Алла Панова - Миг власти московского князя стр 58.

- Ишь, расщедрились! Слугам бесовским послед­нее отдают! - негодовал злопыхатель, но никто его не слушал.

Еще раз князь приветственно взмахнул рукой и в окружении гридей направился в сторону посада.

Зеваки мгновенно расступились перед всадниками, а потом так же быстро сомкнулись. Воспользовавшись тем, что плотно спрессованная людская масса на ко­роткое время пришла в движение, выбрались из толпы и Мария с братом. Илье очень не хотелось уходить с торга, но их с сестрой заждалась мать, которая, как он знал, наверняка тревожится из‑за того, что дети так долго не возвращаются.

Сестра едва ли ни бегом пустилась к дому, не гляде­ла по сторонам, то и дело натыкалась на прохожих. С трудом поспевая за ней, Илья тем не менее углядел, как на соседней улочке мелькнул небольшой княжеский отряд, направлявшийся в сторону городских ворот.

- А князь уж, видать, нагулялся, - сказал маль­чик деловито.

- Почему это ты так решил? - спросила Мария, неожиданно остановившись посреди дороги.

- Да–к я сам видел, - ответил тот, не понимая, почему его известие произвело на сестру такое впечат­ление, но довольный тем, что можно немного передох­нуть.

- А что ж я этого не увидала? - удивилась сестра.

- Ты ж сломя голову бежишь, будто на пожар, - заметил брат.

- Может, ты обознался? - не унималась девуш­ка. - Где ты мог князя увидеть?

- Ты мимо проулка меня тащила, я тогда его и ус­мотрел. У меня глаз зоркий! Мне о том не раз отец гово­рил, - похвастался Илья и шмыгнул носом.

- Ясное дело, зоркий, - как‑то задумчиво проговорила сестра и неспешно побрела к дому.

Теперь Илья, мог поделиться с ней своими впечатлениями о зрелище, увиденном на торге, но сестра на все его восторги ничего не говорила, лишь изредка рав­нодушно кивала. В конце концов, подумав, что сестре уже не раз за свою долгую жизнь довелось наблюдать медвежье представление и потому ей неинтересно слушать его, мальчик обиженно замолчал. Он решил, что лучше расскажет обо всем матери с бабушкой и своим друзьям, соседским мальчишкам. Уж они наверняка позавидуют выпавшей на его долю удаче.

Михаил Ярославич, немного проехавшись по пocaду, сделал неутешительный для себя вывод о том, что сегодня ему нечего надеяться на новую встречу с темноокой красавицей. Кроме того, по улочкам, заполненными людьми, ему не удастся пронестись на всем скаку, почувствовать, как тело охватывает упругий ветер, который словно наполняет его новыми силами и уносит прочь тяжелые думы.

С некоторым сожалением князь повернул коня к городским воротам и поспешил к своим палатам, обдумывая по пути, чем занять остаток дня. Он все никак не мог решить: то ли вызвать воеводу с отчетом, то ли самому отправиться в пыточную избу и посмотреть, как там идет дело. Так ничего и не решив, он проехал мимо стражников, которые охраняли ворота, смотревшие в сторону бора, и, хлестнув коня, понесся к своим палатам.

Воевода словно угадал желание князя, и не успел Михаил Ярославич осадить своего коня у крыльца, как услышал позади знакомый голос.

- Княже, найдешь ли нужным выслушать меня теперь, али мне попозже вместе со всеми прийти? - спросил воевода.

- Давай‑ка заходи, Егор Тимофеевич, погово­рим, - ответил князь и стал легко подниматься по ле­стнице.

Через некоторое время, удобно расположившись в теплой, освещенной заходящим солнцем горнице, князь и воевода повели долгий разговор. Из него мос­ковскому правителю стало известно то, о чем он даже и подумать не мог, и что со времени его возвращения город никак не удавалось рассказать воеводе.

Оказалось, что в отсутствие князя к Егору Тимофее­вичу заявился один из бояр, утверждавший, что сильно обижен посадником. Лука Хрущ, как звали боярина, рассказал, что выстроил в Москве дом, когда прибыл в город с сыном великого князя Юрия Всеволодовича Владимиром. После ухода ордынцев, оставивших пепе­лища на месте цветущих городов и весей, боярин не сразу смог вернуться в Москву, а когда ему удалось это сделать, то усадьбы своей не нашел. Однако на том са­мом месте, где когда‑то стоял его дом, за крепкой огра­дой высились чужие хоромы.

- Это когда ж он успел отстроиться? - удивленно поднял бровь Михаил Ярославич. - Известно ведь, что Владимир совсем недолго в городе усидел.

- Да уж, это верно. На свою погибель Юрьич здесь оказался, - сказал воевода и тяжело вздохнул, вспом­нив о судьбе молодого князя.

После разгрома Москвы средний сын великого кня­зя был захвачен татарами, которые отвезли пленного под стены окруженного стольного города и показывали измученного князя осажденным защитникам Влади­мира. Затем, когда Бату–хан город взял, молодой князь был убит, разделив участь своей матери, вели­кой княгини Агафьи Всеволодовны, сестры Феодоры и братьев Всеволода и Мстислава.

- Чем Москва‑то перед ним провинилась? - отве­тил Михаил Ярославич запальчиво, и воеводе почуди­лась в этих словах и в том, как они были сказаны, оби­да за город, ставший для князя своим. - Можно поду­мать, тот, кто на пути полчищ Батыевых оказался, уйти мог, - продолжил князь. - Тогда уж и стольный град Владимир больше Москвы захудалой виновен, ведь там все Юрьичи головы сложили! Сыновьям вели­кого князя, которых оставил он для защиты своей столицы и всей княжьей семьи, не помог ни знатный вое­вода Петр Ослядякович, ни молитвы епископа Феофана. Видать, не с должным рвением клал он поклоны пред ликами святыми, что не были услышаны его молитвы. Да и Всеволода Господь, видно, разума лишил, если удумал он на поклон к хану с дарами из‑за стен крепких выйти.

- Наверняка не один он это надумал, - успел вставить фразу воевода.

- Это уж точно, нашлись советчики! - согласился князь. - Небось только и думали, как спасти себя да нажитое. Ты вспомни, что отцу моему о Козельск сказывали. Там своего князя–младенца выдать врагу не захотели и до последнего за жизнь его и за городок сей малый стояли. А Всеволоду Юрьичу пришлось не в открытой сече голову сложить, а стражей ханской быть зарезанным подобно агнцу, на заклание отдан­ному.

Тяжело вздохнул Михаил Ярославич, поскольку упоминание о горькой участи родичей тут же заставило обратиться к мыслям о своей судьбе и о том трагиче­ском времени, которое был не в состоянии забыть никто из тех, кому его удалось пережить.

- Князь Владимир, как я слышал, собственными палатами здесь не успел обзавестись, - продолжил воевода, немного помолчав. - Говорят, он только начал обживать уцелевшее с тех времен, когда его отец выгнал отсюда своего брата.

- Да, стрый немало с родней повоевал, - брезг­ливо заметил князь.

- Не один он этим отличился, - с горечью произ­нес воевода и добавил: - Кабы не дед твой, не Всево­лод, что старшего сына наследством обошел, может, и Юрий тише был бы да с Константином не сцепился и Владимиру завещанную отцом Московскую волость отдал.

- Владимиру Всеволодичу брат не позволил здесь обосноваться, а за грех отца ответить, видно, Владимиру Юрьичу довелось. Не велик удел, но и из‑за него грызни сколько, - задумчиво проговорил князь. По­молчав мгновение–другое, будто вспомнив, с чего на­чался разговор, он спросил: - Так на что ж этот Лука теперь обиду держит? Должен ведь, кажется, понять, что не посадник его дом дотла спалил? И кстати, что ж 0н князя своего покинул? Вместе с ним да с воеводой город не оборонял? Это, случаем, он тебе не удосужил­ся рассказать?

- Рассказал, - кивнул воевода, - правда, после того, как я его напрямую об этом спросил.

- Ну и что ж он тебе поведал? - поинтересовался Михаил Ярославич.

- Говорит, что, мол, Владимир Юрьич его к мате­ри во Владимир с посланием еще загодя отправил, - ответил собеседник.

- Хитер твой Лука: княгини нет - кто ж его сло­ва опровергнет али подтвердит, - заметил князь.

- Меня это тоже насторожило. Уж слишком долго он княжеское послание вез. Да и где был потом, неиз­вестно. Наверняка струсил, сбежал да скрывался где-то. Я ему о своих сомнениях ничего не сказал. Пусть думает, что поверил ему. И все ж то - дело прошлое, и в том Бог ему судья. А вот зачем ему на посадника на­праслину понадобилось наговаривать, уразуметь не могу, - проговорил воевода.

- Здесь‑то, как я думаю, дело простое: решил, что раз теперь власти в руках у посадника нет, можно его за старую обиду пнуть да, если повезет, за донос кусок пирога урвать, - усмехнулся князь. - Только все таки чем же Василий Алексич его обидел? Строиться ведь разрешил?

- Разрешить‑то разрешил, но, как говорит боя­рин, место, где он свой нынешний дом поставил, не че­та прежнему. Хрущ‑то хотел старое место занять. Еще он утверждает, что дом его, мол, до конца не сгорел, и нынешний его хозяин тем воспользовался, свои хоро­мы строя.

- Ишь ты! - поднял брови князь в недоумении.

- И видоки у него якобы имеются, и они слова его могут подтвердить, - продолжал рассказчик невозмутимо.

- Запаслив сей Лука, - усмехнулся князь, понимая, что главное, о чем хотел поведать воевода, еще впереди. - Это ж надо: весь город, почитай, дотла выгорел, людей повырезали да в полон увели, а тут такая удача - и бревна, и видоки целы!

- Вот–вот! - кивнул воевода и продолжил рас сказ: - Он, говорит, мол, даже согласен на то, чтоб ему новый владелец убытки возместил, а вот за обиду от посадника полученную, хочет, чтоб ему землю дали под новую усадьбу. Он уж и место приглядел, - поспешно добавил рассказчик, опережая вопрос слушателя, и с показным равнодушием проговорил: - Но только опять не по его задумке вышло: оказалось, что ты, князь, на ней одному из наших людей строиться разрешил.

- Эхма! - только и сказал князь.