Шатилов с хитрой ухмылочкой игриво забарабанил пальцами по столу.
- А что в этом плохого, Петр Николаевич? В известном смысле точно сказано. Издадите закон вы, главнокомандующий, человек военный, и в интересах военных же, так на чем же его и писать, как не на барабане?
В одиннадцать вечера, отпустив Климовича, Врангель вдвоем с Шатиловым вышел пройтись по набережной, подышать свежим воздухом. От моря веяло теплом и покоем. По горизонту играли и переливались лунные отблески, и казалось, это огни каких-то сказочных царств, и придет время, когда барон Врангель завоюет и те царства.
- Слышите, Петр Николаевич? - спросил Шатилов. - Волны как бы рукоплещут вам. Сегодня наши взяли Каховку.
Барон думал о де Робеке, даже обращался к нему мысленно: "Все пока отлично, господин комиссар. Вы спрашивали у меня, боюсь ли я истории? Нет, не боюсь. Нисколько не боюсь. А вам советую: можете уже запасаться рюкзаком для путешествия в горы Сихотэ-Алиия…"
Размышления барона были прерваны веселым возгласом Шатилова:
- Петр Николаевич, вы послушайте, что поют!
Из верхних открытых окон ресторана выносился пьяный говор, хохот. Кто-то во всю силу легких ревел:
У нас теперь одно желание:
Скорей добраться до Москвы…
- Нет, вы послушайте, Петр Николаевич, в этой песенке есть слова: "Увидеть вновь коронование, спеть у Кремля "Алла-верды". Вся армия уже ее поет!..
- Вся моя армия? - усмехнулся Врангель. - Пускай себе поет!..
Таковы обстоятельства, отчасти предшествовавшие, отчасти сопутствовавшие прорыву белогвардейских войск из Крыма и захвату Таврии.
3
Спор о черном бароне. - Москва мобилизует силы. - Две руки Антанты. - Испытанные средства борьбы. - Что задумал Орлик? - Сказка наяву. - Друзья пускаются в обратный путь. - Появляется отец Кати. - Секретный разговор в Харькове. - Опасное задание. - "Сон Врангеля".
Вы бы видели, какая пшеница вызрела тогда в Таврии, как раз ко времени катастрофы! Ах, какая была пшеница! Давно не было здесь такого урожая. Выйдешь в поле - перед тобою степа густой желтизны, колос к колосу, руки не просунешь, и зерно отборнейшее, весомое!..
Попало в руки Врангеля много всякого добра и помимо пшеницы: склады с казенным продовольствием, фуражом, обмундированием, боеприпасами. Во власти белых оказались теперь и богатейшая экономия Фальц-Фейна, и Каховка, и Мелитополь, и многие другие населенные пункты Северной Таврии.
Где уж тут было думать о детских колониях, где их теперь устраивать? Не до них стало.
Теперь главным было задержать, остановить Врангеля, не дать ему распространяться дальше по Украине к Донбассу и предотвратить возможность соединения врангелевских дивизий с войсками пана Пилсудского на западе Украины.
На площадях Москвы с утра до ночи толпился народ, разглядывая начертанные на огромных фанерных щитах линии фронтов. Тревогу рождали черные стрелы - из Польши, из Крыма.
Слышны были такие разговоры:
- Выходит, жди опять нового похода на Москву? Так, что ли?
- Все возможно. Но вряд ли.
- Почему?
- Не дадут ему, Врангелю, ходу. Провалился с походом Деникин, провалится и этот.
- Кто же его остановит?
- Мы. Народ. Россия…
- Дай-то бог!
- Ничего, ничего. Обойдется. Как-нибудь.
В газетах и на митингах запестрели слова "черный барон" - так называли Врангеля. Расклеенные на афишных тумбах и заборах плакаты изображали его в виде отчаянного головореза в черной мохнатой папахе и такой же черной черкеске, с огромным кинжалом на поясе. В действительности он, Врангель, правду сказать, чаще носил белую, а не черную черкеску. Вот с кинжалом он, точно, не расставался и, позируя фотографам, непременно брался рукой за рукоятку, чтобы вид и поза были повнушительней. Но что-то похожее в плакатных изображениях барона было. Прозвище "черный барон" сразу привилось, и когда упоминался Врангель, то перед глазами вставало что-то темное, мрачное, косматое и страшное.
Вот что записала Катя в тетрадь в те дни:
"Сидим на Курском вокзале. Срывается все, ради чего мы ехали. Уму непостижимо, но факт. Врангель неожиданным ударом большой массы войск вырвался из Крымских перешейков и уже захватил почти всю Таврию. Наши отброшены за Днепр. Боже, опять кровь, кровь и кровь. После двух с лишним лет войны все снова под угрозой".
Взялся и Орлик за карандаш. И записал:
"Ах, сволочи! Хочу назад, прошусь и добиваюсь. И Катя тоже. Ничего, ничего, еще поглядим, кто кого! Смерть фон-барону Врангелю!.."
Как видим, настроение у Орлика оказалось стойко боевым. Не может контра победить - вот на чем твердо стоял наш юный кавалерист. Ни с чем иным, кроме победы, он бы не примирился. Да и как иначе? За три года расколошмачено много всякой контры, своей и иностранной. Побиты такие шишки белой гвардии, как Юденич, Краснов, Корнилов, Колчак, Деникин, теперь побит ясновельможный пан маршал Пилсудский. Ну, и Врангель будет тоже побит, ясно же! С любым, кто смел в этом усомниться, Орлик лез в драку. Если бы не Катя, то, пока они сидели на вокзале и ждали дальнейших распоряжений от коменданта, Орлик передрался бы со многими типами, в чьих высказываниях он находил что-то паническое.
Как-то Катя задержалась у коменданта вокзала, вдруг видит - ведут Орлика миленького и с ним какого-то тощего, очкастого "типа" (своих оппонентов Орлик иначе не называл). У этого "типа", еще молодого, но с длинной бородкой и морщинистым лбом, была избита вся "ряшка" (лица своих противников Орлик именовал только таким словом), одежда испачкана и на груди разорвана.
- Этот бандит угрожал меня убить! - сразу стал жалобиться "тип", показывая рукой на Орлика, тоже имевшего неприглядный вид.
- За что он тебя хотел убить?
Собралась публика, на вокзалах ее всегда много, были тут военные, были и штатские, всем интересно, что за происшествие да еще с угрозой убийства.
По словам "типа", Орлик хотел зарубить его шашкой только за то, что он, "тип", позволил себе усомниться в правомерности той клички, которой окрещен Врангель. Какой он "черный барон"? Не бывает черных баронов и не бывает белых. Бывают вообще бароны, и это просто титул такой.
- Какой титул? - нахмурился станционный комендант, грузный мужчина на двух костылях. - Ты откуда знаешь?
- Так известно же, товарищ комендант. Это, как бы выразить, дворянский титул-с. Введен был еще при Петре…
- Ну и что? - раздались голоса в толпе. - А тебе-то какое дело? Что ты за них заступаешься?
- Я заступаюсь? Помилуйте! - вскричал "тип". - Что вы, товарищи! Я просто объясняю, откуда барон взялся!
- Подкуплен Антантой, будто не знаем! - зашумели в толпе. - Продался контре, сволочь. Нечего нам объяснять. Сам ты, видать, из той же контры! Задержать его!
Проверили у "типа" документы. Оказалось, он корректором работает в редакции газеты "Известия". "Типа" отпустили, а Орлику сделали внушение - чтоб не давал воли рукам в словесных спорах.
Катя потом сделала свой выговор Орлику: какая, мол, тебе разница, черный барон или белый? Все равно враг!
- Нет, он черный, черный, - твердил упрямо Орлик. - Ты не спорь!..
Одно оставалось - возвращаться назад, в Таврию, то есть туда, где сейчас находится штаб 13-й армии, а о поездке в Питер уже нечего было и думать. Бедные, бедные ребятишки! Так жаль было, так жаль, что все вдруг сорвалось! Увы, пока не побьют Врангеля и не покончат навсегда с белогвардейским гнездом в Крыму (а заодно и с теми мародерскими дивизиями барона, которые расползлись по Таврии), с детскими колониями придется подождать.
Не вышло. Что ж поделаешь? Действительно, вина за все лежит только на нем, на черном бароне. Конечно, черный; все темное и мрачное, все то, что мешает народу жить и творить прекрасное, сосредоточилось в нем, в этом баронском авантюристе.
Вся контра уже на него надеется.
Ну и правильно пишут в тех же "Известиях" и в "Правде":
"Смерть черному барону!.."
В один из этих тревожных дней, когда с юга шли недобрые вести о продвижении вражеских войск по Таврии, главнокомандующий Красной Армии Сергей Сергеевич Каменев докладывал в Кремле членам Политбюро о положении на врангелевском фронте.
Есть свидетельство, что главнокомандующий, в прошлом царский полковник (один из тех генштабистов, перешедших на сторону Советской власти, о которых говорил Врангелю на "Аяксе" де Робек), очень волновался, выступая в тот день перед членами Политбюро ЦК большевистской партии. Причина для волнения, надо признать, была достаточной: к этому времени в руках Врангеля уже была почти вся Таврия и возникала угроза потери всей Южной Украины, угля и металла Донбасса, и еще неизвестно было, как поведут себя казаки Дона и Кубани. Барон мог рвануть и на запад, к Польше.
Каменев показывал по большой карте военных действий, висевшей на стене: так и так было дело. Тут же, у карты, стоял Ленин. Стоял и слушал и всматривался в карту, а видел огромную страну, уже почти три года напрягающую силы для защиты революции от многочисленных врагов, накинувшихся на нее изнутри и снаружи. Людей, присутствовавших на этом заседании, говорят, больше всего поразил задумчивый взгляд прищуренных глаз Владимира Ильича. Взгляд этот проникал куда-то далеко сквозь карту, сквозь стены зала, где шло заседание, и был таким выразительным, что у многих возникало странное ощущение, будто не Каменев докладывает, а он, Ленин, взвешивает положение и говорит о том, что надо делать.