- Вот это самое и пиши. Как новый директор начал с недоверия к коллективу, с подозрительности, с желания опорочить все многолетние достижения хозяйства. А сам сосредоточился на решении бытовых вопросов, будто он не директор, а завхоз, чем ставит государственные планы под угрозу срыва.
- Складно у вас выходит, Ержан-ага. Может, без меня обойдетесь, сами и напишете?
- Мне нельзя. Неужели не понимаешь, как это воспримут, что люди скажут? - Сержанов уже не шутя злился на Мамутова. Мямля, телок. Нет, это не боец. Да что там, был бы бойцом, не взял бы его к себе Сержанов, не сделал бы секретарем. Знал, кого назначал, вот теперь и расхлебывай.
Знать-то знал, но не до конца. Был прежде Мамутов учителем. Историю преподавал в местной школе и хотя не достиг никаких высот - ни в директора, ни даже в завучи не вышел, но дело свое знал и любил. Любил возиться с ребятами, делать с ними стенгазеты и монтажи к праздникам, организовывать всяческие сборы и слеты, мастерить с учениками наглядные пособия, ходить с ними в походы. Сержанов переманил его в совхоз, согласовав с райкомом, выдвинул в секретари. Говорить человек умеет, писать - тоже, в наглядной агитации разбирается. Чего еще? Ничего другого от совхозного парторга прежний директор и не требовал.
Мамутов долго колебался, понимая, что при директоре "Жаналыка" он будет чем-то вроде тамады. Но Сержанов обещал жилье, - учительская квартира стала тесновата, все же семеро детей да сам Мамутов с женой, - и зарплата секретарская побольше учительской ставки. Тоже не густо, но побольше. Поколебавшись, Мамутов сдался, еще и то принимая в расчет, что не простит Сержанов оскорбления - а любой отказ он считал для себя личным оскорблением, и только так, - не простит и отыщет способ выместить обиду.
Согласился. Жалел ли потом? Некогда было жалеть. Закрутила текучка. То одно, то другое, то просьба, то поручение, а Мамутов был человеком исполнительным и добросовестным.
Вошла хозяйка. Внесла блюдо, а на нем дымилась малиново-желтая, сверкающая маслеными боками курица, только-только из котла.
- Не гневайтесь на хозяйку, дорогой Ержан-ага! - повинилась женщина, опустив блюдо на кошму у ног Сержанова. - Руки у меня не быстрые, хоть и торопила их.
"Хороша пеструха! - глянул аппетитно на блюдо Сержанов. - Однако все же не барашек".
- Прости, келин! - сдерживая все еще кипевшую в душе злость, сказал Сержанов. - Не до угощения мне сегодня. Времени в обрез. В другой раз как-нибудь. Прости уж…
Он встал. И когда выпрямился во весь свой рост, то едва не уперся головой в потолок. Не для Сержанова был этот дом. Маленьким людям здесь жить.
Не оглядываясь, пошел к двери. Мамутову бросил через плечо:
- Разговор пусть здесь останется.
- Язык проглочу, - шутил Мамутов или серьезно - не разберешь.
- Не глотай язык. Он тебе еще пригодится.
В тот же день и почти в то же время на другом конце аула входил в чужую дверь и Даулетов. Он явился к старому Худайбергену и принят был, как велит обычай, вежливо, но не более того.
- Высокий гость - честь для хозяина, - сказал Худайбер-ген, но не приметил Жаксылык, чтобы старик особенно гордился этой честью.
- Уважаемый Худайберген, не называйте, пожалуйста, гостем того, кто пришел одалживаться.
- Да, да, - кивнул старик. - Понимаю. Сам приехал, жену еще не перевез. Один без хозяйки. Муки? Соли? Чаю?
- Нет, нет. Мне бы мозгов, - Даулетов улыбнулся. - Хотел занять у вас, аксакал, ума-разума. Знания ваши мне нужны. Вы один из старейшин, кто лучше сможет рассказать об ауле, о людях, о совхозе.
Даулетов вежливо поклонился, считая, что теперь очередь Худайбергена. Но старик молчал, понуждая Жаксылыка продолжать разговор самому. Хуже нет, если приходится говорить, когда надо бы уже слушать. Тут того и гляди скажешь какую-нибудь чушь. Но делать нечего, и Даулетову пришлось продолжать.
- На недавнем собрании вы один, уважаемый Худайберген, выступили против Сержанова…
Ну вот и сказанул. Ведь слова эти можно было истолковать и так: собираю, мол, улики против своего заместителя, а у вас, судя по всему, на него обида, так не поможете ли мне? Неудобно получилось. Понял это Даулетов и заторопился, скороговоркой-скороговоркой стал выпутываться из неудобного положения.
- Я к тому, что, значит, были у вас веские причины. Хотя, казалось бы, совхоз благополучный, по производству основных видов продукции план выполняет. Но вы, Худайберген-ата, с вашим умом и опытом, видимо, знаете что-то такое, чего другие еще не поняли. Я же человек новый, мне эти знания очень нужны. Потому и хотел занять их у вас.
- Не дам, - отрезал старик. - Не вернешь потому что.
- Зачем вы так, Худайберген-ата? Не водится за мной такого. Долги всегда отдаю аккуратно.
- Не водится, не водится, - пробурчал старик. - Вот я пчел держал, а потом гусениц шелкопряда. Так их я заводил. А тараканы сами завелись, не знаю, как избавиться. Не водится - заведется. Дрянь - она такая, сама собой берется.
Не клеилась беседа. Чувствовал это Даулетов, но не знал, как ее наладить.
- Вы за что-то сердитесь на меня, аксакал? Право же, не знаю, за что?
- Сердиться мне на тебя, директор, пока не за что. А только не нужен тебе мой ум. Живи своим, коль сможешь.
- Ум хорошо, а два - лучше. Разве не так?
- Не так. Это огурец с солью - хорошо, а дыня с солью- плохо.
Опять замолчали. Не выстраивался разговор, не выстраивался ни в какую, и все тут, рушился у основания. Ничего не попишешь, значит, надо откланиваться да идти восвояси.
- Извините, если что не так сказал… - начал прощаться Даулетов, но старик оборвал его:
- Вот именно - не так. Сказал - ладно, думаешь не так - вот беда. Говоришь "производство", "продукция"…
- Да, - быстро 'согласился Даулетов, обрадовавшись появившейся надежде на продолжение беседы. - Да, это бумажные слова. Но верьте, аксакал, я понимаю, что росток хлопка - не винтик. К нему мало подходить с одной лишь технологией, к нему с душой надо.
- Это само собой, - Худайберген отклонял попытку директора предугадать ход его мыслей. - Душа везде нужна. Другое важно. Нас уже зачислили в рабочие. Так и говорят - рабочий совхоза. А мы не рабочие, мы - дехкане, земледельцы. Понимаешь, директор? Земледельцы. Мы делаем не хлопок и не рис. Мы землю делаем, а уж она родит. Рабочий испортит деталь. Жалко, но ничего. Бери, делай другую. А если дехканин землю испортит? Другую где взять? Понимаешь?
- Да, да, - кивнул Даулетов. Это-то он понимал, и даже лучше старика, не зря же был экономистом. Понимал, что и в промышленности все не так просто, как кажется Худайбергену. Запорота деталь - загублен в ней общественный труд, загублен материал - ну это еще ладно, можно и в переплавку пустить, но энергия и общественно полезное время теряются безвозвратно. И землю испорченную можно восстановить: промыть солончаки, внести удобрения и прочее, и прочее. Можно, хоть, конечно, дольше это, хлопотнее и дороже, чем исправить деталь или даже отремонтировать машину. Все понимал Даулетов, но не ради же прописных истин пришел он сюда.
- Не понимаешь, значит, - Худайберген сокрушенно покачал головой. - Не понимаешь, директор, и не спорь. Слушай лучше, я тебе легенду расскажу.
"Легенда - так легенда, - подумал Даулетов, - пусть будет вечер народного творчества".
Старик встал, пересел со стула на кошму и, поджав под себя ноги, повел рассказ длинно и велеречиво, что удивило Даулетова, поскольку Худайберген не из говорунов. Видимо, передавал он предание так, как слышал от других, и был убежден, что нельзя ничего в нем менять, хоть манера сказа и не вязалась с его складом речи.
- Создал всевышний небо, землю, воду, птиц, зверей и рыб, и прочую тварь божью, и Адама создал, и дождался, когда от потомков его произойдут люди многочисленные, и людей в народы соединил, и каждому народу дал отдельное имя, и каждого землей наделил, и сел править сотворенным им миром.
И однажды к дворцу его небесному приходят неизвестные люди. И удивился бог и спросил: "Кто вы такие?"
И говорят ему неведомые люди: "Господи, мы и сами не знаем, кто мы есть, поскольку не дал ты нам имени".
И рассердился бог и спросил: "Где же вы были, когда я всем народам имена давал?"
Люди неведомые ему отвечают: "Прости, всесильный, но надеялись мы на твою милость и не осмелились презренной просьбой утомлять твои уши".
И ответил им владыка мира: "Сундук имен пуст. Раньше надо было приходить. Сами виноваты. Уж очень вы робкие. И очень неприглядные, незаметные. Наденьте, что ли, черные шапки, чтобы в следующий раз мог я вас опознать. Решу ваше дело, сам позову. А пока идите!"
Люди же ему говорят: "Куда идти нам, господи? Нет у нас земли".
Совсем прогневался бог и крикнул: "Я не мог ошибиться! Есть и для вас, ротозеев, земля. Только забыл где. Вот идите и ищите. И чтоб я вас больше не видел. Прочь!"
И пошли "черные шапки" искать свою страну. Много ходили по миру, много стран перевидели, но у каждой земли были хозяева. Одни злые, они кричали: "Убирайтесь отсюда, не то хуже будет!" Другие добрые, они пускали погостить, но уступать свою страну пришельцам тоже не собирались.