Сигизмунд убрал коробку на пианино, чтобы кобель не разорил. Отправились итан. И фретан, конечно, тоже — неподвижно лежавший хундс ожил и побежал впереди людей.
* * *
Весь вечер тридцатого декабря Лантхильда была задумчива. На удивление. То и дело замирала с приоткрытым ртом и застывшими глазами. Время от времени Сигизмунд ловил на себе ее испытующие взгляды. Какая мысль ворочалась, медленно рождаясь в ее голове, понять было трудно.
Увязалась с ним на вечернюю прогулку. Сигизмунд не возражал, напротив — пусть проветрится. А то уж зеленая стала.
После прогулки про “йоль” выспрашивала.
— Ель? Елка то есть. Дерево такое, — объяснял Сигизмунд, как умел.
— Нии. Йоль. Долдс. Винтрос.
Сигизмунд развел руками, показывая, что не понимает. Лантхильда вздохнула и снова погрузилась в свою задумчивость.
Ближе к ночи заявилась в гостиную с носовым платком в руке. Подсела к Сигизмунду на спальник (он лежал и бездумно пялился в ого). Показала на носовой платок.
Сигизмунд сел, взял платок, показал, как нос вытирать надлежит. Лантхильда, сердясь, отобрала у него платок. Показала, что за уголочек надо взять.
Забавляясь, Сигизмунд послушался. Лантхильда взяла платок за другой уголочек и дернула. Вырвала платок.
— Ты чего?
Она заговорила, нетерпеливо что-то втолковывая. Снова всунула ему уголок платка. Показала, чтоб крепче держал.
На этот раз платок разорвался пополам. Лантхильда его заранее надрезала.
— Ну, и что теперь с этим делать?
Лантхильда встала со спальника, подобралась к елке и привязала свой обрывок на ветку. Настойчиво стала звать Сигизмунда. Мол, делай то же самое.
Ему было лень вставать. Но девка проявила тут недюжинное упорство. Телевизор выключила.
— Ну, коли так… А для чего тебе это надо? — Напрягся, вспомнил: — Духве?..
— Надо, — решительно сказала Лантхильда.
Пока он шел к елке, пока привязывал, она жадно следила за ним.
— Ну, теперь ты довольна? — прицепив тряпицу к елке, осведомился Сигизмунд.
Лантхильда дала понять, что да, очень довольна. Снова включила телевизор. Похлопала по спальнику, чтобы он садился и смотрел дальше. А сама ушла в “светелку”.
Нет, точно что-то с Лантхильдой не в порядке. Только думать об этом не хотелось. Человек-то она хороший. И завтра они вместе встретят Новый Год. Сигизмунду почему-то казалось, что это правильно.
* * *
В шестнадцать ноль-ноль тридцать первого декабря Сигизмунд отключил в квартире телефон. Чтоб не звонили, не напрашивались в гости и не зазывали. Сегодня Сигизмунду хотелось жить на острове.
Лантхильда с утра была весела. Вчера, может, встала не с той ноги, кто ее разберет.
Вдвоем крошили на кухне салат. Картошки Лантхильда прежде не знала, но с легкой руки Сигизмунда пристрастилась очень быстро, в краткие сроки повторив исторический путь русского кулинарного искусства. Мясо Лантхильда тушила сама, не доверяя Сигизмунду. Она вкусно готовила говядину с чесноком, в этом ей не откажешь.
А больше ничего и не предусматривалось. Гостей-то они не ждали.
Телевизор, включенный, к девкиному восторгу, погромче, изрыгал благоглупости, достигая в этом феноменальных высот. Это, равно как и запах мандарин, создавало в доме новогоднюю атмосферу. И даже фильм “Карнавальная ночь”, вроде бы, собирались показывать. Был такой унылый период, когда ничего советского принципиально не показывали, а гоняли американскую муть и мрачный, никому не понятный авангард. Теперь это позади.
Покончив с салатом, Сигизмунд сидел на кухне, курил. Уходить не хотелось. Смотрел, как Лантхильда выкладывает на блюдо дымящуюся говядину и шпигует ее чесноком. Как будто полжизни вместе живем.
Почувствовав на себе его взгляд, Лантхильда обернулась. Посмотрела вопросительно.