* * *
С первых же слов Полынов откровенно признался, что - да! - он вел наблюдение за домом Волоховых, где часто бывают политические ссыльные, ему хотелось выяснить, нет ли среди них поляков из ППС, причастных к делам в Лодзи, а сейчас он, зная о появлении Глогера на каторге, желает с ним встретиться.
- Глогер прикончит вас, - сухо заметил Волохов.
- Сначала пусть он спросит у меня: желаю ли я быть приконченным? - спокойно возразил на это Полынов.
Вычегдов выразился чересчур конкретно:
- Ваша судьба решена. Если не желаете крупных неприятностей для себя, вам с Глогером лучше бы не встречаться… Именно со слов Глогера, я уже догадался, кто вы такой.
- Кто же я?
- Инженер! И вот мой добрый совет: наденьте шапку, застегните новенькое пальто и убирайтесь отсюда к чертовой матери.
Полынов снял шапку и, расстегнув пальто, сбросил его со своих плеч. Игнатий Волохов подивился его наглости:
- Мне такие герои уже попадались! Сначала идейный экспроприатор, а потом вульгарный вор. Кончали они, как правило, тем, что жестоко глумились - над прежними своими идеалами, мечтая в конце концов сделать экс или эксик лично для себя на такую сумму, чтобы потом стать зажиточным рантье.
- Вы недалеки от истины, - согласился Полынов. - Из боевой партии ППС я легально перешел в партию СПС, что легко расшифровать в трех словах: "партия - сам по себе".
- Какой цинизм! - возмутилась Ольга Ивановна. - Зачем вы пришли, не боясь нашего общего презрения к вам?
- Я же объяснил, что пришел повидать Глогера…
Отчаянно скрипнула калитка, послышались шаги.
- Так берегитесь - ГЛОГЕР ИДЕТ, - произнес Волохов.
Глогер сильно изменился, он даже постарел. Полынов, легко поднявшись, сам подошел к нему с первым вопросом:
- Так что там случилось с нашим Вацеком?
- Повешен! Но еще до разгрома "боевки" мы успели вынести тебе приговор, какого ты и заслуживаешь… Рекомендую вам замечательного подлеца! - с гневным смехом сказал Глогер, указывая на Полынова. - Пока мы в банке добывали злотые, проливая кровь за свободу будущей Речи Посполитой, этот сукин сын обчистил кассу в свою пользу… Я удивлен, что вижу его снова! Пусть он знает, что приговор партии остается в силе.
Полынов взял папиросу из пачки Вычегдова, и только этим жестом он выдал свое волнение.
- Выслушай меня! - резко заявил он Глогеру. - Я не признаю приговора, сфабрикованного в ресторане на Уяздовских аллеях самим Юзефом Пилсудским между рюмкою коньяка и бокалом шампанского. Еще до вынесения мне смертного приговора пан Пилсудский разложил всех вас налетами на банки и кассы, смахивающими на обычную уголовщину. А в преступном мире могут быть только банды, но никогда не возникнет никакой партии…
- Перестань! - грозно потребовал Глогер.
- Нет, - настоял Полынов. - Сейчас не ты мне, а я вынесу приговор, более страшный и более убедительный… Мне жаль бедного Вацека. Но мне жаль и тебя, Глогер!
- Замолчишь ты или нет?
- Не замолчу, - ответил Полынов. - Задумался ли ты хоть раз: во имя чего жертвовал своей жизнью, добывая в эксах деньги для того же пана Пилсудского?! Не он ли в партии польских социалистов проводит свою личную политику, а эта политика Пилсудского станет губительна для всей Польши.
- Не смей так судить о патриотах! - осатанел Глогер. - Кто ты такой, жалкий москаль, впутавшийся в наши дела?
- Да, я русский, - ответил Полынов. - Но мать у меня полячка, потому мне одинаково дороги интересы и Польши и России. Я не впутался в ваши дела, ибо всегда считал, что задачи революции для русских и для поляков останутся равнозначны…
Ольга Ивановна, закрыв рот ладонью, как это делают женщины из простонародья, слушала перебранку разгневанных мужчин, и она очень боялась именно конца их спора.
- Прекратите! - взмолилась она. - Убирайтесь оба на улицу и там разбирайтесь, кто прав, кто виноват, кому служит Пилсудский, а кому служите вы… Мне это все уже надоело!
Волохов и Вычегдов поддержали женщину:
- В самом деле, шли бы вы на Рельсовую…
Лицо Глогера уже перекосилось от гнева, он на свой лад понял это приглашение и выхватил револьвер из кармана:
- Не слушайте его! Этот человек способен любого опутать своей клеветой, и еще никакому Цицерону не удалось его переговорить. Но приговор партии не отменяется: смерть!
Ольга Ивановна с криком кинулась между ними, повиснув всем телом на руке Глогера, громко плача:
- Только не здесь! Только не в моем доме… пощадите меня и моего мужа… моих детей, наконец!
Глогер опустил револьвер, извинился:
- Добже, пани. Ради вот этой женщины, ради ее детей и мужа ее, которому осталось два года каторги, я откладываю исполнение приговора. Но ты не уйдешь от меня… не уйдешь!
И только сейчас он заметил, что из рукава Полынова за ним давно и пристально наблюдает жуткий зрачок браунинга.
- А ты большой дурак, Глогер! - сказал Полынов. - Я ведь, едва ты вошел, уже держал тебя на прицеле. И ты наверняка помнишь, что я обладаю счастливой способностью стрелять на полсекунды раньше других… Спрячь свое пугало! Мне жаль всех вас, сделавшихся жертвами убеждений пана Юзефа Пилсудского.
- Уберите оружие! - потребовала Ольга Волохова.
Мужчины спрятали его по карманам. Полынов взялся за пальто, кое-как набросил на голову шапку. Резко отвернувшись от Глогера, он неожиданно обратился к Вычегдову и Волохову:
- Вы правы, что в Лодзи была некрасивая история. Что же касается денег из Лодзинского банка, то я их… верну! Не сейчас, конечно, а гораздо позже, когда я буду убежден, что эти деньги пойдут на пользу народу… Прощайте!
За ним хлопнула дверь, и все долго молчали.
- А зачем он приходил? - вдруг спросил Вычегдов.
- Наверное, за моей пулей, - усмехнулся Глогер.
- Вряд ли он ее испугался, - ответил Волохов. - Этот человек слишком осторожен. Он осторожнее и хитрее тебя…
Вычегдов заметил, что картошка давно остыла.
- Такие Полыновы всегда будут опасны для общества, - сказал он, - и в этом вопросе я целиком на стороне Глогера.
Ольга Ивановна достала из кармана передника шпульку с нитками и стала прилаживать ее к швейной машине:
- Мне-то, матери с детьми, каково жить в этом мире?
* * *
Полынов доставил в трактир немало бутылей с самогонкой, и Недомясов был обрадованно удивлен его успехом:
- Ну, парень… с тобою можно делами ворочать. Откедова же нахапал столько? Где раздобыл?
- Не столь важно. Считай, что сам на пне высидел.
- Как бы мне за тебя на параше не сидеть.
- Гони кровь из носу! - велел Полынов.
Недомясов честно расквитался с ним, как и договаривались ранее, затем открыл одну из бутылок, принюхался:
- Вроде шибает! По такому-то случаю не грех и выпить за нашу коммерцию. Давай сразу по стакану дернем.
- По стакану молока, - отвечал Полынов.
Со стаканом молока он прошел в общий зал трактира, крикнув на кухню, чтобы для него поджарили яичницу с колбасой. Потом взял стопку газет, недавно прибывших с материка. "Новый край" писала, что правительство бухает сейчас миллионы на освоение Дальнего Востока, и потому делом ближайшего времени станет создание в этих диких краях условий, при каких человек не чувствовал бы свою оторванность от метрополии. Но тут внимание Полынова отвлек поэт из каторжан, обещавший за рюмочку спирта прочесть целую поэму о своих любовных страданиях.
- Не надо. Лучше ответь: за что на Сахалин угодил?
- Я убил ее, торжествующий! - провозгласил поэт.
- Кого убил?
- Изменницу.
Скомкав газету, Полынов отбросил ее от себя:
- Хорошо ли убивать женщину, которая ушла к другому, надеясь, что другой окажется лучше тебя, кретина?
- Как же так? - возопил поэт, трагически заламывая руки над головой. - Когда в театре шекспировский Отелло душит Дездемону, весь зал рукоплещет гордому ревнивцу. А я расплатился за измену с неверной, и меня за это на каторгу… Где логика? И почему я не слышу оваций восхищенной толпы?
Полынова даже передернуло от брезгливости:
- Знаешь, катись-ка ты… со своей поэмой!
К его столику приблизился другой сахалинец, завороженный запахом пищи, всем своим видом он вызывал жалость, и Полынов сразу передвинул к нему сковородку с яичницей:
- Я сыт. Доешь, брат. По какой статье?
Ответ голодного человека потряс его:
- А у меня статьи никогда и не было. Это у жены была статья. Вот я за ней и потащился на Сахалин, чтобы долг супружеский до конца выполнить, потому как любил ее, сударь.
- Ну?
- А что "ну"? Ее отправили на Сахалин пароходом, а "добровольноследующих", как я, казна не учитывает. Вот и топал по этапу. Пешком! Заодно с кандальными. Она-то скоро сюда приплыла. А я лишь через три года до Сахалина добрался. Вот, надеялся, радость-то для нас будет: снова мы вместе…
- Ну?
- Прибыл, а она, гляжу, уже с другим… Белый свет померк в глазах. Ничего не надо. Пожрать бы да выспаться в тепле.
- Куда ж ты теперь? - посочувствовал Полынов.
- Не знаю. Коли сюда попал, не выбраться. Да и на какие доходы? Не живу, а мучаюсь. Кому я нужен?
Полынов дал ему денег:
- Этого хватит, чтобы миновать Татарский пролив с почтой, которую возят на собаках до Николаевска гиляки каюры. Ну а там, на Амуре, заработаешь на дорогу до родимых мест. Только не плачь, брат. Даже не благодари меня. Не стоит…