- О господи! - сказал Оливер, грустно покачивая головой. - Тут вы попали в самую точку. Лучше не скажешь. "Боже милосердный, - подумал он с полной муки внутренней усмешкой. - И долго ещё это будет продолжаться? Но она красотка, что верно, то верно".
Он одобрительно оглядел её подтянутую стройную фигуру, заметил её молочно-белую кожу, тёмно-карие глаза, смотревшие как-то по-детски, и иссиня-чёрные волосы, которые были зачёсаны кверху, открывая высокий белый лоб. У неё была странная привычка поджимать губы перед тем, как что-нибудь сказать; она любила говорить неторопливо и переходила к делу только после бесконечных блужданий по закоулкам памяти и по всей гамме обертонов, с эгоцентрическим наслаждением смакуя золотую процессию всего, что она когда-нибудь говорила, делала, чувствовала, думала, видела или отвечала.
Пока он разглядывал её, она вдруг умолкла, прижала к подбородку руку, аккуратно затянутую в перчатку, и стала смотреть прямо перед собой, задумчиво поджав губы.
- Ну, - сказала она затем, - если вы заботитесь о своём здоровье и много лежите, вам нужно чем-то занимать свои мысли.
Она открыла кожаный саквояж и достала из него визитную карточку и две толстые книги.
- Меня зовут, - произнесла она внушительно, с неторопливой чёткостью, - Элиза Пентленд, и я представляю издательство Ларкина.
Она выговаривала каждое слово важно, с гордым самодовольством.
"Боже милосердный! Она продает книги!" - подумал Гант.
- Мы предлагаем, - сказала Элиза, открывая огромную жёлтую книгу с прихотливыми виньетками из пик, флагов и лавровых венков, - стихотворный альманах "Жемчужины поэзии для очага и камина", а также сборник Ларкина "Домашний врач, или Книга домашних средств", в котором даны указания о лечении и предупреждении свыше пятисот болезней.
- Ну, - со слабой усмешкой сказал Гант, лизнув большой палец, - тут уж я, наверное, отыщу, какая у меня болезнь.
- Конечно! - ответила Элиза с уверенным кивком. - Как говорится, стихи можете почитать для блага души, а Ларкина - для блага тела.
- Я люблю стихи, - сказал Гант, перелистывая альманах и с интересом задержавшись на разделе, озаглавленном "Песни шпор и сабель". - В детстве я мог по часу декламировать их наизусть.
Он купил обе книги. Элиза убрала в саквояж свои образчики и выпрямилась, обводя внимательным взглядом пыльную маленькую контору.
- Как идёт торговля? - спросила она.
- Не очень, - грустно ответил Оливер. - Даже на хлеб не хватает. Я чужак в чужой земле.
- Пф! - весело сказала Элиза. - Просто вам надо почаще выходить из дома и знакомиться с людьми. Вам надо отвлечься и поменьше думать о себе. На вашем месте я бы даром времени не теряла и постаралась внести свою лепту в развитие нашего города. У нас тут есть всё, что требуется для большого города, - пейзаж, климат, естественные богатства, и мы все должны работать вместе. Будь у меня две-три тысячи долларов, я бы знала, что делать. - Она деловито ему подмигнула и продолжала, как-то странно, по-мужски, взмахивая рукой, полусжатой в кулак с вытянутым указательным пальнем. - Видите этот угол? Тут, где ваша мастерская? В ближайшие годы он будет стоить вдвое дороже. Да, будет, - она повторила тот же мужской жест. - Тут когда-нибудь проложат улицу, это ясно, как божий день. А тогда, - она задумчиво поджала губы, - эта недвижимая собственность будет стоить больших денег.
Она продолжала говорить о недвижимой собственности со странной задумчивой жадностью. Город был для неё гигантским чертежом, её голова была набита цифрами и оценками: кому принадлежал участок, кто его продал, продажная цена, реальная стоимость, будущая стоимость, первая и вторая закладные и так далее. Когда она кончила, Оливер, вспоминая Сидней, произнёс со жгучим отвращением:
- У меня больше никогда в жизни не будет никакой недвижимости - кроме, конечно, дома. Это страшное проклятие: одни заботы, а в конце концов всё заберёт сборщик налогов.
Элиза посмотрела на него с испугом, как будто его слова были неслыханным кощунством.
- Послушайте! Так нельзя, - сказала она. - Вы же хотите скопить что-то на чёрный день, верно?
- Мой чёрный день уже пришёл, - ответил он угрюмо. - И всей недвижимости мне нужно восемь футов земли для могилы.
Потом, сменив мрачный тон на более весёлый, он проводил её до двери мастерской и смотрел, как она чинно шествует через площадь, придерживая юбки с чопорным изяществом. Потом он вернулся к своему мрамору, ощущая в душе радость, которую уже считал потерянной для себя навеки.
Семейство Пентлендов, к которому принадлежала Элиза, было самым странным из племён, когда-либо спускавшихся с гор. На фамилию Пентленд особых прав у них не было: носивший её полушотландец-полуангличанин, горный инженер и дед нынешнего главы рода, приехал в горы вскоре после Войны за независимость в поисках меди и провёл там несколько лет, прижив нескольких детей с одной переселенкой. Когда он исчез, женщина присвоила себе и своим детям фамилию Пентленд.
Нынешним вождём племени был отец Элизы, брат пророка Бахуса, майор Томас Пентленд. Ещё один брат был убит в Семидневной битве.12 Майор Пентленд заслужил свой чин честно, хотя тихо и незаметно. Пока Бахус, который так и не поднялся выше капрала, мозолил жёсткие ладони под Шайло13, майор в качестве командира двух отрядов местных волонтёров охранял крепость родных гор. Эта крепость не подвергалась ни малейшей опасности до самых последних дней войны, когда волонтёры, укрывшись за подходящими деревьями и скалами, дали три залпа по роте, отставшей от арьергарда Шермана14, и без шума разошлись по домам защищать своих жён и детей.
Семейство Пентленд было одним из самых старых в округе, но и одним из самых бедных, и не особенно претендовало на аристократизм. Благодаря брачным союзам вне рода, а также внутри него, оно могло похвастать связями с видными семействами, а также наследственным безумием и малой толикой идиотизма. Но, поскольку пентлендцы бесспорно превосходили своих соседей умом и закалкой, они пользовались у них большим уважением.
У клана Пентлендов были свои наследственные черты. Как всегда бывает у богато одарённых натур в чудаковатых семьях, эти фамильные признаки производили тем более внушительное впечатление, чем меньше были похожи их носители друг на друга в остальном. У них были широкие могучие носы с мясистыми, глубоко вырезанными ноздрями, чувственные рты, удивительным образом сочетавшие деликатность с грубостью и поразительно подвижные в минуты задумчивости, широкие умные лбы и плоские, чуть запавшие щёки. Мужчины отличались краснотой лица; как правило, они были плотными, сильными и довольно высокими, однако встречалась в их роду и долговязая худоба.
Майор Томас Пентленд был отцом многочисленного потомства, но из всех его дочерей в живых осталась только Элиза. Её младшая сестра умерла за несколько лет до описываемых событий от болезни, которую в семье печально называли "золотухой бедняжки Джейн". Сыновей у него было шестеро: старшему, Генри, исполнилось тридцать, Уиллу - двадцать шесть, Джиму - двадцать два, а Тэддесу, Элмеру и Грили - соответственно восемнадцать, пятнадцать и одиннадцать. Элизе было двадцать четыре года.
Детство четверых старших детей - Генри, Уилла, Элизы и Джима - прошло в послевоенные годы. Нищета и лишения этих лет были так страшны, что они никогда о них не упоминали, но злая сталь искромсала их сердца, оставив незаживающие раны.
Эти годы развили в старших детях скаредность, граничившую с душевной болезнью, ненасытную любовь к собственности и желание как можно скорее покинуть дом майора.
- Отец, - сказала Элиза с чопорным достоинством, когда она впервые привела Оливера в гостиную их домика. - Познакомься с мистером Гантом.
Майор Пентленд медленно поднялся с кресла-качалки у камина, закрыл большой нож и положил яблоко, которое чистил, на каминную полку. Бахус благодушно поднял глаза от наполовину обструганной палки, а Уилл оторвался от своих толстых ногтей, которые он, по обыкновению, подрезал, и, подмигнув, приветствовал гостя птичьим кивком. Мужчины в этом доме постоянно развлекались с помощью карманных ножей.
Майор Пентленд медленно пошёл навстречу Ганту.
Это был дородный коренастый человек пятидесяти пяти лет, с красным лицом, патриаршей бородой, толстым фамильным носом и фамильным самодовольством.
- У. -О. Гант, не так ли? - произнёс он протяжным чётким голосом.
- Да, - ответил Оливер. - Именно так.
- Ну, судя по тому, что мне рассказывала Элиза, - сказал майор, подавая сигнал своим слушателям, - я подумал, что вернее было бы так: "Л. И. Гант".
По комнате прокатился жирный благодушный смех Пентлендов.
- Ой! - вскрикнула Элиза, прикладывая руку к мясистой ноздре своего широкого носа. - Постыдился бы ты, папа! Хоть присягнуть!
Гант изобразил узкими губами фальшиво-весёлую улыбку.
"Старый мошенник! - подумал он. - Заготовил эту шуточку неделю назад, не меньше".
- Ну, с Уиллом вы уже знакомы, - продолжала Элиза.
- И знаком мы и словом мы знакомы, - подтвердил Уилл, лихо подмигивая.
Когда они кончили смеяться, Элиза сказала:
- А это, как говорится, дядя Бахус.
- Он самый, сэр, - сказал Бахус, просияв. - В натуральную величину и вдвое живее.
- Все его называют "Бах-ус", - сказал Уилл, деловито подмигивая, - но у нас в семье мы зовём его "Брит-ус"!
- Полагаю, - внушительно начал майор Пентленд, - вы пишете свою фамилию сокращённо?
- Нет, - ответил Оливер с замороженной усмешкой, решив стерпеть самое худшее. - А почему вы так решили?
- Потому что, - сказал майор, снова обводя взглядом всех присутствующих, - потому что, мне кажется, вы большой га-ла-нт.