Было воскресенье. Ирена не работала. Они с братом молча оделись, взяли веревку, санки и ушли в лес за хворостом. Хворосту под снегом много, надо только выбрать ветки потолще, чтобы хватило на неделю. Но хворост не торф, долго тепла не держит. Затрещит, взовьется жарким пламенем и нет его. К вечеру кухня так остывала, что на подоконниках пушистой бахромой проступал иней, а в водопроводных трубах замерзала вода. Юзефу приходилось отогревать их паяльной лампой. Раньше Ирена любила зиму. Они с Лелей, бывало, подолгу катались на санках с холма старого замка, бегали на коньках по замерзшей Дзялдувке, лепили снежную бабу и хохотали, ловя ртом снежинки. Теперь же зима - горе. Голод и холод, страшные и порознь, объединились.
Кое-как дождались весны. Выглянуло солнышко. Обогрело людей и землю. Проснулась, сбросила лед и заторопилась к далекой Висле Дзялдувка. Проклюнулась трава, на деревьях набухли острия почек.
За зиму Халина и Ядвига так ослабли, что разучились ходить. Глядя на них, Ирена сказала матери:
- Мамо, девочек надо выпроваживать днем во двор, на солнышко, а то они у нас совсем зачахнут.
- Ладно, - согласилась мать. - Боюсь только, их будут обижать дети соседа фольксдейча Краузе.
- А вы идите с девочками к старому замку. Там тихо, и немцы туда заглядывают редко. Вам тоже надо подышать свежим воздухом.
- Хорошо, дочка. А то и вправду без свежего воздуха плохо. Может, и ты пойдешь с нами, сынок?
- Нет, мамо. Провожу Ирку на работу и пойду к ребятам. У нас дело есть, - ответил Юзеф.
Юзеф теперь часто провожает сестру. За эту зиму Ирена изменилась и повзрослела. Она собирает свои светлые пушистые волосы в большой пучок и кажется от этого выше и строже. Ее тонкая фигурка потеряла прежнюю угловатость, стала стройной и гибкой. Юзеф заметил, что парни при встрече с его сестрой странно на нее заглядываются, стараются заговорить, пристально смотрят в глаза. Юзефу это не нравится.
А сестра будто ничего не замечает. "Не поймешь этих девчонок, - думал Юзеф. - Только что бегала, играла в прятки, визжала, когда ее дергали за косу. А теперь будто подменили. Не та Ирка стала". Он приметил, что сестре перестал нравиться даже Болек Танский, тот самый холеный барчук, к которому она была неравнодушна еще в школе. Болек теперь часто крутится около их дома. А как-то раз дождался Ирену, остановил ее и долго о чем-то просил. Но Ирка только отмахнулась от Болека и убежала в дом.
Юзеф случайно подслушал разговор сестры с Лелькой Граевской.
- Болек Танский не сбежал вместе с отцом только из-за тебя, - смеясь, говорила Лелька. - Я слышала, что он живет у какой-то дальней родственницы и сохнет по тебе. Раньше ты его считала самым красивым, а сейчас даже говорить с ним не хочешь.
- Оставь, Леля! Сразу видно, что у тебя нет других забот, - ответила сердито Ирена. - Мне не до Болека. Пять ртов надо накормить. Я так устаю. А ты - о Болеке…
Стефан
На улице Святой Катерины, недалеко от дома Ольшинских, немцы открыли большую пекарню. Работали в ней местные и приезжие поляки. Среди них был парень из ближней деревни Казаннице, высокого роста, плечистый, светловолосый, улыбчивый. Но улыбка его была лакейски-угодливая, она портила его полное и румяное лицо. Жидкие волосы он зачесывал набок и мазал жиром, чтобы они лучше лежали и прикрывали большую розовую лысину. Его маленькие быстрые глазки бегали по сторонам и никогда не смотрели на собеседника прямо.
Ирена встретилась с этим парнем на улице. Ни с того, ни с сего он снял кепку, низко поклонился и сказал:
- День добрый, паненко!
- День добрый, - нехотя ответила Ирена, проходя мимо.
С тех пор каждый раз, возвращаясь с работы, она встречала его на перекрестке улиц и слышала: "День добрый, паненко!"
Однажды, завидев пекаря, Ирена перешла на другую сторону улицы, чтобы затеряться среди прохожих. Но парень догнал ее и пошел рядом. Она слышала его дыхание и торопливые шаги. Некоторое время он молчал, а потом спросил:
- Почему вы меня избегаете, паненко?
- Идите своей дорогой, - тихо, но решительно попросила Ирена и ускорила шаг.
Парень тоже пошел быстрее.
- А, может, у нас с вами одна дорога, паненко?
- Не думаю!
- Неужели не нравлюсь? Не в вашем вкусе?
- Нет! И потом, как вам не стыдно преследовать незнакомую девушку?
- Понравились, потому и хожу за вами. Не сердитесь, давайте лучше познакомимся. Меня зовут Стефан. А вас?
Он был назойлив и упрям. Утром и вечером поджидал ее то около фабрики, то появлялся неожиданно на рынке, то вырастал, как из-под земли, возле дома. Девчата на фабрике уже приметили Стефана и, увидев его в окно, кричали шутя:
- Ирка, твой жених пришел! Кончай работу, домой пора.
- Хватит вам! Какой он жених… - сердилась Ирена.
- Ладно, не скромничай! Парень видный. Сейчас война, женихов мало. Если тебе не нужен, скажи - мы его живо подберем.
- Перестаньте болтать. Мне и глядеть на него тошно.
- Смотри, Ирка, пожалеешь! С таким всегда сыта будешь.
Стефану шел двадцать седьмой год. Молодой и здоровый парень, он пек для немцев хлеб, угодливо снимал перед ними кепку, улыбался. "Работать можно заставить. Но снимать кепку и улыбаться врагу, - думала Ирена, - это слишком".
Однажды она спросила напрямик:
- Почему вы угождаете немцам, вместо того, чтобы их ненавидеть? Ведь вы поляк, пан Стефан. Многие ваши сверстники партизанят, чтобы как можно скорее освободить от фашистов нашу родину. А вы…
- О, я не настолько наивен, чтобы верить в ее освобождение, панно Ирено.
- Неужели вы заодно с немцами?
- Нет. Но сами понимаете, надо же как-то жить и веселиться, пока молод. Годы идут, несмотря на войну. - И Стефан нелепо захохотал на всю улицу.
Ирена смерила его таким презрительным взглядом, что он осекся. После этого долго не появлялся, и Ирена обрадовалась, что он оставил ее в покое. Но Стефан пришел снова и, увидев, что девушка убегает, закричал вслед:
- Куда вы?! Все равно не убежите! Я не привык отступаться от тех, кто мне нравится! Ха, ха, ха!
Чтобы не встречаться с ним, Ирена стала уходить с работы позже других и, прежде чем вернуться домой, долго еще, усталая и голодная, бродила по городу или сидела до полной темноты во дворе старого замка.
Но хитрый Стефан не сдавался и начал действовать по-иному. Он сумел познакомиться с матерью Ирены. Увидев однажды, как пани Ольшинская направляется с младшими девочками к старому замку, пошел следом. Присев поодаль, развернул газету "Зольдауер цейтунг", а сам наблюдал за девочками. Халина и Ядя нарвали цветов клевера и ромашки и попытались сплести венки. Но венки то и дело рвались. Тогда Стефан подошел, поздоровался с пани Ольшинской, которая штопала, и сказал девочкам:
- Цветы для венков следует собирать с длинными стебельками. Вот такие. - Он сорвал несколько ромашек, ловко сплел из них ровный полукруг и подал девочкам.
Пани Ольшинская приветливо улыбнулась. Так они познакомились. Пекарь понравился матери своей обходительностью, разговорами о боге. А вскоре он рискнул заявиться к Ольшинским и принес в подарок буханку хлеба.
- Почему мне? За что? - растерялась Ольшинская.
- Дорогая пани Ольшинская, я не могу видеть, как голодают ваши дети. Хлеб я взял у немцев, грех невелик, так что не стоит об этом говорить.
- Воровать всегда грешно. Сколько он стоит? Я уплачу.
- Ну, что вы, пани Ольшинская. Я же от чистого сердца. Надо помогать ближним. Вспомните, как говорится в евангелии. - Стефан набожно закатил глаза.
- Коли так, то спасибо, пан Брошкевич!
С этого дня Стефан стал для матери своим человеком. Он приходил в дом, выкладывал из карманов на стол белые булочки, которые отдавали жаром, словно только что из печи. Потом появились кульки с мукой, сахаром.
Ирена не поверила своим глазам, когда впервые увидела на столе эти душистые булки. У нее даже закружилась голова от их запаха.
- Ой, мамо! Откуда такое богатство?
- Ешь, Ирена, ешь, - мать опустила глаза.
Ирена насторожилась.
- Мамо, откуда у нас белый хлеб?
- Не бойся, не украли.
- Я не стану есть, пока не скажете.
- Ну, выменяла… На отцовский костюм.
- Костюм! - Ирена ахнула. Кинулась к шкафу. Единственный отцовский костюм, который они берегли, висел на месте.
- Откуда хлеб? Откуда хлеб, я спрашиваю?! - закричала Ирена.
- Не кричи… Его принес пан Стефан.
- Стефан?!
- Да. Он добрый парень.
- Добрый?! Он?! Я вас умоляю, мамо, никогда ничего у него не берите. Слышите? Я не хочу, чтобы он сюда приходил!
Пани Ольшинская испуганно смотрела на дочь, бледную, в слезах, и сказала примирительно:
- Хорошо, доченька, я ничего не возьму больше. Как ты хочешь, так и будет. Только успокойся. А про пана Стефана ты все же зря. Он заботится о ближних.
- Заботится о ближних? О нет, мамо! Я его знаю лучше, чем вы. Это подлец и негодяй! Он хочет на мне жениться, но я его ненавижу, ненавижу!
- Я ведь не знала этого. Прости меня, доченька.
Стефан, ничего не подозревая, пришел снова. Он старательно вытер у порога ноги, повесил на гвоздь кепку и прошел в комнату. Пани Ольшинская гладила белье. Она еле кивнула головой в ответ на его приветствие. Пекарь глянул на нее удивленно и настороженно и положил на стол очередную буханку хлеба и кулек с сахаром. Мать поставила утюг на кирпич, подошла к Стефану и сказала неуверенно:
- Возьмите все назад, пан Стефан. Долг за прежнее постараюсь вернуть вам в ближайшее время… Не приходите к нам больше…