* * *
Настоящий Полынов устроился на службу в метеостанцию Александровска. Дело было нехитрое, а ежедневная возня с барографами и гигрометрами вносила в душу приятное успокоение. Однако прожить на пятнадцать рублей жалованья было нелегко. Правда, у него кое-что оставалось в пуговицах арестантского бушлата, но все пуговицы недавно пришлось срезать, чтобы купить хороший браунинг. Сейчас он оставался по-прежнему невозмутим - это драгоценное качество выработалось в нем еще со времени подпольной жизни. Но, как опытный игрок-профессионал, Полынов обдумывал главные козыри в предстоящей большой игре. Вечерами его частенько видели в базарном трактире Пахома Недомясова, который исподтишка уже начал приглядываться к своему странному клиенту. Полынов никогда не унижал себя добыванием "записок" от чиновников, чтобы получить из "фонда" спиртное. В трактире он ни разу не осквернил себя алкоголем. В ответ на вопросительные взгляды трактирщика всегда просил одно и то же:
- Мне, пожалуйста, стакан молока.
- Молочко-то на Сахалине больно кусается.
- Я знаю, что молоко дорогое. Но я плачу…
С этим стаканом молока Полынов и сидел часами, внешне безучастный, слушая выкрики пьяных забулдыг, шушуканье базарных жуликов, отворачивался от призывов продажных женщин:
- Благодарю, мадам, но вы меня совсем не волнуете.
Потаскухи прямо шалели от подобных ответов:
- Так что же тебе еще надо? Или сиськой помахать, чтобы ты разволновался… тоже мне, псих ненормальный!
К ночи над Сахалином разбушевалась пурга. Пахом Недомясов выставил за дверь последних клиентов и, получив с Полынова за выпитое им молоко, присел к нему за столик.
- Вижу, что ты человек рискованный и раскованный. Много я знать не хочу, но спрошу: по какой статье здесь?
- По нечаянной… По… тридцать шестой.
- Ясненько.
- Дело! - потребовал от него Полынов.
- Вишь ли, из-под прилавка спиртишком торгую.
- Я это уже заметил, - сказал Полынов.
- Потому и говорю тебе как на духу… Возить спирт с Николаевска морем иль на собаках через пролив накладно. А тут многие самогон варят из онучей с портянками. Такой крепости, ажно дух захватывает, коли нюхнешь. Может, сговоримся?
- В чем?
- Ты мне - самогон, а я тебе - деньги.
- Сколько дашь за бутылку?
- Ну… рупь.
- Три! - потребовал Полынов.
- Без ножа режешь.
- Как угодно. Могу и без ножа.
- Ну, два… по рукам?
Полынов прикинул выгоды этого предложения. Обладатель спиртного на Сахалине всегда подобен банкиру, державшему пакет ценных акций. В каторжных условиях алкоголь давал человеку такую власть, перед которой сразу меркли все авторитеты надзирателей с их револьверами… Полынов сказал Недомясову:
- Хорошо. Согласен быть личным поставщиком двора вашего кабацкого величества… Но прошу аванс!
- Пардон, а это на что? - удивился кабатчик.
- Ради творческого вдохновения, иначе сюжет моей жизни рассыплется еще на первых страницах… гони, гад, "синьку"!
Пахом Недомясов был уже не рад своей откровенности:
- Да я тебя знать не знаю. Сунь тебе "синьку" в хайло, ты на улицу шмыгнешь, только тебя и видели.
- Тогда договор считаем расторгнутым.
- Постой, постой… А-а, подавись ты ею! - неожиданно шмякнул Недомясов на стол ассигнацию в 25 рублей.
Полынов изучил ее против света керосиновой лампы:
- Сразу видно иностранную работу. Правда, вот тут со штриховкой сплоховали, а в подписи кассира главного казначейства точка поставлена чуточку ниже. Хорошо бы жарить по утрам яичницу на костре из таких вот японских ассигнаций… Откуда?
- Губернаторский писарь забегал выпить. От него!
- Это который зовется Полыновым?
- Да, он самый. Уже при галстуке бегает.
- Тогда мне все понятно, - сказал Полынов настоящий, аккуратно укладывая полученные 25 рублей в бумажник. - Но если на спирте наживается даже крупное начальство Сахалина, то мне, каторжной морде, сам бог велел не забывать о себе.
Полынов собрался уходить, застегивая арестантский бушлат на все пуговицы. Высоким и чистым баритоном вдруг он пропел:
Эй, лейся, песня удалая!
Лети, кручина злая, прочь…
17. Развитие сюжета
Весь день бушевала пурга, заметая Александровск сугробами сыпучего снега; хлесткий ветер громко колошматил листами жести, сорванной с крыш, где-то на углу Рельсовой улицы со звоном разбился уличный фонарь. Но к вечеру все разом притихло, чистое небо развесило над сахалинской юдолью гирлянды созвездий.
- Если мы звали гостей, - сказала Ольга Ивановна мужу, - так нехорошо, если они застрянут в сугробах. Ты бы оставил свои газеты да расчистил дорожку от калитки до крыльца…
Волохов взял деревянную лопату и раскидал возле дома снежные завалы, чтобы могли пройти гости. Они ждали сегодня Вычегдова, их обещал навестить и поляк Глогер, появившийся на Сахалине с последним "сплавом". Ольга Ивановна заранее застелила стол холстинной скатертью, услышала скрип калитки.
- Открой, - велела она, - кажется, идет Вычегдов…
Разматывая на шее вязаный шарф, Вычегдов почти весело оглядел стол супругов Волоховых, украшением которого была большая сковородка с жареной картошкой.
- Я первый? - спросил он. - Вот и хорошо… А вы не слышали новость? Вчера вечером прямо напротив губернского правления кто-то напал на конвоира. Выкрутил у него из рук винтовку и скрылся. Сейчас ищут, а найти никак не могут.
Этот случай не был исключительным в жизни Сахалина, да и сами "политические", пообжившись на каторге, тайком обзаводились оружием - ради личной безопасности, ибо на защиту полиции рассчитывать не приходилось: тут люди сами привыкли отбиваться от грабежей и насилий.
- Садись. Наверное, скоро подойдет и Глогер.
- Мне жалко Глогера, - сказала Ольга Ивановна, поднимая крышку от сковородки. - Еще молодой парень, а уже озлоблен на весь мир и похож на волка, оскалившего зубы…
Вычегдов вступился за Глогера:
- Ну, Оля! Отсидеть в цитадели Варшавы, каждый день ожидая веревку на шею, тут характер не станет шелковым. А вообще-то, вся эта история с эксом в Лодзи какая-то нелепая. Там у них что-то произошло… очень некрасивое с деньгами!
- Кстати, - спросил Вычегдова хозяин, - ты выяснил: кто был этот человек, повстречавшийся однажды тебе на улице?
- Нет! Как мне объяснила тюремная шпана, это обыкновенный "куклим четырехугольной губернии круглого царства". На общедоступном языке, если перевести с уголовного на русский язык, это человек, не открывший на допросах ни своего подлинного имени, ни своего положения. Так что каторга его не знает…
В дверь кто-то постучал - три раза подряд.
- Открой, - сказала Ольга мужу. - Это Глогер.
- Который всегда опаздывает, - заметил Вычегдов.
Дверь распахнулась - на пороге стоял человек, при виде которого все застыли в изумлении. Первой опомнилась женщина:
- Я узнала вас… да, да, это вы наблюдали за нашим домом… Что было нужно от нас? Кто вы?
- Мне ваше лицо знакомо, - сказал Волохов. - Не вы ли однажды ночью подкрались к моему окну, заглядывая с улицы?
- А в прошлом году, - добавил Вычегдов, - я видел вас в партии "кандальных", но вы отвернулись от меня…
- Во всех трех случаях это был я! - улыбнулся - Полынов. - Я извещен, что вы ждете Глогера, который имеет привычку опаздывать. Я хотел бы сразу сознаться, что именно по моей вине в Лодзи произошло нечто… очень некрасивое с деньгами!
- Что-о-о? - закричал Вычегдов. - Вы разве дьявол?
- Нет, я ангел! Но падший ангел. И прежде, чем войти в чужой дом, я должен знать, что обо мне говорят…