…На следующее утро поезд наконец прибыл в Карши. В этот же день Лихарев с Алешей и Мухтаром выехали в Гузар.
Комбриг Мелькумов оказался коренастым человеком кавказского типа с открытым смелым лицом.
Широкие, стрелками к вискам, черные брови и подстриженные к углам рта усы придавали ему решительный вид. Сбитая на затылок папаха, с проломом посредине, обнажала его лоб, широкий и чистый.
Лихарев вошел к нему как раз в ту минуту, когда Мелькумов гонял лошадь на корде, а сейчас он стоял перед Лихаревым и, заложив руки за спину, смотрел на него твердым взглядом темно-карих, казалось, немигающих глаз.
Лихарев доложил о прибытии.
- Очен хорошо! - сказал Мелькумов, не выговаривая мягкого знака. - В самый раз прибыли. Собственно говоря, я уже предупрежден о вашем назначении.
Он провел Лихарева к себе, усадил в кресло, неизвестно как попавшее сюда, и стал знакомить его с последними событиями.
Лихарев узнал, что Энвер-паша с главными силами расположился в кишлаке Каферуне, что под Байсуном, и, видимо, готовится к наступлению. Им созданы базы огневых припасов в ряде пунктов так называемой военной дороги, идущей из Каршей в Душанбе. Армия укомплектована турецкими офицерами - эмигрантами, бежавшими из Турции после свержения султана. Ходят слухи, что Энвер-паша ждет какую-то тяжелую артиллерию на слонах, обещанную ему эмиром бухарским.
- Собственно говоря, в эту слоновую артиллерию Я не верю, - засмеялся Мелькумов. - Видимо, Энвер взял курс на устрашение.
- Как бы то ни было, товарищ комбриг, но противник серьезный, - сказал Лихарев. - Возьмем хотя бы соотношение сил.
- Это конечно, - согласился Мелькумов, - Соотношение примерно один к десяти. Моя бригада с мусульманским отрядом - тысяча восемьсот сабел. Третья стрелковая дивизия пойдет левой колонной, полторы тысячи штыков. У Энвер-паши одиннадцать тысяч, у Ибрагима - пять. Преимущество в артиллерии. У меня две батареи.
Он взял стул, присел напротив Лихарева и стал расспрашивать его, что происходит в Фергане.
Лихарев отвечал со свойственной ему сдержанностью. Слушая его, Мелькумов скользил взглядом по приятному лицу нового командира полка с серыми спокойными глазами. Отдельные слова он произносил с некоторой запинкой, но это обстоятельство отнюдь не портило произношения, а, наоборот, придавало его речи какой-то особый оттенок.
- А у меня тут случай был, - сказал Мелькумов, когда его собеседник ответил на последний вопрос, - Вы помните: Княз Курбский от царского гнева бежал, С ним Васка Шибанов стремянный…
- Помню, - отвечал Лихарев, несколько пораженчный подобным вопросом. - Это у Алексея Толстого.
- Так вот у меня на днях Курбский был.
- Однофамилец?
- Прямой потомок. Бывший ротмистр. Кавалергард.
- Удивительно! - Лихарев развел руками. - Как же он сюда попал?
- А кто его знает! Приходит вместе с женой. Оба такие высокие… А физиономии византийские, иконописные. Ничего не скажешь - красивый народ. Вот он мне записку подает. Начальник штаба фронта пишет, не смогу ли я использовать подателя товарища Курбского? А где его исползоват? Эскадрон дат? Значит, надо кого-то снимат с эскадрона. А у меня, знаете, какие комэски! Что будешь делат? И говорю ему: "Вам бы лучше в штабе устроиться". А он: "Нет, я, говорит, строевой".
- Ну и как же вы с ним, товарищ комбриг?
- Отправил обратно. Дал им на дорогу хлеба, консервов. Собственно говоря, я мог бы его устроит, но лучше уж как-нибуд без князей повоюю…
В дверь постучали.
- Войдите! - сказал Мелькумов.
Вошедший адъютант подал телефонограмму, которую комбриг тут же прочел. Командующий фронтом приказывал Первой кавалерийской бригаде немедленно выступать под Байсун…
9
Энвер-паша находился в плохом расположении духа. На днях у него было столкновение с Ибрагим-беком. Локаец открыто выступал против турка и за глаза ругал его самыми скверными славами.
- Какой он правоверный мусульманин?! - запальчиво говорил Ибрагим-бек своим курбаши. - Разве вы не слышите, как скрипят его сапоги? В них зашита свиная щетина! И такой человек хочет командовать священными войсками ислама!
Слова эти были услужливо переданы Энвер-паше.
- Хорошо, - сказал тот, - в таком случае пусть рассудит афганский хан, кому из нас командовать мусульманской армией. И если он отдаст предпочтение Ибрагим-беку, то я немедленно покину Восточную Бухару.
Прошло уже несколько дней со времени посылки делегации в Афганистан. Возвращение ее ожидалось с часу на час.
В эту минуту Энвер-паша, сидя в юрте, был занят просмотром списков только что прибывших из Турции офицеров. В большинстве они были бывшими офицерами 1-й гвардейской дивизии, оказавшими жестокое сопротивление мятежникам при свержении султана. На них можно было целиком положиться. Терять им было нечего. Удача их была тесно связана с удачей Энвер-паши.
Тут же в юрте находился Даньяр-бек, плотный, бравого вида лезгин лет сорока, с черной бородкой. Ранее он командовал мусульманским отрядом, но изменил и, с коварной внезапностью разоружив батальон стоявшего в Душанбе стрелкового полка Красной Армии, перешел к Энвер-паше. Теперь он пользовался особенным благорасположением турка.
Энвер-паша знал многих из прибывших к нему офицеров по мировой войне. Он взял карандаш и, делая пометки в списке, стал распределять офицеров по полкам и отрядам.
Занятие это было прервано сообщением о возвращении мирзы Мумина, главы посланной в Афганистан делегации.
Мирза Мумин был тот самый полный человек с пухлым лицом, который передсборищем в Бабатаге ездил на свидание с эмиром бухарским и привез его фармон.
Он появился в юрте вместе с двумя сопровождавшими его делегатами.
Энвер-паша послал за Ибрагим-беком. Но тот, видимо, стоял за стеной, уже ожидая этого приглашения, и тут же вошел. Войдя, он едва кивнул Энвер-паше и, скрестив руки и закинув голову, стал молча ждать оглашения послания Амануллы-хана, эмира афганского.
Юрта наполнялась албаями и старшими чинами штаба. Пришел Селим-паша, дядя Энвера, старик-генерал с завесом орденов на груди. Следом за ним вошли албай Ахмет-бей, высокий сухой человек, исполнявший при Энвер-паше обязанности начальника штаба, и Оман-бей - квартирмейстер. Последним пришел поддерживаемый под руки, считавшийся святым старик Исахан.
Теперь все были в сборе.
Энвер-паша подал знак мирзе Мумину.
Мирза не спеша надел очки, достал из полевой сумки бумагу и стал читать ее вслух.
Без обычной на Востоке витиеватости Аманулла-хан отвечал на общее послание Энвер-паши и Ибрагим-бека.
Он писал, что знает Энвер-пашу как образованного человека, а Ибрагим-бек вообще ему не известен.
- Но скажите, во имя чего вы воюете? - читал мирза Мумин. - Разве может муха воевать со слоном? Мы дружим с русскими и не будем оказывать вам ни прямой, ни косвенной помощи…
Мирза Мумин снял очки и обвел выжидающим взглядом собравшихся.
- И это все? - спросил Энвер-паша.
- Да, господин.
На каменном лице Энвер-паши выразилась озабоченность. Задумавшись, он опустил голову, но тут же поднял ее. Во всяком случае, в послании афганского хана предпочтение отдавалось ему. "Что-то скажет теперь Ибрагим-бек?" Долго сдерживаемое раздражение прорвалось в нем. Бледнея" от волнения, он повернулся в ту сторону, где раньше стоял Ибрагим-бек, но того уже не было в юрте.
Снаружи послышались дробные звуки конских копыт. Потом покрывало, заменявшее дверь, приоткрылось, и вбежавший в юрту нукер упал к ногам Энвер-паши.
- Встань! - сказал тот. - Говори!
Нукер поднялся, приложил руки к груди и, не смея поднять глаз, сказал, что к Байсуну подошел Якуб-командир с большим войском.
Это сообщение несколько озадачило Энвер-пашу. Через своих лазутчиков он знал, что еще два дня тому назад бригада Мелькумова стояла в Гузаре, проводя учебные стрельбы. Ничто не говорило о предполагающемся выступлении. И вот она уже в непосредственной близости. А еще не все отряды подошли к Каферуну. Надо было выиграть время для сосредоточения сил. Решение, как всегда, пришло неожиданно. Энвер-паша приказал собравшимся, кроме Даньяр-бека, оставить его, потому что он хочет молиться богу.
В действительности это было не совсем так. Оставшись с Даньяр-беком, он расстегнул френч, снял с груди медальон и вынул из него крошечный, величиной о усеченную спичечную коробку, александрийский коран. Там же находилась такая же маленькая лупа. Коран можно было читать только через нее.
Энвер-паша, изредка поднимая глаза к потолку, мельком прочел одну суру из корана и убрал все на место.
Даньяр-бек тоже сделал вид, что помолился; он пошептал что-то и провел руками по лицу, соединяя пальцы внизу бороды.
Когда начальник штаба албай Ахмет-бей, удивленный наступившим в юрте молчанием, заглянул в шелку, он увидел, что Энвер-паша, поджав ноги, писал что-то в блокноте. Рядом с ним сидел на ковре Даньяр-бек.