навзрыд. Она плакала так долго, что остановилась только тогда, когда слез у нее больше не осталось. Она думала о миссис Хэмли, напрасно ждущей ее; о старом Холле, тишина коего буквально подавляет больного человека; о сквайре, который верил в то, что она немедленно уедет с ним. Все это угнетало ее куда сильнее, нежели полные обиды и раздражения слова мачехи.
Глава 17. В Хэмли-холл приходит беда
Если Молли полагала, будто в Хэмли-холле постоянно царит мир и покой, то она крупно ошибалась. В поместье явно было что-то не так, но, как ни странно, всеобщее раздражение лишь укрепило привязанность обитателей Хэмли-холла друг к другу. Все старые слуги по-прежнему оставались на своих местах и были в курсе происходящего, узнавая или от членов семьи, или из разговоров, которые хозяева без стеснения вели в их присутствии, последние новости, касающиеся сквайра и его супруги, равно как и обоих молодых джентльменов. Любой из них мог сообщить Молли, что поводом для недовольства стала задолженность по счетам, которыми Осборн обзавелся в Кембридже в поистине невероятном количестве и которые теперь, когда его шансы получить стипендию развеялись, как дым, обрушились на сквайра. Но Молли, будучи уверенной в том, что все, что ей нужно, она узнает от миссис Хэмли, не собиралась входить в доверие еще к кому-либо.