- Пани Ольшинская, что случилось? Почему вы меня гоните? Я ведь хотел только помочь вам, - начал Стефан.
- Вам лучше знать, почему. Деньги вам передам через сына.
Стефан наотрез отказался от денег, которые ему принес Юзеф. А через неделю Халина сказала брату, что, когда мама уходила в лавку, к ним снова забегал дядя Стефан и принес вкусных хрустящих булочек. А потом и пани Ольшинская застала Стефана в обществе своих девочек: Халина и Ядя что-то жадно и торопливо доедали. Мать заплакала горько и беспомощно. Пекарь стоял и самодовольно улыбался.
Вскоре пани Ольшинская снова стала брать у Стефана хлеб. Голод оказался сильнее угрызений совести. Стефан приходил ежедневно, читал девочкам книжки, оставлял хлеб и уходил. Об Ирене никогда не спрашивал. Но пани Ольшинская сама начала думать об их женитьбе. Однажды, улучив момент, когда Ирена пришла с фабрики особенно усталая, мать затеяла разговор:
- Не дури, дочка. Скажи, чего ты хочешь? Ведь любит тебя Стефан, очень любит! И работник хороший. Его хозяин ценит. Если Стефан попросит, Бельке и за тебя замолвит словечко на бирже труда. Ты разом избавишься от этой каторжной работы и станешь женой такого человека. Заживешь в достатке…
- Но я его не люблю. Он мне противен!
- Побойся бога, глупая! С таким, как он, не пропадешь. Привыкнешь, полюбишь, да еще спасибо матери скажешь. Война неизвестно когда кончится, а жить надо. Я больна, делать ничего не могу. Не выйдешь за него, помрем с голоду.
- А обо мне вы подумали? Отец никогда бы этого не допустил.
- Не говори так, дочка! Отца, наверное, давно нет в живых, иначе он прислал бы весточку.
И безутешно заплакала, закрыв ладонями лицо.
Мать, действительно, чувствовала себя плохо. Она таяла на глазах, лежала большей частью в постели, тихо стонала или молилась. А Стефан приходил в их дом словно в собственный, молча садился на диван и глядел на Ирену. С лица его не сходила неизменная глупо-счастливая улыбка. Ирена принималась стирать, шить, убирать квартиру, показывая этим, что ей нет дела до непрошеного гостя.
Однажды, когда Леля уже легла спать в сарайчике во дворе, в дверь забарабанили. Леля открыла и увидела Ирену. Бледная, рукав кофточки порван. Она уткнулась лицом в Лелино плечо и зарыдала.
- Что случилось? - испугалась подруга.
- Больше не могу! - рыдала Ирена. - Вешала я на чердаке белье, обернулась, а за спиной - Стефан. Не успела рта открыть, как он бросился на меня и давай целовать. Словно взбесился. Я его ударила бельевой корзинкой по голове, вырвалась и убежала. А он крикнул вслед, громко, на весь дом: "Все равно не убежишь! Все равно будешь моею!" - И захохотал. Мне страшно, Леля, так страшно!
- Хватит реветь. В ведре, на стуле, вода. Попей, умойся и ложись рядом. Мать знает, куда ты убежала? Нет? Тем лучше. Раз они заодно, оставайся у нас насовсем, - уговаривала Леля.
- Не могу я у вас остаться. Мать совсем больная. Был бы Юзеф постарше…
- Ложись-ка спать, - скомандовала Леля. - А завтра что-нибудь придумаем.
Они заснули, крепко прижавшись друг к другу. Только Ирена долго еще всхлипывала во сне.
На следующий день она забежала домой и сказала матери:
- Не обижайтесь, мамо, но я поживу пока у Лели. Не хочу со Стефаном встречаться.
- Побойся бога, дочка! У тебя нет сердца…
- До свиданья, мамо!
Наступило лето. Оно было жаркое, душное, с частыми ливнями, с лиловыми молниями и гулкими громовыми раскатами. Зелень была буйная, густая. С полей и огородов, заросших сурепкой, тянуло крепким медовым духом, горько и томительно пахли тополя. Ирена с Лелей уходили по воскресеньям за город, полежать на дурманящей траве, подремать на солнышке под птичий перезвон, подышать вволю свежим воздухом.
- И за что только меня мать не любит, - жаловалась Ирена. - Неужели болезнь и голод сделали ее такой? Как ты думаешь, Леля?
- Не знаю. Пани Ольшинская, конечно, любит тебя, просто ей трудно понять, почему тебе не нравится Стефан. Я слышала, он из богатой семьи. Это правда?
- Да. Он рассказывал матери, что его родители имеют в Казанницах большое имение. Стефан заодно с немцами, это польский фашист. Я раз видела, как он обнимался на улице с "черным дьяволом", словно с лучшим другом.
- Хочешь, Ирка, я попрошу отца поговорить с твоей матерью? - предложила Леля. - Отец расскажет о связи Стефана с Отто Шмаглевским, который погубил ее мужа. Отцу она поверит. Хочешь?
- Еще спрашиваешь! Только мне кажется, что мать все равно не отступится от своего.
В тот же вечер пан Граевский пошел к Ольшинским. Он начал издалека: поговорили о войне, о Бронеке. Пани Ольшинская расплакалась, вспомнив мужа. Тогда пан Граевский осторожно намекнул, что-де в городе плохо говорят о Стефане, и посоветовал не губить дочку.
- Твой Бронек, пани Настка, всю жизнь боролся против таких негодяев, как этот Стефан, а ты хочешь отдать ему Ирену. Бронек тебе не простит… Она еще дитя, семнадцати нет. Креста на тебе нет, соседка…
- Не стыди меня, сосед. Я ей только добра желаю. Бронек как в воду канул, меня астма скоро в могилу загонит, что тогда будет с детьми? Стефан парень хороший, с таким не пропадешь. И он любит Ирену.
- Ничего себе хороший! Он наушничает немцам, поэтому его не трогают. Только не знают его жадности к деньгам. Говорят, он выносит из пекарни муку, мешки с сахаром и продает втридорога голодным полякам. Как это по-твоему называется, соседка?
- Мало ли что злые языки наплетут на человека. Я этим басенкам не верю. Он помогает ближним бескорыстно…
- Такие, как он, ничего бескорыстно не делают. Да что с тобою говорить, соседка! Вижу, тебя не переубедишь. Только что ты Бронеку скажешь, когда он домой вернется? - бросил напоследок дядя Костя и ушел, забыв попрощаться.
Дома он сказал Леле:
- Ольшинская совсем лишилась рассудка. Жаль девочку. Загубят они ее.
- Тогда Ирена останется у нас насовсем, - решительно заявила Леля.
Но пани Ольшинская каждый день присылала на фабрику Юзефа или сама приходила к Граевским и просила Ирену:
- Вернись домой. Пожалей сестер…
Ко всему прочему, их сосед фольксдейч Краузе снова начал грозить выселением из квартиры. Веселый домик с балконами, где жили Ольшинские, был приметным, выделялся среди других построек причудливой лепкой, украшавшей фасад, и светлой окраской. Стефан сумел уговорить Краузе не трогать Ольшинских, сказав, что Ирена его невеста и они вскоре поженятся. Стефан преподнес за это Краузе немало бутылок водки, и немец оставил на время Ольшинских в покое.
Ирена вернулась домой.
Казалось, что Гралево отрезано от всего мира, но и сюда дошли слухи о неудачах немцев на восточном фронте. Как-то раз, зайдя за Иреной к Граевским, Юзеф, радостный и возбужденный, сразу с порога объявил:
- Германское радио хвастало на всех перекрестках, что они возьмут Москву с ходу, да не вышло по-ихнему!..
- Тише ты! Еще кто-нибудь услышит, - замахала испуганно руками пани Граевская.
- Ничего, мать, мы тут одни. Пусть выкладывает, что знает, - сказал дядя Костя. - Говори, откуда узнал?
- Кто сказал, Юзю? - допытывались нетерпеливо и Ирена с Лелей.
- Это тайна. Так вот не вышло! - продолжал Юзеф уже тише. - И это для них тяжелейший удар, потому что они, проклятые, привыкли к тому, чтобы у них выходило! Не будет у них теперь покоя!
- Погоди, Юзеф! - остановила его Леля. - Откуда ты это узнал? Кто сказал?
- Неважно кто, - отмахнулся от нее Юзеф. - Важно, что это правда! И подумать только - русские оказались сильнее немцев. Чего доброго, они одолеют Гитлера.
- Одолеют, сынок, одолеют, - заверил дядя Костя. - И нам еще помогут разделаться с фрицами.
- Конечно, помогут! Тато тоже говорил, что русские наши братья и что нам с ними надо держаться вместе, - оживилась Ирена.
- Правильно, дочка, - сказал дядя Костя.
На следующий день Ирена с Лелей постарались, чтобы о разгроме немцев под Москвой узнала вся фабрика. С лета мастерскую головных уборов закрыли, и Леля тоже пришла на фабрику.
Фабрике за последнее время не хватало сырья. Директор и надзирательницы нервничали. Фабрика выпускала все меньше женских нарядных плащей, вместо них чинили простреленные, слипшиеся от крови военные плащи и плащ-палатки. Их привозили на фабрику целыми грузовиками.
За одним столом с Иреной и Лелей работали еще две школьные подруги Марина и Зося. По-разному жилось этим четырем девушкам, но судьбы их были похожими.
Высокая худенькая Марина часто болела. На ее тонком, заострившемся лице пылал нездоровый румянец. Марина то и дело мучительно кашляла. Едкий, пропитанный скипидаром и резиной воздух фабрики убивал ее.
Красивая, пышнотелая, с кудрявыми темными волосами Зося недавно овдовела. Ее мужа замучили в гестапо. И Зося осталась с двухлетней дочкой Данусей, ради которой готова была вынести все. Зося могла часами рассказывать подругам, как ее Дануся играет в куклы, как смеется, как забавно усваивает новые слова. "Такая славная, такая умная, ну прямо вылитый Хенек", - повторяла она по нескольку раз в день.
Но самой красивой и веселой среди подруг была, конечно, Леля. Будь она босиком и в старом залатанном платье или в нарядных туфлях, подаренных отцом накануне войны, походка ее одинаково горда и изящна. Лелины глаза искрились, словно два темных озерца в солнечный полдень. Глядя на подругу, Ирена не раз задавала себе вопрос: откуда в этих огромных цыганских глазах столько непонятной внутренней силы?