Выяснилось, что тут, как и на бирже, деньги идут к деньгам. Теперь я пользовался фишками в десять тысяч франков вместо двухсотенных и к концу дня неизменно богател на несколько миллионов. О моем везении скоро узнали; случайные игроки ставили на те же номера, на которые я делал свои самые большие ставки, но они не знали, как себя подстраховать, что делал я при помощи других ставок, и поэтому редко выигрывали. Я заметил у людей странную черту характера: несмотря на то что моя система срабатывала, а их - нет, ветераны все равно не переставали верить в свои выкладки; ни один из них так и не отказался от своей сложной системы, хотя она приводила только к проигрышу, и не копировал моей, приносившей победу за победой. На второй день, когда я увеличил свои пять миллионов до девяти, я услышал, как одна старая дама сказала с горечью: "Какое обидное везенье!" - словно только моя удача мешала колесу рулетки вертеться по ее указке.
На третий день я стал дольше засиживаться в казино, - я проводил три часа утром в "кухне", столько же - после полудня, а по вечерам начиналась серьезная работа в Salle Privée. На второй день со мной пришла Кэри, я дал ей несколько тысяч франков, чтобы и она могла проиграть (хотя она неизменно проигрывала), но на третий день мне показалось, что лучше играть без нее. Меня отвлекало ее беспокойное присутствие рядом, и я дважды ошибся в расчетах из-за того, что она со мной заговорила. "Я тебя очень люблю, дорогая, - сказал я ей, - но работа есть работа. Иди позагорай, мы увидимся во время обеда".
- Почему рулетку называют азартной игрой? - спросила она.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Какая же это игра? Ты сам говоришь, что это работа. Ты уже стал служащим. Завтрак ровно в девять тридцать, чтобы захватить место за первым столом. И какое прекрасное жалованье ты получаешь! А когда выйдешь на пенсию?
- На какую пенсию?
- Тебе нечего бояться пенсионного возраста. Мы будем гораздо больше видеть друг друга и сможем поставить маленькую рулетку у тебя в кабинете. Ведь это так удобно - не надо шлепать через дорогу во всякую погоду.
В тот день, еще до обеда, я довел свой выигрыш до пятнадцати миллионов франков и решил, что это следует отпраздновать. Надо правду сказать, - в эти дни я оказывал Кэри маловато внимания. Я это понял и предложил, чтобы мы хорошенько пообедали, а потом, вместо возвращения в казино, пошли в балет. Когда я ей об этом сказал, она, кажется, была довольна.
- Отдых усталого делового человека, - сказала она.
- Я действительно немножко устал.
Те, кто никогда всерьез не играли в рулетку, не поймут, как это утомительно. Если бы я днем не так упорно работал, я бы не обозлился на официанта в баре. Я заказал два очень сухих мартини, а он принес нам чуть не сплошной вермут, - я это определил по цвету, даже не пригубив. И меня еще больше разозлило, когда он стал оправдываться, утверждая, что цвет у коктейля такой потому, что он налил туда джин Бута.
- Но вы же отлично знаете, что я пью только джин Гордона, - сказал я и отослал коктейли назад. Он принес два других и был вынужден при мне положить в них лимонную цедру.
- Господи, сколько же времени надо ходить к вам в бар, прежде чем вы усвоите вкусы своего клиента?
- Простите, сэр. Я работаю только со вчерашнего дня.
Я увидел, как Кэри поджала губы. Конечно, я был неправ, но я долгое время провел в казино, и она должна была знать, что вообще-то я не из тех, кто помыкает слугами.
- Кто бы мог подумать, - сказала она, - что еще неделю назад мы не смели даже обратиться к официанту, боясь, что он предъявит нам счет?
Когда мы пошли обедать, произошла маленькая неприятность из-за нашего столика на террасе; правда, мы явились туда раньше обычного, но, как я объяснил Кэри, мы - хорошие клиенты, нам надо угождать. Однако на этот раз я удержался и не выказал своего недовольства, разве что едва-едва, - я твердо решил, что этот обед должен стать в нашей жизни памятным событием.
Кэри обычно любит, чтобы за нее выбирали меню, поэтому я взял карту и стал заказывать обед.
- Икра, - сказал я.
- Одну порцию, - сказал Кэри.
- А ты что хочешь? Лососину?
- Заказывай себе.
Я заказал утку на вертеле с эстрагоном, немного рокфора и лесную землянику. Вот сегодня как раз время и для Gruand Larose 34 года (я уже дал им урок, какой температуры его надо подавать). Заказав обед, я благодушно откинулся на стуле: моя стычка с официантом была забыта; я ощущал, что во время нее вел себя сдержанно, хоть он и сказал, что столик наш занят.
- А что прикажете подать мадам? - спросил официант.
- Рогалик, масло и чашку кофе, - сказала Кэри.
- Но мадам, может быть, пожелает...
Она наградила его обольстительной улыбкой, словно показывая, чего я лишен.
- Рогалик с маслом, пожалуйста. Я не хочу есть. Сижу, чтобы составить мосье компанию.
Я сердито сказал:
- В таком случае и я отменю... - однако официант уже ушел... - Как ты смеешь?
- Что именно, дорогой?
- Ты отлично понимаешь, что дала мне заказать...
- Но я, право же, не голодна, милый. На меня просто напала сентиментальность. Рогалик с маслом напоминает мне то время, когда мы еще не были богаты. Разве ты не помнишь то маленькое кафе у подножья лестницы?
- Ты надо мной издеваешься.
- Да нет же, дорогой! Неужели тебе совсем не хочется вспомнить те дни?
- Те дни, те дни... почему ты не вспоминаешь прошлой недели, когда ты боялась послать что-нибудь в стирку и мы не могли позволить себе купить английскую газету, хотя ты не читаешь по-французски и...
- А ты не помнишь, каким беззаботным ты был, когда дал пять франков нищему? Ах, кстати, это мне напомнило...
- О чем?
- Я давно не встречаю того голодного молодого человека.
- Не думаю, чтобы он принимал солнечные ванны.
Мне подали икру и водку. Официант спросил:
- Кофе подать мадам сейчас?
- Нет, нет. Пожалуй, я буду его потихоньку пить, когда мосье будет есть свою...
- Утку с эстрагоном, мадам.
Я никогда еще не ел икры с меньшим удовольствием. Кэри следила за каждым моим глотком, опершись подбородком на руку и перегнувшись вперед, - видно, изображая позу преданной жены. Поджаренный хлеб похрустывал в полной тишине, но я решил держаться мужественно. Я мрачно доел мясное блюдо, делая вид, будто не замечаю, как она медленно жует свой рогалик, - еда явно и ей не доставляла удовольствия. Кэри сказала официанту:
- Я выпью еще чашку кофе, чтобы составить мужу компанию, пока он будет есть землянику. А ты не хочешь, дорогой, заказать полбутылочки шампанского?
- Нет. Если я выпью еще, то перестану владеть собой...
- Милый, ну что я такого сказала? Ты не хочешь, чтобы я вспоминала то время, когда мы были бедные и счастливые? Ведь, в конце концов, если бы я теперь выходила за тебя замуж, это могло быть только из-за денег? А ты ведь был такой ужасно хороший, когда дал мне пятьсот франков, чтобы я могла на них сыграть. Так пристально следил за колесом.
- А разве теперь я слежу не так пристально?
- Ты на него даже не смотришь. Смотришь на свою бумажку и на свои цифры. Дорогой, мы же отдыхаем!
- Мы бы отдыхали, если бы Дрютер приехал.
- Но теперь мы можем обойтись и без него. Давай завтра полетим, - все равно куда.
- Завтра нельзя. Видишь ли, мои расчеты показывают, что завтра начинается цикл проигрышей. Я-то, конечно, буду ставить только по тысяче франков, чтобы сократить потери.
- Ну тогда послезавтра...
- Послезавтра я должен отыграться на двойных ставках. Если ты допила кофе, пора идти на балет.
- Я не хочу, у меня голова болит.
- Еще бы не заболела, если ешь одни рогалики.
- Я ела три дня одни рогалики, а голова у меня не болела ни разу. - Она встала из-за стола и медленно произнесла: - Но тогда я была влюблена.
Мне не хотелось ссориться, и я пошел на балет один.
Не помню, что это был за балет, - вряд ли помнил это даже в тот вечер. Мысли мои были заняты другим. Мне надо было завтра проиграть, чтобы на следующий день выиграть, не то в моей системе обнаружилась бы ошибка. Поразительный ход моей игры оказался бы всего-навсего цепью случайных удач, тех удач, которые по теории вероятностей выпадают раз в столетия, вроде того как трудолюбивые обезьяны-долгожители, посаженные на целые века за пишущие машинки, могут в конце концов произвести творения Шекспира. Балерина казалась мне не женщиной, а шариком, вертящимся на колесе рулетки. Когда она окончила свои па и вышла кланяться перед занавесом, можно было подумать, что она победоносно задержалась на нуле, а все фишки вокруг сметены лопаточкой за кулисы - двухтысячефранковые за дешевые места и более крупные за места в партере. Я прогулялся по террасе, чтобы освежиться. Вот тут мы стояли в первую ночь и, вглядываясь в море, ждали, не покажется ли "Чайка". Мне так хотелось, чтобы Кэри была рядом, и я чуть было не вернулся в отель - согласиться на все, что она просит. Она права: система или азарт - какая разница? Мы могли сесть на самолет, продлить свой отпуск; у меня теперь было достаточно денег, чтобы стать компаньоном в каком-нибудь скромном верном дельце, без стеклянных стен, современной скульптуры и Гома на восьмом этаже. Однако это было бы все равно что бросить любимую женщину, так до нее и не дотронувшись, ее не отведав, уйти, не разгадав закономерности в движении шарика; что там - поэзия абсолютных случайностей или же действие непреложного закона данной системы? Я буду благодарен за поэзию, но как я был бы горд, доказав непреложность закона моей системы!