Но чего-то не рассчитала — пробуравила снег метрах в десяти от цели.
— Уй, — восхитился патлатый.
— Извините, — буркнул Сигизмунд.
Второй продолжал чиркать спичками, не обращая внимания на происходящее.
— Вы бы поосторожнее, — посоветовал ему Сигизмунд. — А то и без глаз можно остаться.
Тот повернулся. Сигизмунд невольно простонал — вспомнил это лицо. В супермаркете. Милокс в пакетс. Неопрятная мрачноватая фигура.
Впрочем, сейчас глаза из-под очков глядели с искоркой, весело.
— Хотим вот подорвать, — объяснил он. — Дерьмо петарды. — И с тоской по невозможному добавил: — Пороху бы достать…
Сигизмунд был настолько пьян, что тут же услужливо стал выстраивать сложную схему доставания пороха: позвонить бойцу Федору, пусть тот напряжет шурина…
Из темноты заливисто взлаял кобель. Показалась еще одна фигура в длиннополой черной шубе. Девица.
Девица была до глаз замотана в славянофильский черный платок с розами, из-под которого во все стороны торчали растрепанные волосы. Сверкнули очки. Девица с ходу засюсюкала с кобелем, который прыгал вокруг и время от времени заливался отвратительным лаем невоспитанной шавки.
Сигизмунду было стыдно за кобеля. Он бросил в него снежок, отлично зная, впрочем, что это не поможет.
— Какие мы страшные… Да какие мы голосистые, — сказала девица, пугливо оглядываясь на подбежавшего сзади кобеля. Видно было, что она пытается скрыть смущение. Всякий себя дураком почувствует, когда его вот так, ни с того ни с сего, облаивают.
Патлатый заорал:
— Ленка! Не сдавайся!
Дамочка в шубке поджала губы, явно недовольная поведением окружающих. Впрочем, в глубине души — Сигизмунд вдруг мгновенно понял это — она была очень даже довольна. Иначе не топталась бы рядом. Просто должен кто-то в компании быть недовольным. Ну, роль у человека такая. От этого еще веселее.
Тут Лантхильда зашевелилась в сугробе. Как всякий пьяный, пропахавший мордой снег, была склонна действовать в безмолвии. Молча и неукротимо поднялась.
Патлатый с любопытством следил за ней. Очкастый тоже оторвался от своего бесплодного занятия. Уставился на Лантхильду. Та слепо, как терминатор, двигалась вперед. Сейчас она напоминала Сигизмунду неудержимого русского мужика: тому дашь в морду — упадет, полежит немного, наберется сил от матери сырой земли, встанет и вновь пойдет. На врага.
Лантхильда надвинулась на патлатого. Тот с удовольствием поймал ее. Она вырвалась, явив недюжинную силу. Патлатый засмеялся.
Лантхильда повторила свой американский жест. Ткнула пальцем ему в грудь.
— У нааст ут проблеем… Коза…
Размашисто повернулась на дамочку, потом снова вернулась к патлатому. Ухватилась за его рукав, чтобы не упасть.
Сигизмунд поддержал Лантхильду с другой стороны, чтобы оттащить.
— Да нет, ничего-ничего, — заверил его патлатый. — Я и сам справлюсь. Пусть девушка отдохнет.
Дамочка источала теперь уксусность.
Лантхильда завела речь. Пыталась втолковать патлатому всю глубину его заблуждений. Если он, патлатый, думает, что вон та дамочка — гайтс, то его грязно кинули, пусть имеет в виду. Уж Лантхильд повидала этих гайтьос, знает, каковы! А эта — не гайтс, эта — квино. Или мави? Может, и мави. Годо мави, йаа… Но не гайтс! Это уж точно.
Только никто здесь не понимает, похоже, что такое — настоящая гайтс. Вот и Сигисмундс не понимает. Нет, никто не понимает…
Тут взорвалось разом две петарды. Визгнули одновременно Лантхильда, девица в платке и кобель. Собаколюбивая девица осведомилась, тщетно пытаясь упихать растрепанные волосы под платок:
— Виктуар, ты цел?
“Почему Виктуар? — пьяно подумал Сигизмунд. — Говорят же — Виктор… когда выпендриваются”. Девица ему не нравилась. Слишком шумела.
Мрачный завсегдатай супермаркета сказал, что, вроде, цел.