- И он продолжает торговать шляпами? - завопил южанин, внезапно сжав руку Бисиу с такой силой, что едва не сломал ее.
- Ты сейчас сам увидишь, что это за птица, - ответил Леон. - Тебе нужна шляпа - ты получишь ее даром.
- Что, господина Виталя нет? - спросил Бисиу, не видя никого за конторкой.
- Господин Виталь правит в кабинете корректуру своего сочинения, - ответил старший приказчик.
- Что? Каков стиль?! - шепнул Леон своему двоюродному брату. Затем, обратившись к старшему приказчику, он спросил:
- Можно поговорить с ним, не опасаясь нарушить его вдохновение?
- Пригласите этих господ сюда, - произнес чей-то голос.
То был голос буржуа, голос человека, имеющего право быть избранным в палату, голос, в котором слышались влияние и богатство.
Вслед за тем в дверях соблаговолил показаться и сам Виталь; он был во всем черном; рубашка и украшенное бриллиантом жабо сияли ослепительной белизной. В глубине кабинета три приятеля разглядели красивую молодую женщину, сидевшую с вышиваньем в руках возле письменного стола.
Виталю можно было дать лет сорок; честолюбивые замыслы подавили в нем природную жизнерадостность. Он среднего роста, что является обычно признаком превосходного здоровья. Довольно полный, он следит за своей наружностью; он лысеет со лба и не огорчается этим обстоятельством, ибо это придает ему вид мыслителя. Жена смотрит на него и внимает ему с благоговением - видно, что она убеждена в гениальности и славе своего супруга. Виталь любит художников, но не потому, что понимает толк в искусстве, а из какого-то братского чувства; он сам себя считает художником и дает это почувствовать, упорно отказываясь от сего благородного звания и с обдуманной настойчивостью подчеркивая, что его занятие неимоверно далеко от искусства; все это делается для того, чтобы ему твердили: "Но вы ведь подняли шляпное дело до уровня науки".
- Ну как, придумали вы наконец для меня шляпу? - спросил пейзажист.
- Что вы, сударь, в две недели?! - воскликнул Виталь. - Да еще для вас!.. Двух месяцев и то мало, чтобы напасть на форму, которая подходила бы к вашему лицу! Видите - вот ваш литографированный портрет, он всегда здесь; я уже основательно вас изучил! Я не стал бы так стараться и для принца, но вы ведь больше, чем принц, - вы художник! И вы меня понимаете, друг мой.
- Перед вами - один из выдающихся наших изобретателей, - сказал Бисиу, представляя Газоналя, - человек, который был бы не менее велик, чем Жаккар, согласись он только ради этого отправиться к праотцам. - Наш друг, владелец суконной фабрики, открыл способ извлекать индиго из старых синих фраков; он пожелал познакомиться с вами, личностью поистине незаурядной, ибо вы ведь сказали: "Шляпа - это весь человек". Ваше изречение привело его в восторг. Ах! Виталь, у вас есть вера! Вы во что-то верите, вы страстно увлечены своим делом!
Виталь задыхался от приятного волнения, он даже побледнел.
- Встань, жена!.. Этот господин - князь науки.
По знаку мужа г-жа Виталь послушно встала. Газональ отвесил ей поклон.
- Буду ли я иметь честь подобрать для вас головной убор? - спросил Виталь с радостной готовностью.
- За ту же цену, как для меня, - заявил Бисиу.
- Разумеется! Я не притязаю на иное вознаграждение, кроме удовольствия быть иногда упомянутым вами. Господа! Вашему другу нужна живописная шляпа, вроде той, какую носит господин Лусто, - произнес Виталь, со значительным видом посмотрев на Бисиу. - Я подумаю над этим.
- Вы не жалеете трудов, сказал фабрикант провинциальный фабриканту парижскому.
- О, только для немногих - для тех, кто умеет ценить мое усердие. К примеру сказать, среди аристократии значение шляпы постиг лишь один человек - князь де Бетюн. И как это мужчины не понимают простой вещи, совершенно ясной женщинам; из всех предметов одежды прежде всего бросается в глаза шляпа! Почему они не подумают о том, чтобы изменить нынешний фасон шляп, прямо скажу - отвратительный! Но из всех народов мира французы особенно упорствуют в однажды содеянной глупости! Господа, я вполне сознаю все трудности! Я говорю сейчас не как автор сочинений на эту тему, где, думается, я сумел философски исследовать данный вопрос, нет, сейчас я говорю исключительно как шляпочник; только я один нашел способ хоть немного облагородить ужасные головные покрышки, которыми пользуются сейчас во Франции, - пока мне еще не удалось окончательно ниспровергнуть их.
Он показал им уродливую современную шляпу.
- Вот - враг, господа, - заявил он. - И подумать только, что самый остроумный народ в мире соглашается носить на голове этот обломок печной трубы, как выразился один из наших писателей. Вот все изгибы, которые мне удалось придать этим безобразным линиям, - прибавил он, показывая одно за другим свои творения. - Но хотя, как вы сами видите, я умею приноравливать их к самым различным типам: вот, например, шляпа врача, эта - бакалейщика, эта - денди, далее - шляпа художника, эта - человека тучного, а та - человека тощего, - все они отвратительны! Постарайтесь уловить мою мысль до конца!
Он взял в руки широкополую шляпу с низкой тульей.
- Вот шляпа, которую в свое время носил выдающийся критик Клод Виньон, человек независимый, изрядный кутила... Затем он поладил с правительством, его назначили профессором, библиотекарем; сейчас он пишет только в "Деба", его сделали докладчиком Государственного совета, он получает шестнадцать тысяч жалованья и четыре тысячи зарабатывает в газете; у него орден... Отлично! Вот его новая шляпа!
И Виталь показал шляпу, формой и изгибами приличествующую человеку вполне благонамеренному.
- Вам следовало бы сделать для него шляпу полишинеля! - воскликнул Газональ.
- У вас, господин Виталь, гениальная голова по части головных уборов, - заметил Леон.
Виталь поклонился, не поняв насмешки.
- Не можете ли вы мне объяснить, - спросил Газональ, почему ваши магазины по вечерам закрываются позже всех других, даже позже, чем кафе и кабачки? Меня это сильно заинтересовало.
- Во-первых, наши магазины очень выигрывают при вечернем освещении, а кроме того, на десять шляп, проданных днем, вечером приходится пятьдесят.
- Все как-то странно в Париже, - вставил Леон.
- И однако ж, несмотря на все мои старания и успехи, - продолжал Виталь свое самовосхваление, - я должен идти дальше и ввести в моду шляпу с круглой тульей. Вот к чему я стремлюсь!
- В чем же помеха? - осведомился Газональ.
- В дешевизне, сударь. Прежде всего прекрасную шелковую шляпу можно приобрести за пятнадцать франков, и это убивает нашу торговлю, ибо у тех, кто живет в Париже, никогда не найдется пятнадцати франков на новую шляпу. А если касторовая шляпа и стоит тридцать франков, то это дела не меняет! Когда говорят "кастор" - надо иметь в виду, что во всей Франции не купишь больше десяти фунтов касторовой шерсти; она стоит триста пятьдесят франков фунт, на шляпу идет одна унция; к тому же касторовые шляпы никуда не годятся: касторовая шерсть плохо принимает краску, за десять минут рыжеет на солнце, шляпа от жары коробится. То, что мы называем кастором, просто-напросто заячья шерсть. На выделку шляп высших сортов идет спинка, второсортны - бочки, а на третий сорт - шерсть с брюшка. Вот я и выдал вам секреты ремесла, но вы ведь - люди порядочные. Но что бы ни нахлобучивали на голову - заячью шерсть или шелк, пятнадцать или тридцать франков, - вопрос остается неразрешимым. За шляпу нужно платить наличными, вот почему шляпа остается тем, что она есть. Мы спасем честь наряжающейся Франции в тот день, когда серая шляпа с круглой тульей будет стоить сто франков. Тогда мы сможем, подобно портным, отпускать в кредит. Чтобы достичь этого, нужно бы решиться носить букли, галуны, перья, атласные отвороты, как при Людовике Тринадцатом и Людовике Четырнадцатом. Тогда бы торговля шляпами, вдохновляясь фантазией, удесятерилась бы. Мировой рынок принадлежал бы Франции, как это издавна установилось в отношении дамских мод, для которых Париж всегда будет законодателем; нынешнюю же нашу шляпу можно изготовлять где угодно. Разрешение этого вопроса даст нашей стране десять миллионов иностранного золота ежегодно...
- Да это настоящий переворот! - воскликнул Бисиу, прикидываясь восхищенным.
- Да, коренной переворот, ибо необходимо изменить форму.
- Вы счастливец, - вставил Леон, обожавший каламбуры, - вы, подобно Лютеру, мечтаете о реформе.
- Да, сударь! Ах, если бы двенадцать или пятнадцать человек - художников, капиталистов или денди, - задающих тон, решились быть смелыми одни только сутки, Франция одержала бы блистательную победу на поприще коммерции! Поверьте, я все время твержу своей жене: "Ради успеха я не пожалел бы своего состояния!" Да, мое честолюбие сводится к одному: возродить шляпное дело - и умереть!
- Да, это - человек с размахом, - сказал Газональ, выходя, - но, уверяю вас, у всех ваших чудаков есть что-то общее с южанами.
- Пойдемте в ту сторону, - предложил Бисиу, указывая на улицу Сен-Марк.
- Мы там еще что-нибудь этакое увидим?
- Вы сейчас увидите ростовщицу, опекающую крыс и фигуранток, женщину, которой известно столько же страшных тайн, сколько платьев висит у нее в витрине, - пояснил Бисиу.