Стоит ли рассказывать о том, что Бибок с великим нетерпением дожидался вечера. Еще никогда, казалось ему, часы не тянулись так долго. Чтобы хоть как-то убить время, он без конца бродил по лесу, обдумывая всевозможные планы, и в трактир возвратился уже затемно. В заведении господина Карася и на этот раз оказалось полно посетителей, пришедших сюда из города повеселиться.
Хозяева были заняты в трактире, даже маленькая нянька разносила кружки с пивом. Да, на сей раз Бибоку было не до ужина, - так его взволновала мысль, что завтра у него в кармане будет триста золотых. Он поднялся к себе в комнату, лег на покрытую двумя кожаными подушками лавку, дополнявшую скудную обстановку тогдашних комнат для проезжих, закурил трубку и принялся мечтать, с наслаждением пуская кверху облака дыма. Напрасно знатоки уверяют, что трубка, если ее курить в темноте, не доставляет удовольствия. Это весьма опрометчивое суждение с их стороны.
Долго ли, нет ли мечтал пройдоха Бибок, он и сам не знал. Только вдруг он услышал, что в дверях соседней комнаты заскрежетал, тяжело поворачиваясь в замке, ключ, затем в комнату кто-то вошел и тяжелыми шагами принялся расхаживать взад и вперед. Бибока охватило некоторое беспокойство: кто бы это мог быть? Если он услышал только скрежет ключа в двери, значит, пришелец поднимался по лестнице бесшумно, на цыпочках! А если так, значит, он делал это из осторожности. Подозрительно! Уж не подстроил ли господин бургомистр какую-нибудь коварную ловушку? Посадит, например, в соседнюю комнату гайдуков да полицейских, а когда дело дойдет до передачи документа, они по условному сигналу ворвутся сюда, схватят Бибока и отберут грамоту. И жаловаться будет некому!
Когда у человека много досужего времени, ему всякое приходит в голову, в особенности если заработает фантазия. Было, вероятно, поздно, - из трактира посетители понемногу разошлись. Когда Бибок выглянул в окно, уже последние гости поднимались из-за столиков, и только господин Карась все еще сидел в стороне и подсчитывал выручку, складывая деньги столбиками по десять монет, а затем сбрасывал их в корзинку, принесенную для этой цели.
За окном стояла тихая ночь, одна из тех светлых летних ночей, на которые природе нет смысла переводить много черной краски, - так они коротки. Бибок прислушался. Тишина. Только лягушки квакают на ближних болотцах. Пора бы бургомистру уже и пожаловать. С каждой минутой Бибоку все больше становилось не по себе. Он подошел к двери, решив приоткрыть ее: так он скорее услышит шаги бургомистра и отворит дверь, чтобы господин Нусткорб, поднявшись по крутой лестнице, случайно не угодил в соседнюю комнату, если тут, конечно, не задумана какая-то хитрость. (Не лишнее, пока так предполагать!)
Но стоило Бибоку слегка приоткрыть дверь, забыв о раскрытом окне, как в комнате забушевал сквозняк, захлопнул створку ставни и загасил на столе сальную свечу, тлеющий фитилек которой теперь мерцал в полумраке. Бибок уж собрался вернуться в комнату, очень досадуя на ветер, потому что снова зажечь свечу было делом далеко не простым, как вдруг внизу на лестнице послышался шелест женских юбок (наверное, нянька?), а затем тишину нарушил чей-то скрипучий голос:
- Осторожнее, барышня, держитесь за перила и смотрите себе под ножки!
"Гм, - подумал Бибок, - значит, все же не нянька".
Бибок видел в темноте не хуже совы (недаром он полгода сидел в турецкой темнице в Смирне), поэтому он приник к дверной щели шириною в палец, уверенный, что хорошо разглядит пришельцев. Но то, что он увидел, поколебало его веру в свои способности. Не снится ли ему все это? По лестнице поднималась вчерашняя стройная красавица - та самая, которую болтливый старикашка в парке назвал Розалией Отрокочи. Да, это она! Не может быть никакого сомнения! Бибок узнал бы ее среди тысяч и тысяч. Рано начинаешь, голубка! С таким-то ангельски невинным личиком! О, женщины, женщины! Правильно поступал ты, Жига Бибок! Никогда не верил им, а, наоборот, сам обманывал их, когда только мог. Ну, иди, иди. (До чего же маленькие у нее ножки!) Уже ждет тебя твой селадон! (Черт бы его побрал, хотел бы я сейчас очутиться на его месте!) Ишь разбегался по комнате, как голодный лев! Чтоб тебе околеть в день своих именин!
Еще один взгляд вниз - и Бибок рассмотрел, что девушку сопровождал приземистый человечек, на вид из мастеровых. Должно быть, у него болели зубы. Пусть зубные врачи не удивляются проницательности Бибока, у провожатого, возможно, болели не зубы, а стреляло в ухе, - предположение Бибока основывалось лишь на том, что голова незнакомца была обмотана платком.
- Проклятый сводник! - пробормотал Бибок. - Как не совестно тебе приводить сюда эту девушку!
Даже его возмутила такая подлость, и, горько вздохнув, скорбя об испорченности мира, но успокоившись за себя, он тихонько отошел от двери и принялся зажигать свечу. Пусть уж лучше испорчен будет мир, а не его маленькое "дельце".
Вложив тлеющий трут в пучок соломы, заранее свитый жгутом, Бибок некоторое время размахивал в воздухе этим приспособлением: ожидая, пока солома вспыхнет, а тогда поднес ее к фитилю. Словом, это было хлопотное дело. Едва ему удалось зажечь свечу, как на лестнице снова послышались шаги. Он подбежал к двери и приоткрыл ее пошире, чтобы осветить гостю путь.
По лестнице поднимался высокий, могучий и такой грузный мужчина, что под его ногами шаткие ступени скрипели и пели на все голоса.
- Должно быть, бургомистр! - решил Бибок и шагнул за порог.
Пока гость добрался до верхней ступеньки, его одолела одышка. Слегка приподняв шляпу, он сказал:
- Я хотел бы видеть господина Тройского.
- Это я, - представился Бибок. - Прошу вас, входите. Гость прошел в комнату, снял с себя длинный, до пят, серый плащ.
- Я бургомистр города Лёче.
- Милости прошу, сударь. Садитесь, пожалуйста.
- Насиделся за день, - ответил бургомистр и потянулся. - Да и хотелось бы поскорее покончить с этим делом. Время позднее. Пора и на боковую.
- Не обижайте хозяина, присядьте, сударь, - упрашивал "Тройский". - А то лишите человека спокойного сна.
- Да я как раз затем и пришел, чтобы лишить сна. Правда не вас, а кого-то другого. Если удастся…
- Надеюсь, удастся. Вы, полагаю, имеете в виду то же самое, что и я.
После долгих уговоров господин Нусткорб присел на лавку. Сдвинув назад сползавшую на живот кобуру пистолета, он вдруг навострил уши и прислушался к голосам и шагам, доносившимся через стену из соседней комнаты.
- Что за помещение там, рядом?
- Насколько мне известно, такой же номер для проезжающих, - отвечал Бибок.
- Мне кажется, там кто-то есть?
- Любовное свидание, - улыбнулся Бибок. Бургомистр насупил брови.
- Но ведь это было запрещено Карасю?
- Так господин Карась и не участвует в нем.
- А кто же?
- Я видел только женщину, когда она поднималась по лестнице.
- Возмутительно! - вспылил бургомистр. - Нетерпимо!
- Juventus veutus [Молодость ветрена (лат.)] - примирительно заметил Бибок, давая вместе с тем понять, что он знает латынь. - Закройте на это глаза.
- Хотел бы я знать, как ее зовут.
- А что дадите, господин бургомистр, если я скажу? - шутил Бибок.
- Был бы весьма вам признателен, сударь.
- Скажу, если пообещаете не наказывать бедняжку. Очень уж хороша! Жалко мне ее.
- Вот тебе и на! Так зачем бы я стал допытываться у вас об ее имени, как не для того, чтобы наказать греховодницу?
Вибок пожал плечами.
- Тогда лучше уж я сохраню ее имя в тайне.
Они вернулись к делу, ради которого бургомистр и прибыл. Прежде всего он пожелал взглянуть на документ. Внимательно прочитав бумагу, Нусткорб с разочарованным видом заявил, что она не представляет для него большой ценности.
- Впрочем, попытаться можно, - добавил он и предложил двести пятьдесят золотых. - И то лишь потому, чтобы вы, господин Тройский, не пожалели, что понапрасну совершили столь долгий путь.
- Да я лучше съем эту бумагу! - воскликнул Бибок.
- Кушайте на здоровье, - издевательски сказал бургомистр.
- Нет, нет, до этого дело не дойдет, - спохватился Бибок, решив пуститься на хитрость. - Больше того, поскольку вы, ваше благородие, даете на пятьдесят золотых меньше, вопреки уговору, то и я нарушу его: теперь дешевле, как за триста пятьдесят, я не уступлю вам бумагу.
Такой ответ привел Нусткорба в замешательство: не видно было, чтобы господин Тройский испытывал сильные "финансовые затруднения", как уверял Клебе. Что-то, наверное, изменилось.
- Должно быть, ночью дождь прошел, - насмешливо заметил гость, - коли ваши притязания так выросли?
- Да ведь отсюда рукой подать до Пала Гёргея. Почему бы мне, собственно, не предложить этот документ ему самому?
Эта угроза заставила Нусткорба призадуматься, и он счел нужным уступить.
- Ну черт с вами! Если уж Клебе договорился за триста, пусть так и будет. Вернемся к старому уговору.
- Весьма сожалею, ваше благородие, но я - человек суеверный и еще ни разу в жизни не возвращался туда, откуда однажды ушел.
Пройдоха сказал чистейшую правду: он никогда не поступал так, да ему и не следовало этого делать.
- Иными словами, - за триста не отдадите?
- Совершенно верно.
Досадуя на себя за свою неудачную попытку выторговать пятьдесят золотых, Нусткорб решил изменить тактику, и заговорил ласковым тоном.