Алла Панова - Миг власти московского князя стр 75.

Бабушка, подперев голову рукой, сквозь наполз­шую на глаза мутную пелену с нескрываемой жалос­тью смотрела на притихшую внучку, по щекам кото­рой текли и текли слезы. Юшко оглядел собравшихся за столом трех женщин, каждая из которых по–своему переживала случившееся, и тем же усталым, спокой­ным голосом продолжил:

- Как бы дело дальше ни обернулось, ты знай, что мы тебе на подмогу всегда придем. Ежели ладом да ми­ром все меж вами выйдет, мы рады счастью твоему бу­дем, а коли обидит твой избранник - приютим. От ко­сых соседских взглядов, от позора, что на всю семью ляжет, можем с места насиженного сняться да пере­браться в другой край, а захочешь от мирских забот уйти, в черницы подашься.

- Что ж ты дочь заживо хоронишь? - сказала Лу­керья и положила темную узловатую руку на плечо внучки. - Может, ее еще счастье ждет.

- Да, да. Может, и ждет, - ответил на это Юшко и, уставившись тяжелым взглядом в мокрое от слез ли­цо дочери, сказал непривычно жестко: - Ты сама по­том поймешь, в чем пред нами провинилась, но в на­шем роду, от бед сильно истощавшем, каждый человек на счету, а потому и тебе, Марья, мы на порог не указы­ваем. Вернешься - примем. Не забывай об этом в кня­жеских хоромах.

Возвратившись из родного дома, в котором ее при­няли так холодно, она постаралась забыть и об этом разговоре, и об отцовских словах, сказанных напосле­док. Сначала ей это вполне удавалось. Ласки князя, его внимание и забота помогли быстро изгладить из па­мяти горечь, оставшуюся от той встречи. Однако дни бежали за днями, и, хотя князь был вроде бы все таким нее ласковым и внимательным, она нет–нет да вспоми­нала о словах отца. Причиной тому иногда становилось ожидание встречи с князем, занятым какими‑то дела­ми, иногда - исподлобья брошенный кем‑то из челяди недобрый взгляд. Вот и теперь, словно наяву, увидела и угрюмое лицо отца, и рассерженную мать, и притих­шую бабушку, вспомнила о подружках, доверитель­ных бесед с которыми так не хватало в этой золотой клетке, куда она угодила по своей воле.

Тихо потрескивала лампадка в углу перед неболь­шой иконой, которую мать, пряча в сторону заплакан­ные глаза, отдала Марии, когда та на короткое время снова появилась в родном доме. Шкатулка, приобре­тенная на торге у восточного гостя, источала какой‑то особый слабый аромат, который навевал мысли о даль­них незнакомых странах, вселял в душу покой и уми­ротворение. Князя все не было.

17. Доверительный разговор

В княжеской горнице в ту самую пору трещала в шандале, поставленном на столе, толстая свеча. Свет от нее играл на пузатых боках небольшой братины, на блестящем от глазури кувшине с брусничной водой, посверкивал на прозрачной, мокрой от рассола кожице желтых яблок, то и дело вспыхивал во взгляде собесед­ников, покончивших с вечерней трапезой и теперь ве­дущих неспешный разговор.

Князь вертел в руке свой кубок, иногда с его гра­ней, которые, казалось, в неровном свете пламени по­сверкивают самоцветами, переводил взгляд на озабо­ченное лицо собеседника, многозначительно кивал.

Напротив князя расположился воевода, дождавшийся таки наконец того момента, когда без лишних глаз и ушей можно поговорить с Михаилом Ярославичем.

Под жаркими лучами весеннего солнца быстро тая ли снега, завалившие за долгую зиму все вокруг, а те­перь превратившие в непроходимые болота места, куда князь пристрастился выезжать на ловы. Вынужденное безделье для князя было утомительно, и, чтобы хоть как‑то развлечься, он вернулся к заброшенным делам.

Егор Тимофеевич не упрекал своего повзрослевше­го подопечного в отсутствии рвения, понимая, что его мятежная натура, не находя занятия по себе, томится в этом крохотном городишке, словно узник в порубе. Все здесь вроде бы идет само по себе: влезай с головой в дела или спи на печи - итог один. Это тебе не мятеж­ный Новгород, где только и жди волнений, держи коня у крыльца, чтоб в любой момент можно было скрыться от недовольных очередным князем горожан.

Конечно, Михаил Ярославич понимал, что и здесь были недовольные им, но сидели они тихо, держали свое недовольство под замком, надеясь, что как‑нибудь все само по себе устроится, без их вмешательства. Да и что зря суетиться - все, как прежде, течет, ника­ких особых новых порядков молодым князем не при­думано. Торг, так же, как было издревле, шумит пома­леньку, и в посаде работа полным ходом идет, мастера, кто на что горазд, вовсю стараются друг перед другом отличиться, да и топоры по всей округе стучат, кое–где новые хозяева уж хоромы обживают.

Ссоры и обиды, правда, случаются - как же без них? Но и обиды здесь все больше мелкие, те, которые в неспокойные времена и вниманием бы никто не удос­тоил. Только от безделья на такие можно время убить, да и то жалко. Уж лучше с милой денек провести али по последнему снежку - да на ловы, да зверя какого добыть, даже если в город без добычи вернешься (но когда ж такое было!), все равно лучше, чем клубки свар распутывать. По старой памяти с подобными жа­лобами посадник разбирается. У него хорошо выходит, он, почитай, всех в городе в лицо знает, ему ведомо, на какую болячку нажать, чтоб неуступчивый обидчик враз послушным стал. Он и рассорившихся примирит. Да и какие ссоры? Из‑за чего? То из‑за того, что чья‑то скотина, из загона вырвавшись, забор соседский пова­лила или рубахи выстиранные на чужой огород унес поднявшийся ветер, а хозяин рубах посчитал, что их у него украли. Однако все больше ссор из‑за баб - со­седки меж собой разругаются и мужей в свою свару втянут. Те и знать не знают, с чего все меж бабами на­чалось, а уже, словно дети малые, кулаками махать со­бираются. Подобает ли такие склоки князю разби­рать? Для этого у него слуги есть, ему не резон и слух свой смущать таковыми жалобами. Вот Михаил Ярославич и не вмешивался. Кабы враг какой грозил кня­жеству его невеликому, он уж наверняка первым на коня вскочил, а тут - одни безделицы.

И все же то, что говорил воевода, тревожило Миха­ила Ярославича, а потому он слушал своего боярина внимательно.

- Так говоришь, никак не угомонится этот Хрущ? Что ж ему неймется? - спросил князь самого себя, по­скольку понимал, что воевода вряд ли сможет ответить на его вопрос.

- Его, видать, зависть гложет оттого, что в сторо­не остался. Мало, что с тобой новые люди в город при­шли и старых оттеснили, так ты ж и из местных вятших других привечаешь, а его и кивком не удосужил­ся отметить, - попытался объяснить воевода. - Вот Лука и злится.

- Оно, может, так и есть, как ты говоришь, - вздохнул князь, - но кажется, что не в том беда. Ты ж знаешь, для меня тут почти все вятшие на одно лицо. Гляжу на них, они вроде и рады мне, а что‑то не верит­ся. Так и мерещится, отвернись на миг - если нож в спину не всадят, так рожу кривую обязательно сост­роят.

- Ну–у, это ты, Ярославич, загну–ул, - удивился словам князя собеседник, - я со многими беседы вел, приглядывался, таких лиходеев что‑то не видывал. Хитрованы - не без того, но за мечи хвататься не бу­дут, это уж точно.

- А Лука?

- Да и этот навряд, - без сомнения в голосе отве­тил воевода. - Ему б за спиной пакостить, склоки разносить. Навет на обидчика написать - это по нему бу­дет, на это отвага не нужна, а вот меч - другое дело.

- Другой навет хуже меча острого бьет. Али тебе это не ведомо? - спросил князь и, не дожидаясь отве­та, продолжил: - Я, Егор Тимофеич, думаю, что он как раз таким мечом и орудует. Только сам ли действу­ет али по чьему наущению, вот этого пока не знаю.

- Ежели и по своей воле наветы собирает, так все равно ты ж понимаешь, для кого они подарком бу­дут, - сказал воевода и многозначительно взглянул вверх.

- Вот–вот, - кивнул князь. - Позвать я к себе его хотел, да повода нет. Думал, Лука будет челом бить, чтоб я их с посадником рассудил, так он ведь хоть и плачется по всем углам, посадника в своих бедах ви­нит, но с ним вроде ссориться не спешит: больного на­вещал, даже какую‑то безделицу ему подарил, - раз­мышлял он вслух. - Мне уж доносили, что и мной Лу­ка не доволен. А кому в ноги падать с жалобой на меня, как не Святославу? Все ж великий князь! - презри­тельно сморщился Михаил Ярославич.

- Так что ж с того, княже? Святослав Всеволодо­вич нынче далеко, да к тому же у него самого забот и без тебя хватает. Что заранее печалиться?

- Я и не "печалюсь"! - - вскинул брови князь и удивленно взглянул на воеводу, который до сих пор никак не мог уяснить, почему его так беспокоит этот Хрущ. Уставившись на собеседника, он медленно про­говорил каким‑то незнакомым, шипящим голосом: - Я, Егор Тимофеевич, не печалюсь! Мне этот Лука что камушек на дороге - наступил и дальше иди! Только злит меня, что стрый глаз свой здесь имеет. Мне видоки его ни к чему! Он думает, что отца моего свалил, так и нас, сынов его, под себя подмять может. Как бы не так! Вот вернется Александр из Орды, тогда посмот­рим, как стрый покняжит и кто во Владимире тогда сидеть будет…

- Так он же по праву сел, - недоуменно заметил воевода, когда князь замолчал, - по старшинству.

- Вот–вот, именно, что по старшинству, а уж ни­как не по праву! - зло заметил князь.

- Это как же? - не удержался от вопроса воевода, заранее догадываясь, каким будет ответ. Однако, по­нимая, что тем самым, быть может, навлекает на себя княжеский гнев, он решил наконец обсудить с Михаи­лом Ярославичем эту запретную тему.

- Неужто тебе не ясно? - с раздражением отве­тил князь. - Я думал, ты умом не обделен!