Первыми явились Катя с Наташей, за ними Аркаша, Женя и Колька. Вскоре - Донька, Агафангел Шалгин и братья Сорвачевы.
Знакомясь с квартирой, близнецы Сорвачевы почему-то говорили шепотом. Федоса это удивило:
- Да вы что? Голоса лишились что ли? У нас здесь спящих младенцев нет. Кому хочется петь, пожалуйста. Вон и рояль для аккомпаниатора.
При виде книжных шкафов Донька ахнул:
- Мать честная! Книг-то, книг-то, как в Пушкинской! Все твои?
- Мои… вернее, наши, - поправился Федос. - Можешь взять для чтения любую. Каждый может.
- Из жизни в других странах найдется? - спросил Вечка. - Для расширения кругозора. Меня романы о любви не интересуют.
Оговорка Вечки рассмешила девушек.
- Сорвачев, вы не женоненавистник, случайно? - задала вопрос Женя.
Вечка кивнул:
- Ага. Форменный.
- Форменный, гы‑ы! А почему с Манькой по кинематографам шляешься? - высунулся Тимоня.
Братья Сорвачевы удивительно походили друг на друга. Невысокие, крутоплечие, с круглыми головами и широкими щекастыми лицами, с доброй улыбкой, они напоминали веселых щенков. Даже ходили они, мелко переставляя слегка кривоватые, гнутые ножки, одинаково, словно не шли, а бойко катились колобком.
- Не смейтесь! Шутит он, - погрозил брату кулаком Вечка. - Маньке-то этой тринадцатый пошел. Сестра! И водил-то девчонку на рождестве, а вы, наверное, бог знает что подумали.
- Никто ничего плохого не подумал, - успокоил его Федос. - Прошу к самовару. Девушки, поухаживайте за нами.
Когда все разместились за столом, Донька окинул взглядом просторную светлую комнату и покосился на Федоса.
- Живешь ты, как губернатор. Но на черта тебе, сироте, такую квартирищу? Хватило бы и одной комнаты с книгами.
Федос отшутился:
- Видишь ли, Донь, вот окончу скоро гимназию. Может, женюсь. Детишек бог даст… Налей-ка, Екатеринушка, Калимахину! Эй, люди добрые, кому пирожков? Вот печенье. Вот сухарики. Варенье клубничное-земляничное, крыжовное, - пропел Федос, подражая рыночным торгашам.
Все задвигали стульями, зазвенели ложечками.
- Полегче ты - не в обжорке, - ткнул Тимоня локтем брата, капнувшего вареньем на скатерть.
- Так вот, друзья, у меня в голове шевелится идея, - позвенел Федос ложечкой по стакану. - Хорошо бы издавать нам рукописный журнал "Конкордия". О чем писать? О работе наших секций, о жизни молодежи, и не только заметки, отчеты. Нашли бы поэтов, художников. Понимаете, такой журнал помог бы привлечь в нашу "Конкордию" молодежь, сплотить ее. Как по-вашему?
- Гениальная мысль, - подтвердили Колька, Аркаша и девушки.
Колька сидел между Аркашей и Федосом. Ему хотелось быть с Наташей, но чувство неловкости, которое он испытал при встрече с ней после лыжных соревнований, всякий раз охватывало его с прежней силой. И освобождался Колька от этого тягостного чувства не сразу.
- Печатный бы журнал-то, - откликнулся Донька. - Печатное слово - это сила!
- Время покажет, а пока бы рукописный выпустить нам.
- К примеру взять, что я сочиню, ежели всего три зимы учился? Одни памятки в церковь для бабки писал, - пробасил Агафангел.
- А письма ты, вообще, писал? - спросил Колька.
- Приходилось.
- Вот ты такими же словами, как в письмах, и напиши о своей работе, своих интересах, о жизни и труде в ваших мастерских, и тот же Федос или Аркаша твое сочинение отредактируют.
- Ну, ежели так, можно попробовать.
В редколлегию избрали Федоса, Аркашу, Кольку, Катю и Женю.
Всех заинтересовало предложение Федоса о выступлении конкордистов с небольшим концертом в лазарете перед ранеными воинами.
- Если мы пороемся, найдем среди нас музыкантов, певцов, декламаторов.
- Да, да. Конечно, найдем, - уверенно сказала Женя, - Мы с Катей разучим дуэт. Пригласим Цыпкина, хотя он не конкордист. Хорошо он читает стихи. Я думаю, не откажется.
- Наоборот, мальчишке будет лестно, что его приглашают взрослые, как артиста, - подтвердил Колька.
- Прекрасно. Вы только пейте, ешьте стряпню, - угощал Федос.
Хрустя сухариками, Донька поднял руку:
- Вот я, собственно, никакой не артист. Но для раненых солдат готов превратиться в артиста. Мы с Черным могли бы сплясать "барыню". Такой номер солдатам будет по душе.
- Аркаше поручим составить программу и вести конферанс, - сказал Федос.
- Постой, постой! - дернулся Аркаша. - Помилуйте, какой из меня конферансье? Нужно быть остроумным и все такое…
- Не смей ломаться! - возразила Женя и погладила Аркашу по голове. - Ты такой симпатичный… и за словом в карман не полезешь.
Новый знакомый
Через неделю конкордисты дали в одном из лазаретов концерт. Раненым он понравился. Особенно дружными хлопками наградили Кольку и Доньку за "барыню". Сильно хлопали и Тимоне, лихо сыгравшему на балалайке, и Вечке за удаль гремевшего в его руках бубна. Цыпкин на "бис" прочитал еще "Бородино" Лермонтова.
После концерта к Кольке и Доньке подошел, опираясь на палочку, худощавый раненый. Бумазейный халат мышиного цвета был просторен и почти до полу. Однако одеяние не смущало солдата. Он, видимо, и в больнице не переставал наблюдать за своей внешностью: темные волосы были гладко зачесаны назад, впалые щеки тщательно побриты, и только колючая щетинка темнела над губой. Запахиваясь в свою хламиду с поповскими рукавами, солдат улыбался. Серые глаза светились добротой:
- Хорошо вы, ребята, пляшете… Раззадорили меня. Если б не нога, познакомил бы с питерской "барыней". Вы кто такие будете?
- Я в гимназии учусь, а он - рабочий. Полиграфист.
- А слесарей среди вас нет?
- Я слесарь! И я! - ответили Тимоня и Вечка.
Солдат, закатав рукава, подал руку:
- Коллеги, значит! Давайте познакомимся. Щепин Иван с Путиловского из Питера. Слыхали о Путиловском?
- Краем уха слышали. Наша фамилия Сорвачевы - я Вечка, а он братуха, Тимофей. Оба железнодорожники, слесарим.
Федос, Аркаша, Колька, пожимая руку солдата, назвали себя.
Щепин, слегка прихрамывая, вышел в коридор проводить новых знакомых. Отпустив девушек и Цыпкина, задержались у окна.
- Кто курящий? - спросил солдат. - Могу угостить махорочкой.
- Постой, у меня папиросы есть, "Роза", - Тимоня стал шарить в своих карманах.
- Спасибо. Я к полукрупке привык, - Щепин виртуозно свернул из газетного обрывка "козью ножку".
- Вот, ребята, какое дело. Недели через две меня, наверное, выпишут отсюда. Кость срослась, но прихрамывать буду. Если не уволят по чистой, так должны дать отпуск. Не найдется ли временно в ваших мастерских работа? Не знаете?
- Нам слесаря нужны, - уверенно сказал Агафангел. - Только тебе у нас, пожалуй, после Питера не понравится. Грязно, зимой - холодина, и вообще…
- Питер хорош, слов нет. Хорошие там у меня товарищи были. Может, кто и остался. Но раз попал в Вятку, хочется малость пожить здесь, - Щепин закутался табачным облачком. - А вы все на возрасте, ребята. Не таскали вас еще к воинскому начальнику?
- От шинели не сбежишь, - за всех ответил Донька. - Похлебаем и мы из солдатского котелка.
- Да‑а… Прольется еще немало крови и слез… А где мне, ребята, разыскать вас, когда выпишусь?
- Ты после комиссии прямо к нам на квартиру, - сказал Тимоня. - Разместимся как-нибудь. Живем от работы недалеко. - Он назвал адрес, - до мастерских - рукой подать.
- Да, да, конечно, разместимся, - сказал Вечка.
Щепин благодарно пожал им руки.
- Что ж, нагряну… Спасибо, братцы. Смотрите, хлопот не доставлю. Не бабник, не пьяница.
- А может ко мне? - вмешался Федос. - У меня удобнее. Будете жить в отдельной комнате. Библиотека!
- Ой, уж больно шикарно выйдет. Ты что, из богатой семьи?
Федос замялся:
- Отец у меня… да он помер. Осталась квартира.
- Где живешь? - спросил Щепин.
Федос объяснил.
- Не подойдет, пожалуй, дружище. Я в углу Сорвачевых временно пригреюсь. А за радушие спасибо. И в гости к тебе приду, непременно приду.
В тот же день под вечер у Федоса на квартире Донька неожиданно заявил, что он не станет больше плясать "барыню" в лазаретах.
- Стыдно мне, здоровяку, перед калеками ногами дрыгать.
Колька согласился с Донькой:
- У меня тоже было такое состояние, даже в тот момент, когда безногие и хромые откровенно хлопали нам. Такое время теперь - довольно забавничать.
Женя стала с жаром доказывать, что концерты в лазаретах очень нужны:
- Вы только посмотрели бы, как глаза у раненых оживились. Надо, надо продолжать.
Но Донька и Колька уперлись на своем, как их ни упрашивали.
В тот вечер конкордисты разошлись не очень довольные друг другом.
В ближайшее воскресенье около полудня появился на ковырзинском дворе Щепин с Тимофеем и Вечкой.
Военная форма, тонкие усики преобразили Щепина. Затянутый солдатским ремнем с начищенной медной бляхой, он казался бравым, лишь хромота выдавала, что солдатик - инвалид.
- Ух ты! - воскликнул Колька, здороваясь со Щепиным. - Если б у вас из-под козырька еще казачий чуб, были бы как знаменитый Кузьма Крючков.
Щепин поморщился:
- Какой там Кузьма. Не хочу быть Кузьмой. Думал, демобилизуют после ранения, да нет, сунули в хозяйственную команду вашего 106 пехотного батальона. Что делать будем, братцы, дальше? Куда двинемся? У меня увольнительная до вечерней поверки.
- К Федосу пойдемте, он ждет, - ответил Колька.