За деревьями по извилистой дороге, которая вела от города к перевалу, жестяно подпрыгивая, пронёсся маленький дешёвый автомобиль. В нём сидели два человека. Его лицо ожесточилось, он смотрел, как автомобиль в клубах пыли мелькнул мимо его ворот. Он смутно разглядел сальные красные лица горцев и дополнил этот образ запахом пота и плисовыми штанами. А в городе - их городские родственники. Кирпич, штукатурка, белая мелкая экзема пригородов. Федерация полукровок мира.
А затем - в мою долину, с газонокосилками и газонами перед фасадом. Он раздавил папиросу о край пепельницы и у окна быстро исчислил своих лошадей, ослов, рогатый скот, свиней и кур; запасы в своих ломящихся амбарах, обильное плодоношение своих полей и фруктовых садов. К дому шёл работник, держа в одной руке ведро, полное яиц, а в другой - ведро с маслом; на каждом брикете масла был выдавлен сноп пшеницы, и каждый брикет был завёрнут в чистую белую льняную тряпочку. Он угрюмо улыбнулся: если на него нападут, он сможет выдержать долгую осаду.
В "Диксиленде" Элиза крепко спала в маленькой тёмной каморке, окно которой выходило в смутный свет заднего крыльца. Её спальня была вся в путаных фестонах верёвок и тесёмок; в углах громоздились пачки старых газет и журналов, а все полки были заставлены полупустыми лекарственными пузырьками с ярлычками и наклейками. Воздух пропах ментолом, лёгочной микстурой Вика и сладким глицерином. Пришла негритянка - она вынырнула из-под приподнятого дома и лениво поднялась по крутому туннелю задней лестницы. Она постучала в дверь.
- Кто там? - резко вскрикнула Элиза, сразу просыпаясь и подходя к двери.
На ней была ночная рубашка из серой фланели, надетая поверх шерстяной фуфайки, которую выбросил Бен; пока она отпирала дверь, какая-то верёвочка медленно покачивалась, точно водоросль у поверхности моря. Наверху, в маленькой комнате с верандой-спальней, спала мисс Билли Эдвардс, двадцать четыре года, из Миссури, смелая и властная укротительница львов в Объединённой программе Джонни Л. Джонса, - представления происходили на открытом воздухе на холме за школой на Плам-стрит. За стеной в большой угловой комнате лежала погружённая в глубокое алкогольное опьянение миссис Мэри Перт, сорок один год, жена постоянно отсутствующего коммивояжера фармацевтической фирмы. На каминной полке стояли две маленькие фотографии в серебряных рамках: одна - её отсутствующей дочери, восемнадцатилетней Луизы, а другая - Бенджамина Ганта, который, приподнявшись на локте, лежал на травянистом пригорке возле дома; широкополая соломенная шляпа затеняла всё его лицо, кроме рта. В других спальнях - мистер Конвей Ричардс, продавец сластей, путешествующий с Объединённой программой Джонни Л. Джонса, мисс Лили Мэнгем, двадцать шесть лет, дипломированная сиделка, мистер Уильям Г. Баскетт, пятьдесят три года, из Геттисберга, штат Миссисипи, владелец хлопковой плантации, банкир, жертва малярии, и его супруга; в большой комнате у лестничной площадки мисс Энни Митчелл, девятнадцать лет, из Валдосты, штат Джорджия, мисс Тельма Чешайр, двадцать один год, из Флоренса, штат Южная Каролина, и миссис Роуз Левин, двадцать восемь лет, из Чикаго, штат Иллинойс, - все хористки в "Бродвейских Красотках" Ивенса "Патоки", выписанные из Атланты, штат Джорджия, пидмонтским эстрадным агентством.
- Эй, девочки! Сюда едут герцог Горгонзола и граф Лимбургский.65 Я хочу, чтобы все вы, девочки, были с ними поласковее и помогли бы им весело провести здесь время, когда они приедут.
- Ещё как поможем!
- И будьте повнимательнее с коротышкой - все деньги у него.
- Ещё как будем! Ура! Ура! Ура!
Мы девочки счастливые,
Весёлые, красивые,
Танцуем и поём,
Скучать вам не даём!
Позади залепленного афишами дощатого забора на Аппер-Вэлли-стрит, в самом центре квартала, где сосредоточивались лавки и увеселительные заведения, обслуживающие цветное население Алтамонта, Мозес Эндрюс, двадцать шесть лет, цветной, спал последним непробудным сном и белых и чёрных. Его карманы, которые накануне вечером были набиты деньгами, полученными от Сола Стейна, закладчика, в обмен на некоторые предметы, изъятые из дома мистера Джорджа Роллинса, прокурора (часы из золота 750-й пробы с тяжёлой двойной золотой цепочкой, брильянтовое обручальное кольцо миссис Роллинс, три пары тончайших шёлковых чулок и две пары мужских кальсон), были теперь пусты, наполовину выпитая бутылка кентуккийского ржаного виски "Клеверный лист", с которой он удалился за забор, чтобы предаться дрёме, лежала непотревоженная в расслабленных пальцах его левой руки, а его широкое чёрное горло было аккуратно располосовано от уха до уха искусным ударом бритвы его ненавидимого и ненавидящего соперника Джефферсона Флэка, двадцать восемь лет, который теперь, незаподозренный и неразыскиваемый, мирно почивал в объятиях их общей любовницы мисс Молли Фиск в её квартире на Пайн-стрит. Мозес был убит под лучами луны.
Исхудалая кошка бесшумно прошла вдоль забора на Аппер-Вэлли-стрит, а когда часы на здании суда гулко отбили шесть густых ударов, восемь негров-рабочих в комбинезонах, заскорузлых ниже спины от засохшего цемента, прошли клином, точно одно многоногое животное, и каждый нёс свой обед в маленьком ведёрке из-под топлёного сала.
А пока на соседних улицах одновременно происходили следующие события.
Преподобный Г. М. Мак-Рей, пятьдесят восемь лет, священник Первой пресвитерианской церкви, омыв своё тощее шотландское тело, побрив худое, чистое, нестареющее лицо и облачившись в жёсткое чёрное сукно и накрахмаленную белую рубашку, спустился из спальни на втором этаже своей резиденции на Камберленд-авеню к завтраку из овсянки, сухариков и кипячёного молока. Его сердце было непорочно, его дух праведен, его вера и жизнь походили на чистую половицу, оттёртую пемзой. Он полчаса без навязчивости молился за всех людей и за успех всех благих начинаний. Он был белым нерасточительным пламенем, которое сияло сквозь любовь и смерть; его речь, как сталь, звенела ровной страстью.
В Гигиенических турецких банях доктора Фрэнка Энджела на Либерти-стрит мистер Дж. Г. Браун, богатый любитель спорта и издатель "Алтамонт ситизен", погрузился в сон без сновидений после того, как пять минут провёл в парильной кабинке, десять в ванной и тридцать в массажной, где предал искусным рукам "полковника" Эндрюса (как ласково называли опытного негра-массажиста завсегдатаи заведения доктора Энджела) всё своё тело от подошв подагрических ног до венозного шелковистого глянца лиловатого лица.
На другой стороне улицы, на углу Либерти-стрит и Федерал-стрит, у подножья холма Бэттери, негр в белой куртке сонно убирал в коробку покерные фишки, которые были рассыпаны по центральному столу в центральном верхнем зале Алтамонтского городского клуба. Зал только что покинули мистер Гилберт Вудкок, мистер Ривз Страйклетер, мистер Генри Пентленд-младший, мистер Сидни Ньюбек из Кливленда, штат Огайо (удалившийся от дел), и вышеупомянутый мистер Дж. Г. Браун.
- И чёрт побери, Бен, - сказал Гарри Тагмен, выходя в эту минуту из закусочной "Юнида" № 3, - я думал, у меня кровь горлом пойдёт, когда из чулана вытащили Старика. И это - после того, как он без конца ратовал в газете, что пора очистить город!
- Вполне возможно, что судья Севьер устроил облаву именно на него, - сказал Бен.
- Это само собой, Бен, - нетерпеливо сказал Гарри Тагмен, - но всё подстроила Королева Элизабет. Ты же не воображаешь, будто что-нибудь могло случиться без её ведома? Провалиться мне на этом месте, он прикусил язык не меньше, чем на неделю. Боялся нос высунуть из кабинета.
В монастырской школе св. Екатерины на Сент-Клемент-роуд сестра Тереза, мать-настоятельница, бесшумно шла по дортуару, поднимая шторы возле каждой кровати, и вишневый и яблоневый цвет мягко вторгался на прохладную лужайку, усыпанную розовыми лепестками спящих девушек. Их дыхание тихо замирало на полураскрытых росистых губах, розовеющий свет ложился на изгибающиеся по подушке руки, на их худенькие юные бока и на упругие розовые бутоны их грудей. В дальнем углу комнаты толстая девушка плотно лежала на спине, раскинув руки и ноги, и храпела сквозь подпрыгивающие губы. Им оставался ещё час сна.
С одной из белых тумбочек, стоявших между кроватями, Тереза взяла открытую книгу, неосторожно оставленную тут накануне, с тихой, обращённой внутрь улыбкой под седыми усиками на широком костистом лице прочла заглавие - "Общий закон" Роберта У. Чэмберса66 и, зажав карандаш в широкой, запачканной землёй руке, написала зубчатым мужским почерком: "Чепуха, Элизабет, - но убедись в этом сама". Затем мягкой энергичной походкой она спустилась в свой кабинет, где уже ждали утреннего совещания сестра Луиза (французский язык), сестра Мария (история) и сестра Береника (древние языки). Когда они ушли, она села к письменному столу и час работала над рукописью той книги, которая скромно предназначалась для школьниц, но прославила её имя повсюду, где ценится благородная архитектура прозы, - над великой "Биологией".
Затем в дортуаре зазвенел гонг, она услышала звонкий девичий смех и, приподнявшись, увидела, что от сливы у стены идёт молодая монахиня, сестра Агнеса, с охапкой цветущих веток в руках.
Внизу, в укрытой деревьями Билтбернской лощине, по рельсам прокатился гром и жалобно простонал гудок.
Под городской ратушей в огромном уходящем вниз подвале открывались рыночные ларьки. Мясники в фартуках рубили свежие холодные туши, швыряли толстые отбивные на тяжёлые листы грубой бумаги и, кое-как завязав, бросали их чернокожим мальчишкам-рассыльным.