Любим мы девушек,
В стыд облаченных,
Но больше мы любим
Нагих блудниц…
Еще накануне в атриуме началась попойка и продолжалась всю ночь До рассвета. А утром, когда слуги стали убирать атриум, хозяин пригласил друзей в сад.
Друзья обратились к нему с просьбой рассказать о своих подвигах в Азии, и Манлий, на коленях которого сидела юная плясунья, прервал песню и заговорил:
- Я был начальником центурии. Однажды меня окружили азийские конники; их было так много, что земля дрожала от топота лошадей, а от криков и воя варваров многие оглохли… Клянусь Марсом! - воскликнул он. - Я не трус, но сперва растерялся. Вспомнив однако о доблести нашего императора, я ободрился: построил свой отряд в виде квадрата, сзади и с боков поместил лучников и пращников и повел воинов в бой, вызывая на единоборство самого Митридата. "А если царя вашего нет, - кричал я, - пусть выступит против меня его полководец!" Но тот, очевидно, струсил, и я бросился на приступ. Манлий вскочил, и юная девушка не успев уцепиться за его одежду, с криком упала на землю. Все захохотали. Но центурион, не обращая на нее внимания, продолжал:
- Сначала неприятель держался, а когда я закричал: "Бей, Манлий, с тыла, окружай, Манлий, руби, захватывай в плен!" (это я сам себе отдавал приказания - ха-ха-ха!), враг дрогнул. Мы погнались за ним и - победили! Клянусь Беллоной, нас было в двадцать или тридцать раз меньше, чем понтийцев! Но храбрость и хитрость, друзья, решают нередко исход боя! А если сражается притом ветеран Суллы - победа обеспечена!
- Много захватил добычи? - спросила плясунья, снова садясь к нему на колени.
- О, боги! Она еще спрашивает! - воздев руки, вскричал хозяин. - Взгляните, друзья, на эти кольца! Вспомните кубки, из которых вы пили и будете еще пить! Вспомните греческих плясуний, певиц и флейтисток! Нескольких я оставил себе, а остальных продал… О, какое это было прекрасное время!.. Сам богоравный император поздравил меня с победой и протянул мне руку…
- Какое счастье! - хором воскликнули гости. - И ты, благородный Гай Манлий…
- Я поцеловал руку любимца богов. А он подарил мне, как другу, золотую цепь и перстень - смотрите!
- Он, Счастливый, передал тебе свое счастье, - сказал один из собеседников, внимательно рассматривая перстень, и вдруг спросил: - Откуда он у тебя?
- Как - откуда? - вспыхнул хозяин. - Разве я не сказал?
- Но такой же перстень я видел на руке ростовщика-менялы, которого ты, дорогой Манлий, зарубил…
- Лжешь! - вскипел ветеран, и лицо его побагровело. - Я зарубил злодея за дело! Он оскорбил тень диктатора…
- А разве ты ему не был должен?
- Я? Должен? Да ты пьян, дорогой мой! Это он был мне должен… Неоднократно я делал ему отсрочки платежа… А ты… Молчи, подлый лизоблюд! Так-то ты благодаришь меня за мою доброту и гостеприимство! Эй, рабы, сюда! Взять этого наглеца и дать ему тридцать ударов - пусть не оскорбляет императора!
- Это ложь! - вопил побледневший гость, уводимый рабами. - Слышите, друзья, будьте свидетелями…
- Нет, не ложь! - вскочив, крикнул Манлий. - Оскорбить ветерана Суллы - значит оскорбить самого диктатора!
Все молчали, боясь гнева центуриона. А когда донеслись вопли избиваемого гостя, хозяин сказал:
- Грязная свинья! Оскорбить императора и его воина!
Слуга доложил, что атриум уже подметен и что господина желает видеть ветеран, возвратившийся с сыном из Азии.
- Пусть подождет в атриуме, - распорядился Манлий.
Мульвий и Сальвий, усталые, покрытые пылью с ног до головы, молча ожидали хозяина у ларария. И, когдавошел центурион и, гордо оглядев их, почти не ответил на приветствие, они подумали, что этот человек не может быть сторонником рабов, - слишком он римлянин!
- Меркурий милостиво сопутствовал бедному ветерану и его сыну в их путешествии из Азии в Италию, - сказал Мульвий. - Слава о твоих подвигах бродит в провинции, и мы, услышав, что ты живешь здесь, решили обратиться к тебе… И вот, припадая к твоим коленям, мы просим у тебя покровительства и поддержки,-
Речь Мудевия понравилась центуриону. Выставив и без того большой живот, он гордо оглядел гостей и сел.
- Я рад помочь коллеге по оружию. Ты служил, должно быть, легионарием?.. В каком легионе? В третьем, говоришь? Я там был примипилом, но тебя, друг, не помню…
- Господин, я был ранен при Орхомене…
- Сразу сказал бы так! - захохотал Манлий. - Ну, а твой сын? Не служил еще? Ничего, послужит. Хочешь, я направлю вас к Катилине, верному другу покойного диктатора?
Привстал.
- Слыхали о Катилине? - громко крикнул он. - Это муж, радеющий о благе ветеранов Суллы! Эй, гости! Занимайте места, а ты, Мульвий, возляжешь рядом со мной и расскажешь нам об Орхомене, - хлопнул он Мульвия по плечу (от одежды мнимого ветерана поднялась пыль), чихнул и рассердился. - Поди, коллега, отряхнись и умойся! Неряшливость вообще постыдна, за столом же сугубо, а на ложе… Ну, иди, иди, да возвращайся поскорее!
X
После делового дня, прошедшего в подсчете скрибами прибылей совещании с аргентариями о взыскании денег по долговым обязательствам и продаже имущества должников с публичных торгов, Марк Красс устал. Отпустив всю эту толпу, пресмыкавшуюся перед ним, он захотел остаться один.
Полулежа в таблинуме, он думал о своей суетливой жизни, посвященной только наживе, и вздыхал.
Уже несколько дней беспокойство омрачало радостные дни стяжаний. Богатство? Огромное, достигнутое подозрительными сделками, оно казалось ему незначительным, хотя он считался самым богатым мужем Рима. Теперь он решил отдохнуть и поручить ведение дел опытным рабам.
"Помпей и Метелл умиротворяют Испанию огнем и мёчом, - думал он, - Лукулл отличился в Азии, став замечательным полководцем, а я остался в стороне, я, помогший Суллё взять Рим! Справедливо ли это? Лукулл… друг Суллы, гордый патриций, презирающий всадников и, конечно, меня, и всех не-патрициев… Лукулла ненавидят сенаторы, всадники и плебеи… Помпей, боясь соперничества, завидует ему, а я избегал Лукулла, потому что дружба с бедняком богачу невыгодна…"
Улыбнулся, вспомнив яростные насмешки всадников над честностью и неподкупностью Лукулла, злобные издевательства над преклонением его перед Рутилием Руфом, их врагом, и бешенство, когда Лукулл открыто выказывал презрение торгашам, ведшим постыдные дела.
Сделка Лукулла с Цетегом и Прецией вызвала злорадство всех сословий, но насмешки не могли задеть Лукулла; он был уже далеко, торопясь попасть в Киликию, куда уехал в сопровождении Мурены, Архия, Архелая и сыновей видных нобилей. Шли месяцы, принося вести о победах и завоеваниях. Красс волновался, и уязвленное честолюбие не давало покоя.
Хлопнул в ладоши и приказал вбежавшему рабу подать эпистолы из Азии. Это были греческие письма, еженедельно присылаемые Архелаем.
Просматривал их с завистью в глазах. Мелькали события: Митридат отступил, сняв осаду с Кизика… потерпел поражение у Эдепа… Вифиния покорена, Халкедон освобожден… Лукулл вторгся в Понтийское царство…
- Без приказания сената! - вскричал Красс, и лицо его исказилось.
Читал о грабежах городов, расхищении сокровищ, продаже рабов за бесценок…
- По четыре драхмы с головы! - злобно захохотал он. - А я плачу за раба сотню драхм и дороже.
Недовольство воинов полководцем обрадовало Красса. "Он уважает собственность бедняков, - думал он, - и препятствует грабежам… Легионарии могут возмутиться… Его погубит недальновидность! Я поступил бы иначе… Гордый, честный муж стал алчным честолюбцем: он оплачивает в Риме вождей популяров за поддержку в комициях, отправляет к себе на Палатин несметные сокровища из завоеванных областей…"
Это была правда: один за другим следовали в Италию корабли, нагруженные золотом, серебром, мрамором, произведениями искусств. И все эти ценности складывались в подвалы, а учет им вел юноша Парфений, грек из Никеи, взятый Лукуллом в плен и отправленный в Рим.
Красс следил за каждым шагом Помпея и Лукулла: жизнь обоих на войне и жизнь их жен и родных были известны ему до мельчайших подробностей.
"Богатеет, - думал он о Лукулле, - а его любимая Клавдия не скучает по мужу, - испортилась. Азийские божества прибыли под ее кров с азийскими сокровищами: она стала жадной, глупая голова закружилась от удовольствий… Частые пиры в ее доме вызывают порицание строгих патрициев. Разве не принимает она у себя развратного претора Цетега и Прецию? Разве не делает им драгоценных подарков в придачу к тем, которые шлет им Лукулл из Азии?.. Ха-ха-ха! Любимец Суллы умеет держать слово! Он оплачивает былые ласки былой своей любовницы и услуги ее любовника!"
Встал, швырнул эпистолы на стол и зашагал по таблинуму.
- Слава в веках, могущество!.. Я должен добиться первенства в республике, хотя бы пришлось истратить на подкуп все мои сестерции!..
Входили рабы и возвещали: дожидается брадобрей, баня истоплена, матрона одевается, скоро начнут собираться гости…
В атриуме собирались сенаторы и ближайшие сотрудники Суллы: напыщенный Хризогон, свирепо-мрачный Катилина, надменный Цетег и еще несколько мужей.
Беседовали о восстании рабов.
- Подумать только, до какого стыда мы дожили! - восклицал Цетег, разводя руками. - Подлый гладиатор побеждает уже второй год римские легионы! Если бы Помпей и Лукулл находились в Италии - разбойник давно уже был бы распят!
Зависть сжала сердце Красса, на лице выступила краска оскорбленного самолюбия.