Огромное поместье покойного лорда Фитц-Уорена располагалось подле Моубрея, деревни, которая по большому счету ему же принадлежала; подле нее он возвел готический замок - под стать духу предков и норманнской фамилии. Моубрей стал одним из тех местечек, которые за долгие годы войны из практически безвестных деревушек превратились в крупные и процветающие промышленные города. Последнее обстоятельство, как заметила леди Марни, быть может, несколько и подпортило атмосферу прекрасного замка, однако утроило доходы его владельца от сдачи земли в аренду. Этим наследным владельцем стал Альтамонт Бельведер (названный так в честь своей матушки) Фитц-Уорен, лорд Фитц-Уорен. Человек небесталанный, хоть и не обладавший дарованием своего отца, он был чересчур, не по способностям, напичкан знаниями (весьма распространенное горе). Новый лорд Фитц-Уорен был самым аристократическим созданием из ныне живущих. Он целиком и полностью, безоговорочно уверовал в свою родословную; его герб был вытравлен на каждом окне, вышит на каждом кресле, вырезан везде, где только можно. Вскоре после смерти отца он женился на девушке из герцогского рода, и та родила ему сына и двух дочерей, которые при крещении получили имена, заимствованные из старинных архивов Фитц-Уоренов. Его сына, который в будущем действительно мог бы прославить семейство, звали Валенс; дочерей - Джоан и Мод. Единственное, чего, видимо, недоставало для славы рода, так это высокого положения в обществе, - и богатый вельможа, имевший в распоряжении шесть мест в Палате общин, никак не терял надежды занять его. Лорд Фитц-Уорен стремился пополнить ряды английских графов. Однако преемники мистера Питта обладали огромной властью; они полагали, что Фитц-Уорены и без того слишком быстро добились успеха; ходили слухи, будто король далеко не в восторге от нового лорда, что Его Величество находит этого человека напыщенным и претенциозным или, проще говоря, дураком. Преемникам мистера Питта двадцать лет удавалось руководить страной, и они крепко стояли на ногах в течение всего этого времени; однако, сколь ни прекрасно было их руководство, сколь ни благоволила им фортуна, они столь же неизбежно, как и все прочие, попадали в затруднительные ситуации, когда требовалось привлечь на свою сторону безучастных или же вознаградить преданных. Лорд Фитц-Уорен прекрасно понимал, как можно использовать подобные обстоятельства; просто невероятно, до чего сознательным и добросовестным становился он во время Вальхеренской экспедиции, Манчестерской бойни, бракоразводного процесса королевы. Каждая препона на пути правительства была еще одной ступенькой для торговца избирательными округами. Старый король сошел со сцены, а Георга IV вполне устраивал показной шик, присущий великому норманнскому лорду. Фитц-Уорен стал своим человеком в Коттедже, а когда его обитателям потребовалось шесть голосов для Каннинга, установил свои правила, и одним из условий, благодаря которым мы получили гениального министра, было возведение лорда Фитц-Уорена в пэры Англии с присвоением ему титула графа де Моубрея из Моубрейского замка.
Глава восьмая
А теперь мы должны на какое-то время возвратиться к незнакомцам с развалин Аббатства. Когда двое мужчин присоединились к прекрасной Монахине, чье появление так поразило Эгремонта, все трое покинули Аббатство, следуя дорогой, которая вывела их из монастырского сада через заднюю его часть; далее порядка ста ярдов они шли вдоль берега реки, после чего свернули к извилистому устью ее пересохшего притока. В верхней части узкой неровной долины, образовавшейся на его месте, там, куда они вскоре добрались, стояла пивная, укрытая громадными вязами от ветра, что задувал с обширных вересковых лугов, которые, если не считать полосы в направлении Моудейла, простирались вдаль насколько хватало глаз. Здесь путники остановились; прекрасная Монахиня опустилась на каменную скамью под деревьями, а старший незнакомец тем временем кликнул обитателей домика, предупредив их о своем возвращении, после чего проследовал к ближайшему навесу и вывел оттуда маленького лохматого пони под простым седлом, явно предназначенным для наездницы.
- Хорошо еще, - сказал более рослый из мужчин, - что я не член общества трезвости, как ты, Стивен, иначе было бы трудновато вознаградить этого доброго человека за его заботу о нашем скакуне. Пропущу-ка я кружечку саксонского напитка королей. - Потом, подведя пони к Монахине, заботливо и даже с естественной грацией усадил ее верхом и одновременно вполголоса спросил: - А ты? Хочешь, принесу тебе бокал молодого вина?
- Я утолила жажду из ключа Святого Аббатства, - молвила Монахиня, - и до конца этого дня ничто иное не должно касаться моих уст.
- Идемте, надо бы поторапливаться, - произнес старший из мужчин, возвращая кружку хозяину, и повел за собой пони. Стивен зашагал с другой стороны.
Хотя солнце уже зашло, сумерки всё еще хранили его отблески; воздух даже на равнине был неподвижен. Огромная волнуемая ветром буро-фиолетовая вересковая пустошь, на поверхности которой там и тут возвышались причудливой формы валуны, блестела в переменчивом свете. Геспер, единственная звезда, что виднелась на небе, мерцала впереди и словно направляла путников.
- Надеюсь, - обратилась Монахиня к незнакомцу постарше, - если однажды мы все-таки вернем свои права, а мне это кажется совершенно невероятным - если только не вмешается Провидение, - то ты никогда не забудешь, отец, как это горько, когда тебя прогоняют из родных мест; что ты непременно вернешь народу его владения.
- Я бы и не стал бороться за наши права во имя какой-то иной цели, - ответил отец. - После стольких веков горя и унижений никто больше не скажет, будто в нас нет сострадания к несчастным и угнетенным.
- После стольких веков горя и унижений, - подхватил Стивен, - никто не посмеет сказать, будто вы возвратили свои права только затем, чтобы явить миру еще одного барона или помещика.
- Стивен, Стивен, - с улыбкой произнес его спутник. - Будь верен своему пути, пока не наступит твой смертный час. Вот тогда в Царствии Небесном ты получишь столько акров земли, сколько пожелаешь.
- Называйте это как угодно, Уолтер, - ответил Стивен, - но если мне все-таки случится окончательно претворить в жизнь принцип объединения, я непременно спою "Nunc me dimittes".
- Nunc me dimittes, - громко зазвучал голос Монахини, и еще несколько минут выводил он волнующую мелодию этого божественного гимна.
"Я бы и не стал бороться за наши права во имя какой-то иной цели", - ответил Джерард.
Она пела, и шедшие рядом мужчины нежно и с благоговением смотрели на нее; звезды с каждой секундой становились всё ярче, а бескрайнее поле всё глубже погружалось во тьму.
- Стивен, - сказала Монахиня, оборачиваясь к более молодому из двух своих спутников и глядя на него с улыбкой, - а вот скажи, разве тебе не кажется, что было бы куда справедливей провести эту ночь в каком-нибудь монастыре, а не спешить, вот как мы теперь, к железнодорожной станции, наименее живописному из творений людских?
- Железные дороги принесут людям не меньше пользы, чем монастыри, - ответил Стивен.
- Если бы не железная дорога, мы бы ни за что не побывали в Аббатстве Марни, - подтвердил старший из путешественников.
- И не увидели бы могилу последнего настоятеля, - добавила Монахиня. - Отец, когда я различила на камне твое имя… Горе мне, но я и в самом деле почувствовала себя несчастной оттого, что представителю нашего рода было суждено передать эту святыню в руки таких ужасных извергов.
- Он ее так и не передал, - отозвался отец. - Его пытали, а потом повесили.
- Он в сонме святых, - произнесла Монахиня.
- Хотел бы я увидеть человеческий сонм, - сказал Стивен, - где не осталось бы жестокости, а всё потому, что прекратились бы грабежи.
- Ты должен помочь нам вернуть наши земли, Стивен, - подала голос Монахиня. - Отец, если это когда-нибудь произойдет, обещай, что я смогу возвести там обитель для благочестивых женщин.
- Мы не забудем нашей старинной веры, - ответил ее отец, - это единственное древнее достояние, которое мы сберегли.
- Не понимаю, - сказал Стивен, - как же вы упустили из виду эти бумаги, Уолтер?