Вестовые суетливо носились по блиндажу с большими чайниками, железными и фаянсовыми кружками. В темном углу, как в пещере, бренькала гитара. Телефон гудел у уха Андрея чужими голосами. Иногда он прикладывал к уху микрофон, и какие-то далекие, надрывающиеся голоса, перебивая один другого, выкрикивали слова ночных сводок и приказов. Счет убитых, раненых, без вести пропавших за день в цифрах по ротам и батальонам. И в темный прямоугольник двери заглядывали однажды виденные остекленевшие глаза.
Повинуясь привычке идти наперекор страху, Андрей вышел из блиндажа в окоп. Полотном круглого балагана нависло тусклое, в молоке, небо. Пули цыкали над окопом и сливались в общий гул шуршащего по жестяным полосам водопада - звуки фронта. Над самой головой вспыхнула осветительная ракета, и ружейный треск пошел по окопам. Солдат, стоявший у бойницы, ближней к блиндажу, внезапно припал плечом и подбородком к прикладу. Раздался гулкий выстрел, и медный патрон смешно подскочил и упал к ногам Андрея.
- Что, наступают? - спросил Андрей, медленно подходя к бойнице.
В темной щели ничего не было видно.
- Должно, разведка, - ответил не сразу стрелок, повернув к Андрею окаймленное круглой рыжей бородой лицо.
- А разве что-нибудь видно?
- Не, не видать…
- А зачем же стрелять?
- А все стреляют… Не стреляй - так он и сюда придет.
Андрей вернулся в блиндаж. Еще теснее сгрудились офицеры вокруг стола. Должно быть, шел крупный банк.
- Восемьдесят вам, - услышал Андрей окающий и как будто знакомый голос.
Он продвинул голову между плеч двух прапорщиков и увидел на столе деревянные высохшие пальцы, державшие замызганную колоду карт. Руки тонули в широких, странных в этом блиндаже, рукавах. Андрей вытянулся во весь рост и нашел гладко расчесанную сухую голову обладателя елейного голоса и коричневых рук. Это был тот самый поп, который приводил его к присяге всего несколько дней назад и торговался с Соловиным из-за гонорара.
- Так вам восемьдесят, - повторил поп-банкомет, обращаясь к высокому рыжеусому поручику с белым, как в сметане, лицом.
Поручик помедлил еще секунду, подержался рукой за бумажник и сказал:
- Давай, батя, плакали твои денежки!
- Потерпи, сынок, потерпи, как бы твои не прослезились.
- Так вот, батя, без промедления давай карточку.
- А ты бы, сынок, деньги на стол положил бы.
- Ты что же, не веришь царскому офицеру, служитель божий?
- Бога ты оставь. Он к этому делу в стороне. А денежки положи, положи, дорогой мой!
- На, чертова ряса, гляди! - выбросил на стол пачку ассигнаций поручик.
- Все не нужно. Ты положи три миротворца с синенькой, и хватит, сын мой…
- Ну, гони, гони, картину…
Деревяшки с трудом сняли верхнюю карту с колоды и положили у руки поручика, а следующую отнесли к наперсному кресту, который уперся в стол верхним концом. Еще одну поручику, еще одну себе, банкомету.
Оба взяли карты в руки и, стараясь никому не показывать, сдвигали нижнюю карту.
Поручик разложил обе карты на столе рубашками кверху.
- Ну, поп, даешь?
- Даю, сынок, даю.
- Не надо!
- Ого. Не меньше семи? По тону видно, - сказал кто-то.
- Плохи мои дела, - заплакал поп упавшим голосом. - Господь не выручил.
- Ты что же сам-то про бога?..
- Тяни, поп, не скули! - перебил понтер.
- И потяну, потяну. К шестерке потяну… Не веришь? - Он бросил карты лицом кверху. Это были валет и шестерка.
Поп взял в руки колоду, медленно снял еще одну карту и положил ее на валета.
- Да не тяни ты за душу! - рассердился поручик.
- За свои деньги, да еще потянуть нельзя? - спокойно сказал поп. Он поднял на высоту лица обе карты и смотрел на свет.
- Тьфу! - заругался поручик.
- А ты не плюйся, сын мой… А знаешь, кажется, очки посередине, а? - Он опять положил карты на стол. - Стой, без благословения нельзя. Кузнецов!
- Слушаю, ваше священство, - отозвался вестовой. - Прикажете посошок?
- Ах, Кузнецов, милой, золотая голова твоя! Вот тут восемь или девять рождаются - никак не родятся.
Кузнецов отвинтил у фляжки стаканчик и налил его вином. Поп выпил и опять взял в руки карты. В его несгибающихся пальцах нижняя карта медленно поползла из-под верхней. Все вокруг, напрягаясь, склонились над столом. Поп вдруг перестал тянуть карту.
- Ой, задавите, ребята. Отойдите - не буду тянуть.
- Ну и сволочь ты, батя! - опять обозлился поручик.
- Ах, так ты так! Воззри же сюда! - И поп показал поручику очко посередине на нижней карте.
- Черт! - выругался поручик и швырнул восемьдесят рублей на стол.
- Теперь сто шестьдесят! - бодрым голосом крикнул поп. - Вам, поручик, - обратился он к жгучему брюнету со спокойным, холодноватым взглядом.
- Попрошу. Но, пожалуйста, без фокусов.
- Для вас с быстротой молнии. Раз, раз! - спешил поп, сдавая карты. - Раз, раз! Вам не дается, поручик. - Он быстро открыл девять. Все ахнули.
- Ну и ну! Фу-ты ну-ты, ножки гнуты!
- Вот заворачивает, - послышались отзывы. - Как из рукавов….
Проигравший поручик выложил на стол пачку новеньких, еще с хрустом, ассигнаций. Поп сгреб их и спрятал куда-то в глубину своей рясы.
- Снимаешь, поп? - спросил кто-то с тоской.
- Снимаю, сынок. Это и есть навар. Больше улова не будет. Помяни мое слово.
- Поскули, поскули, карта слезу любит.
- Идет сто шестьдесят, - запел поп, обращаясь к следующему игроку, давно не бритому прапору с лицом в рябинах.
- Болею малокровием… - сказал тот, подумав.
- А ты, Петя, лучше в кусты, - посоветовал сосед, положив руку на плечо прапорщика.
- Не, я пойду… не на все… только, ребята, сделайте, чтобы карточка мне. Я… на два миротворца могу.
- Вам… - предложил поп следующему.
- Ну, я на сорок, чтобы не мешать…
- На красненькую.
- Вам тоже?
- Тоже.
- Остальное, - сказал проигравший сто шестьдесят поручик.
Поп положил карты на стол.
- Тяните, голубки, сами. А то еще скажете - из рукавов.
- А, это хорошо, - сказал ротный, - а то у тебя рукава - вороньи крылья, ни хрена не видать.
- А ты очки надень, голубь мой. От сивухи у тебя, я вижу, бельма на глазах выскочили! - обиделся поп. - Ну, тяни, тяни, голубь.
Рыжебородый "голубь" взял карту. Следующую взял поп.
И еще по одной. Оба, настороженные, сидели друг против друга и медленно вытягивали карты. Вдруг поп взметнул рукавами рясы и бросил на стол короля пик и девять червей.
- Дамбле!
Рыжий прапорщик швырнул свои две карты в сторону. Все потянулись за бумажниками. Поп опять сгреб кучу денег в карман. На ее месте выросла новая.
- Вам… - запел опять поп. Но Андрей услышал настойчивый гудок телефона и бросился в угол. Гудел телефон пехоты, соединявший блиндаж с начальником участка. Телефонист-пехотинец уже слушал, припав ухом и ртом к тупорылой кожаной трубке.
- Ваше благородие, их благородие начальник участка вас требуют, - крикнул он по направлению к столу. От стола лениво отошел поручик, проигравший двести рублей на глазах у Андрея. У стола все затихли, но игра продолжалась.
- Так, - цедил сквозь зубы поручик. - Так, так, слушаю. - Он положил трубку. - Прапорщик Числяев! В разведку. Приказ начальника участка. Взять восемь человек с собою.
- Подожди, Петрович. Сейчас я. Тут, брат, генеральный бой, а ты - разведка. Поп триста двадцать дает. Эх, брат ты мой, из разведки можно и не вернуться, а подвезет - так деньги будут.
Он встал со скамейки и торжественно рявкнул:
- Давай, поп, сначала деньги, а потом благословение! - Его покрытый рябинами лоб вспотел, и глаза сузились от волнения.
Андрей не мог понять, что так взволновало офицера - приказ идти в разведку или сумма в триста двадцать рублей на столе. Прапорщик быстро взял карты и раскрыл их, пока поп тянул карту за картой.
- Девять, поп! Поищи больше! - сказал он злорадно. - Поедут твои денежки в разведку. Эх, теперь бы пулю в мягкие места да на четыре месяца в тыл. Ну, айда, Григорьич! - крикнул он вестовому. - Фельдфебеля сюда!
У койки он надел на плечи портупею, пристегнул наган и вышел из блиндажа, рассовывая деньги по карманам.
- Вот паскуда, - цедил поп, ероша бороду. - Ободрал, как малину. И на кой ему деньги? Все одно убьют.
- Ну, смывайтесь, батюшка, - зло сказал поручик, - пошли спать. Вы куда, собственно? У нас, собственно, места нет.
- А куда же теперь? Пятый час, до штаба полка здесь не дойдешь - весь лес пулями поет. Мы уж здесь, в уголку, по маленькой, по рублику. Кто хочет, господа офицеры?
В пять утра пришла с батареи смена - пехотная разведка еще не вернулась. В шесть Андрей уже спал на куче сосновых ветвей, завернувшись с головой в черное мохнатое одеяло…
Днем на батарее раздался сухой выстрел. Андрею показалось, что это кто-то для практики стреляет из револьвера. Повернувшись на другой бок, он решил спать дальше. Но голоса у орудий, истерические выкрики Кольцова заставили его подняться и натянуть сапоги.
На батарее между первым и вторым орудием стояла толпа. Полог низкой островерхой палатки был отдернут, и чьи-то недвижные ноги в сапогах выглядывали наружу. В палатке кто-то копошился.
- Что случилось? - спросил Андрей одного из номеров.
- Фукс застрелился.
- Застрелился? Почему? Как так?
- А кто его знает. Ничего не оставил.
Андрей отошел от палатки. Первая жертва войны не от вражьей, но от своей пули…