Немного погодя экономка все же явилась и сообщила Гёргею, что вернулся Жигмонд Бибок, которого до сих пор в селе все считали погибшим. А прошлую ночь Бибок провел в Лёче и набрался там всяких страшных слухов.
- Говорит: "Ломаного гроша я не дал бы теперь за голову его превосходительства". А, в общем, после обеда Бибок сам явится сюда и доложит вам все, что ему известно. Придется вам, барин, еще повозиться с ним! - закончила свой рассказ экономка. - Уж и не знаю, как вы рассудите их. Тут ведь одну жену надо разделить меж двух мужей, а один-то из них приходится другому - отцом. Не помню я, чтобы вам, ваше превосходительство, приходилось разбирать в суде такое дело.
- Я знал этого Жигу Бибока еще в ту пору, как был мальчишкой, - заметил вице-губернатор. - Уже и тогда он был хватом, дошлый малый. Сколотил себе из всякого сброда отряд наемников и воевал с ними то на стороне Тёкёли, то за императора, - смотря по тому, кто больше платил. Странно, что через столько лет он все же вернулся сюда. "Но очень кстати! - уже про себя подумал Гёргей. - Мне сейчас именно такой человек и нужен!" А каков он с виду? В силе еще?
- Здоров как бык. А рожа вся исполосована шрамами. Довелось, поди, бродяге, и на виселице побывать.
- Пошлите к нему гайдука. Велите сказать, чтобы тотчас же после обеда Жига пришел ко мне. А сами начинайте накрывать на стол.
Вскоре поспел обед. На этот раз Гёргей, дядя и племянник, сидели за столом только вдвоем: судейским чиновникам накрыли отдельно, в большой столовой. Сидя напротив племянника за бутылочкой токайского, отгоняющего все заботы, Гёргей повеселел. Он говорил о чем угодно, кроме "того случая", словно уже и позабыл о нем; рассказал, например, что на пасху собирается поехать в Ошдян, проведать свою дочку Розалию.
- Ведь она теперь уже совсем большая! А какие письма мне пишет! Я тебе прочту одно после обеда. - Тут Пал Гёргей умолк, словно перебирая в памяти содержание писем, но вдруг лицо его помрачнело, и он спросил Дюри:
- А что ты посоветуешь мне насчет "того дела"?
- Насчет какого дела?
- Ну, эта чертовщина… Смертоубийство. Дюри улыбнулся.
- О, господи! Да мне ли давать советы умнейшему во всем крае человеку?
- Чужую беду, братец, руками разведу, а к своей - ума не приложу! Ну, что скажешь-то?
- А я и в своих и в чужих делах, дядя Пал, могу только руками разводить.
- Неважно, все равно скажи, как бы ты поступил на моем месте?
- Сказать?
- Да, прошу тебя.
- Прежде всего, будь я на вашем месте, я отказался бы от должности вице-губернатора.
Пал Гёргей сделал беспокойное движение.
- Ну, как видно, ты прав, - в том смысле прав, что, пожалуй, тебе лучше руками разводить, чем советы давать! Какой же дурак согласится снять с себя самую надежную свою броню именно в тот час, когда в его грудь нацелено больше всего стрел?
Юный Дёрдь Гёргей густо покраснел, обидевшись, что дядя жестоко высмеял его.
- А я так понимаю, - оправдывался он, - что должность вице-губернатора - не броня, а только пышное одеяние, и, кстати сказать, оно принадлежит, по сути дела, не тому человеку, который в нее облачен, а тем, кто дал ему этот наряд на три года - поносить, покрасоваться. Ну, а когда возникает опасность, что нацеленные стрелы, чего доброго, продырявят это роскошное, на время полученное платье, не лучше ли загодя снять его с себя?
Пал Гёргей выронил из руки вилку. Рассуждения племянника ошеломили его. Он был человеком впечатлительным и потому тут же протянул юноше руку:
- Ты благородный человек! И мыслишь ты, как подобает благородному юноше! Ты меня убедил! Решено: я немедленно подаю в отставку.
Подчиняясь внезапному душевному порыву, Гёргей, даже не закончив трапезы, поспешил в ту столовую, где, громко о чем-то споря, обедали судейские чиновники и практиканты - шесть молодых баричей-бездельников. Вином их угощал пожилой писарь Муки Мортон, сидевший в самом конце стола.
Вице-губернатор лишь изредка обедал в этом веселом обществе. Обычно он сидел за трапезой в полном одиночестве.
Войдя в столовую, Гёргей отдал чиновникам распоряжение: через три дня созвать заседание дворянского собрания, назначив его в Гёргё; приглашения разослать с тремя гонцами во все концы комитата. Затем, тронув за плечо старого писаря, Гёргей сказал ему:
- А с вами, Мортон, я хотел бы кое о чем посоветоваться.
- Слушаюсь, ваше превосходительство.
- Зайдите ко мне в кабинет.
Старый писарь, побледнев, поспешно встал из-за стола. Еще никогда не случалось, чтобы вице-губернатор с ним "советовался".
- Не сейчас! Сперва закончите обед!
Старый Муки Мортон был способным человеком, однако ему, наверное, на роду было написано состариться в писарях при сепешских вице-губернаторах. В его на редкость крупной голове было больше ума, чем у всех членов епископского совета в городе Рожнё вместе взятых, тем более что тогдашняя административная наука зиждилась в основном на умении красиво писать. Мортон отличался феноменальной памятью и повергал ею всех в изумление; кроме того, он был преданным, надежным человеком, не пьянствовал, не играл в карты, но отличался одним свойством, мешавшим ему продвигаться по службе, - сам он и не догадывался об этой помехе, иначе бы в один миг избавился от нее. Все дело в том, что Мортон обладал красивейшим почерком, и слух об этом прошел за тридевять земель. Рассказывали даже, что наместник императора, к которому часто поступали письменные "препозиции" или доклады сепешского вице-губернатора, подолгу носил эти документы при себе и всем показывал: вот, мол, какого совершенства может достичь человеческая рука даже в таком немудреном деле, как каллиграфия. Буквы Муки Мортона, казалось, жили, смеялись и блистали на красивой, плотней диощдёрской бумаге. Словом, без писаря с таким почерком сепешский вице-губернатор не мог обойтись. Ведь теперь уже буквально весь мир знал, что нет в Венгрии документов, перебеленных красивее, чем те, которые подписывает сепешский вице-губернатор, как нет на свете баклаг лучше тех, что делают в Римасомбате, нет собора красивее, чем в Кашше, колокольни выше, чем у храма Святого Стефана в Вене, и ветчины, вкуснее мишкольцкой. Так разве мог после всего этого Сепеш расстаться с Мортоном? Вот и было ему суждено по гроб жизни служить в писарях, хотя по своему уму он мог бы выйти даже в советники! Впрочем, в желающих стать советниками никогда нет недостатка, а вот другого такого мастера каллиграфии не нашлось бы во всей Венгрии. "Право уж, и не знаю, - думал каждый, - что будет, если у писаря Мортона начнет дрожать рука?"
Едва успев вытереть губы после трапезы, Мортон робко постучался в дверь губернаторского кабинета. Пал Гёргей был с ним на "ты" еще с той поры, когда и сам служил в управе простым писарем, и с глазу на глаз (когда это не могло повредить престижу вице-губернатора) он по-прежнему обращался к старику на "ты".
- Тебе никогда не доводилось слышать о некоем Жигмонде Бибоке? - спросил Гёргей Мортона.
- Как же не доводилось! - воскликнул писарь. - Это здешний гёргейекий дворянин, сын старого Винце Бибока.
- Что же с ним произошло?
- Погиб в одной из битв князя Тёкёли против турок.
- Ты это точно знаешь?
- Точно не знаю, потому что там, где он погиб, я не был. Зато совершенно точно знаю, что наша канцелярия посылала ответ его жене, она у нас запрашивала о муже, - это было в ту пору, когда вице-губернатором состоял его превосходительство Янош Гёргей.
- Да что ты говоришь! Но теперь ты, уж конечно, не помнишь, кто такая была его жена?
- Как же не помнить? Ведь я сам переписывал начисто ответ этой женщине. Краковянка одна. Как вот только звали ее? Ах, да! Вспомнил! Ванда Ясенская.
- Эх, если бы нам найти теперь этот документ!
- По всей вероятности, документ находится в комитатском архиве. Я хорошо помню, что запрос поступил от краковского бургомистра. До сих пор еще его печать стоит у меня перед глазами.
- А давно это было?
- Лет шестнадцать - семнадцать тому назад, если не больше. Я тогда находился при вице-губернаторе в Топорце, мы оттуда направили запрос здешнему исправнику, и он попросту ответил нам, что Жигмонд Бибок умер, а жена его вышла замуж вторично.
- Гм! Может быть, я сам и был в то время здешним исправником.
- Помнится, мне тогда бросилась в глаза такая странность, - продолжал старый писарь, - зачем жене разыскивать своего мужа, если она знает, что он умер, или как она может не знать, что он умер, если сама уже успела выйти замуж за другого? Потому мне и запомнился этот случай.
- А ты никогда не напоминал мне о нем? - спросил вице-губернатор,
- Напоминал один раз. Сразу же, как только прибыл сюда и познакомился с бывшей женой Жигмонда Бибока. Тогда я задавал вам этот вопрос.
- Вероятно, поэтому и вертится у меня в голове какое-то туманное воспоминание, будто я уже слышал как-то раз от тебя об этом прохвосте Жигмонде Бибоке. Но если все это так, то…
- То мы имеем дело с самым обычным двоеженством, - договорил вместо него Мортон. - Это я сразу понял. Да только какой был бы смысл начинать процесс против мертвеца. Поэтому мы взяли и ответили краковскому бургомистру, что разыскиваемый ими человек - умер.
- Ну и неправильно ответили. Как я слышал, Жигмонд Бибок - жив.
- Жив? Не может быть!
- И не только жив, а сегодня собственной персоной заявился к нам в село. Больше того, если меня не обманывает слух, он уже здесь.
В эту самую минуту в кабинет вошел слуга и доложил, что прибыл Винце Бибок с супругой и просит принять их.
- Вдвоем?
- Нет, с ними еще какой-то человек.
- Мне, может, лучше уйти? - спросил у Гёргея писарь.