От боцманской команды пружинящим шагом Кравцов приблизился к первому классу рулевых. Издали было слышно, как громко хрустит снежок под начищенными до блеска ботинками лейтенанта… Он скомандовал:
- Юнга Эн Поскочин, три шага вперед… арш!
- Тебя, - подтолкнул Савка друга. - Сейчас врежут…
Голова философа едва доходила до груди лейтенанта.
Кравцов полез в карман, извлекая оттуда бумажник. Вынул из него рембрандтовскую "Данаю".
- Комиссия рассмотрела твою претензию. Велено передать, что против Рембрандта никто не возражает. Но эту "Данаю" вешать нельзя. Поищи другую…
Он тут же порвал картинку, а Коля огорчился:
- Где я на Соловках сыщу другую "Данаю"?
В благодушном настроении Кравцов отогнутым пальцем в перчатке нажал на кнопку носа Поскочина:
- Больно говорлив… Иди в строй. Служи дальше…
* * *
На следующий день юнги сняли робы, оделись табельно. Савка шагал в Савватьево, исполненный решимости добыть первую пятерку. Его устраивала только пятерка.
С треском провалился на экзамене Федя Артюхов, вышел из класса, почти шатаясь. Товарищи, сочувствуя, шлепками ладоней отряхивали мел с его фланелевки.
- Тройка, - переживал Артюхов. - Ведь я все знал. Уверен! А тут замигал Фокин на Ратьере… Ну, и пропал сразу!
Московский, как старшой, переживал за всех, взывая:
- Первый класс, чтобы ни одной двойки. С соседнего "борта" класс Колесника крепко поджимает! Не сдаваться…
Вызвали Колю Поскочина. Из-за дверей слышались бойкие ответы его, резкий свист флажков на передаче текста, потом защелкал фонарь Ратьера… Поскочин вышел - хоть бы хны:
- Пять!
Дальше пошло как по маслу: пять, четыре, ни одной тройки. Росомаха, гордый за своих, ходил по коридору именинником.
- Финикин, - говорил он, - не будь рыжим… не подгадь!
Вызвали Огурцова. Юнги, провожая Савку, хлопали по плечам, ободряли:
- Ну, ты не подведешь. Это верняк!
На первый вопрос Савка ответил легко. Фокин болел за каждого ученика. Его можно понять: сигнальный старшина с подлодки, он волею судьбы сделался педагогом, а его работу с юнгами принимали люди в больших чинах. На втором вопросе (устройство мостикового прожектора) Савка впервые споткнулся - не сообразил!
- Вы отвечайте конкретно. Проблески света прожектор дает за счет чего? Как рождаются световые точки и тире?
- Включают прожектор или выключают, - ответил Савка.
- Вопроса не знаете. Прожектор на походе постоянно врублен в бортовую сеть. А рефлектор его закрыт ширмами. Движением рычага сигнальщик то откроет их, то закроет.
С передачей флажным семафором фразы "Отбуксируйте меня в гавань, имею пробоину" Савка справился. Потом Фокин отошел подальше от юнги, прижал к груди коробку Ратьера, и в лицо Савке ударил резкий и острый пучок света. Пальцы старшины защелкали клавишами; в проблесках родилось первое слово "прошу"… после чего Савка сбился. Просил повторить.
- Читай заново, - сказал ему Фокин, досадуя на оплошку.
Савка надеялся, что Фокин станет повторять фонарем прежний текст, запомнив это начальное "прошу". Но Фокин целиком перестроил фразу, и в голове Савки все перепуталось… Ратьер, жалобно мигнув, угас в руках доброго старшины.
- Эх, Огурцов, подвел ты меня. А я-то думал…
- Тройка! - прозвучало от стола комиссии.
Савка готов был сквозь землю провалиться.
- Расквасил ты нам все, - выругал его Московский.
Рядом шагал в строю собрат по несчастью Федя Артюхов.
- Прямо зубы стучат, - признался он Савке. - Завтра-то у нас морпрактика. Принимать будет сам Аграмов. По его книгам учились, ему же и отчитываемся. Стыдно, если срежусь.
Федя подарил классу на этот раз пятерку, сразу повеселел.
- Валяй и ты! - сказал он Савке. - Ничего не бойся.
В кабинете морской практики глядят со стен портреты русских флотоводцев. Пахнет матами и лаками, манильской пенькой; на фанерном стенде висят образцы самых сложных морских узлов. Под стеклянными колпаками замерли модели эсминцев, подлодок и славных фрегатов прошлого. Готовясь отвечать, под портретами вдоль стены уже стояли Джек Баранов - под Нахимовым, Финикин - под Ушаковым, а Савка со своим билетом укрылся под бородой Макарова.
- Кто из вас готов? - спросил их Аграмов.
- Юнга Эс Огурцов готов, - шагнул Савка к столу.
- Без подготовки?
- Без. Вопрос первый. Перечислите разновидности шлюпок, какие знаете, и в чем их основные отличия?
- Так. Прекрасно, - крякнул капитан первого ранга, посуровев.
Савке невольно вспомнилась школа. Сдаешь урок по Лермонтову, но смотрит на тебя не Лермонтов, а учительница, которая и сама-то Лермонтова в глаза не видела. А здесь сдаешь экзамен - и перед тобой сидит сумрачный, внушительный, грозный любимый автор твоих учебников. Савка лихо перечислил все баркасы, ялы, тузики, катера, вельботы, двойки, четверки и фофаны. Закончил перечень знаменитой на флоте шестеркой.
- Сколько шестерка берет людей на веслах?
- В тихую погоду до тринадцати человек.
- Второй вопрос!
- Есть второй! Где находится спардек и шкафут?
- Можешь не отвечать, - сказал Аграмов. - Это и любой котенок знает, где спардек, а где шкафут… Лучше подумай: каким способом корабль может избавиться от нарастания на корпус морских микроорганизмов, не прибегая при этом к захождению в доки?
- Надо завести корабль в реку или лагуну с пресной водой, попав в которую морские микроорганизмы отомрут сами по себе.
- Добро. Какой у тебя третий вопрос?
- Детский, - ответил Савка. - Каким способом крепится якорная цепь за корпус корабля?
- На детский вопрос дай недетский ответ.
- Есть. Существует выражение: "Трави до жвака-галса". Это значит, что вслед за якорем на глубину травится цепь во всю длину, а конец цепи посредством глаголь-гака намертво соединен с кильсоном корабля особым устройством жвака-галса.
- Добро. Зачем там вмонтирован глаголь-гак?
- Когда кораблю необходимо срочно освободиться от якоря, а нет времени для выбирания его с грунта, - ну, скажем, при внезапной бомбежке, - тогда глаголь-гак может быстро отдать цепь.
- Пять. Иди. - Аграмов повернулся к Финикину и Баранову. - Вы готовы?
А впереди еще метеорология, рулевое дело, маневренность и поворотливость корабля, служба погоды и времени, политзанятия. "Мне нужны только пятерки, - внушал себе Савка, - только пятерки!"
На одних "отлично", без сучка и задоринки, шел в классе впереди всех Коля Поскочин. Вечером в кубрике он "травил до жвака-галса" цепь своей бесконечной памяти. Сейчас его якорь подхватил с грунта забвения несчастную "Данаю"…
- …была очень красивая женщина. Она приходилась дочерью Акризию, но оракул Акризию предсказал, что он погибнет от сына Данаи. И вот Акризий, мужик подлый, заключил Данаю в темницу. Но о красоте ее уже прослышал Зевс-громовержец. Чтобы проникнуть в темницу, Зевс просыпался на Данаю золотым дождем. От Зевса она породила Персея, который совершил в жизни немало подвигов. Когда поганый Акризий услышал первый крик новорожденного, он велел Данаю с сыном заточить в ящик и бросить его в морские волны. Но волны прибили их к берегу, после чего отважный Персей отрубил башку горгоне по имени Медуза…
- Вот шкет! - удивлялся Росомаха. - Откуда ты это знаешь?
- Просто я любопытен. А книги читаю внимательно.
Вскоре он опять повесил в кубрике "Данаю", но уже другую.
- Что я вижу? - узрел ее остроглазый Кравцов.
- Тициана! - вздохнул Коля Поскочин. - Хотя рембрандтовская "Даная" мне нравилась больше этой.
- Ты погоди со своим Тицианом. Откуда здесь дама?
- Все та же Даная, осыпанная золотым дождем. Вы мне сказали, что рембрандтовскую нельзя. Чтобы я поискал другую! Вот я и нашел тициановскую. Согласитесь со мной, товарищ лейтенант, что в соловецких условиях это было нелегко…
Кравцов потянулся к картинке:
- Эту тоже нельзя. Поищи другую.
Коля ответил, что он поищет. Выбор у него большой: Данаю писали еще Боль, Госсарт, Корреджо, Блумарт, Караччи, Бланшар, Варикс, де Брейн, Каольварт… И лейтенант отступился:
- Жук ты порядочный! Тебе бы в архиве флота работать… Ладно. Пускай уж висит эта. А то найдешь… Черт тебя знает!
И все привыкли к "Данае". Что тут дурного?