Абай быстро оглянулся и только теперь заметил отца. Кунанбай стоял с несколькими стариками поодаль, позади Гостиной юрты. Смущенный своей оплошностью, мальчик пошел к отцу. Байтас и Жумабай, спешившись и ведя коней в поводу, тоже шли к Кунанбаю. Высокий, коренастый, с седеющей бородой, Кунанбай даже не удостоил их взглядом своего единственного глаза, странно сверкавшего на бледном, словно застывшем лице. С другой стороны аула к нему приближались несколько всадников, тучных, богато одетых, на хороших конях. Насколько можно было судить издали, все это были старейшины. Кунанбай, видимо, ожидал их - он напряженно смотрел на подъезжавших.
Байтас и Жумабай еще подходили, когда Абай был уже возле отца. Кунанбай повернул голову, принял приветствие, но не двинулся с места. Он только окинул Абая быстрым взглядом и сказал:
- Ты вырос и возмужал. Выросли ли твои знания, как ты сам?
Насмешка это или сомнение? Действительно ли отец хочет знать о нем?.. С самых ранних лет мальчик привык следить за движениями бровей отца, - так опытный пастух следит за облаками в год джута, - и за эту наблюдательность отец ценил его больше остальных детей. Сейчас было понятно, что Кунанбай думает совсем не о сыне, а о приближающихся всадниках. Но Абай знал и то, что отец не выносит, когда не отвечают на его вопрос, и поэтому сказал сдержанно, но с достоинством:
- Слава богу, отец. - И, помолчав, добавил: - Занятия еще не кончились, но вы прислали за мной. Хазрет благословил, и я вернулся домой.
Возле отца стоял со своим слугой Майбасар - младший брат Кунанбая, сын одной из четырех младших жен Кунанбаева отца. Став в этом году ага-султаном, Кунанбай поставил Майбасара волостным управителем Тобыкты.
Довольный ответом Абая, Майбасар было начал:
- Он уже совсем взрослый стал…
Но Кунанбай прервал его, коротко сказав:
- Ступай, сынок, поздоровайся с матерями!
Абай только этого и ждал. И когда он повернулся к женщинам, которые, негромко переговариваясь, ревниво следили за ним, лицо его снова приняло жизнерадостное мальчишеское выражение. С детской торопливостью Абай бросился к матери, но кто-то схватил его, обнял, и тотчас на него посыпались поцелуи множества пожилых женщин и мужчин. Значит, он для них все еще ребенок?.. Мальчик даже покраснел от смущения, не зная, как быть: то ли сердиться, то ли радостно отвечать на ласку? У некоторых старух на глазах были слезы.
Вырвавшись наконец из объятий, Абай направился к матери. Родная его мать, Улжан, и третья жена Кунанбая, красавица Айгыз, стояли рядом. Айгыз сказала:
- Ну вот, всякие грязнухи заслюнявили все лицо нашему мальчику, и поцеловать некуда! - И она с высокомерной усмешкой поцеловала Абая в глаза.
Когда наконец он прильнул к родной матери, та не поцеловала его: она только крепко обняла и прижала сына к груди, жадно вдыхая запах его волос. Невозмутимая сдержанность и хладнокровие отца уже давно передались матери, мальчик знал это и не ждал большего. Но в этом молчаливом объятии он почувствовал такую теплоту и любовь, что сердце сильно-сильно забилось в груди…
Улжан не стала долго задерживать его.
- Подойди к бабушке, - сказала она и повернула мальчика к двери Большой юрты.
Старая Зере, опираясь на палку, уже ворчала на Абая.
- Негодный, не прибежал ко мне сразу! К отцу пошел, негодный! - бормотала она. Но едва внук оказался в ее объятиях, упреки сменились самыми нежными, самыми ласковыми словами. - Светик мой, ягненочек маленький, Абай, сердечко мое! - говорила бабушка, и прозрачные крупные слезы навернулись на ее глаза.
В юрту Абай так и вошел, обнимая старушку. Он просидел здесь долго. Уже совсем стемнело. Матери потчевали его то кумысом, то холодным мясом, то чаем, но Абаю было не до еды, - он не чувствовал голода, хотя не ел с самого утра.
Обе матери и невестки наперебой засыпали мальчика вопросами:
- Окончил ученье?
На муллу уже выучился?
- А по ком больше скучал?
Абай на все давал односложные ответы. Но последний вопрос заставил его встрепенуться.
- Где Оспан? Куда он ушел? - спросил он с такой поспешностью, которая сразу показала, что больше всего он соскучился по младшему своему братишке, шалуну Оспану.
- А кто его знает! Бродит где-нибудь, бездельник. Он сегодня всех нас вывел из терпения, вот мы с бабушкой и выгнали его. - И Улжан кивнула в сторону Зере.
Старушка поняла, что говорили о ней, и спросила:
- А? Что вы сказали? Не слышу, что вы говорите…
Абай громко, в самое ухо, рассказал ей, о чем шел разговор, и добавил:
- Бабушка, в прошлом году ты была совсем не такая. Что у тебя с ушами?
И он обнял Зере, прижавшись к ее коленям. Она расслышала его слова.
- Что осталось от твоей бабушки, светик мой? Одни кости! - печально ответила она.
Абаю стало жаль старушку, обреченную на тягостное одиночество среди людей.
- А можно вылечить твои уши? Если бы попробовать?
И Зере и все кругом рассмеялись, но, чтобы не огорчить мальчика, старуха ответила с улыбкой:
- Если мулла подует с молитвой, бывает, что начинают слышать. Это помогает.
- Ну, что ж, - сказала Айгыз, усмехнувшись, - внук твой уже мулла, пусть подует, раз это помогает!
Но остальные женщины повторили серьезно, будто в самом деле надеялись на знания Абая:
- Пусть подует ей в уши! Бедной старухе хоть на душе легче станет…
Абай знал, что и такой способ лечения, и обливание больного места краской, смытой со священных письмен, и чтение над ним молитв и песнопений - обычные приемы каждого муллы, ничем не отличающиеся от действий простой ворожеи. Он сидел, улыбаясь, точно подсмеиваясь над положением, в которое попал, потом вдруг обнял голову бабушки и забормотал ей в ухо то шепотом, то вполголоса:
Прелестен лик, в очах алмаз горит,
Заре подобен цвет ее ланит,
На гибкой шее белый снег лежит,
А брови тонкие начертаны творцом…
Сидевшие в юрте ничего не разобрали. Все решили, что он читает молитву. Поджав под себя ноги, мальчик с серьезным видом продолжал бормотать, как заправский мулла:
Но почему в минуты редких встреч
Тебя всего пронзает острый меч,
Твой слепнет взор, твоя немеет речь
Перед ее сияющим лицом?
Он зажмурил глаза, беззвучно пошевелил губами и дунул в ухо бабушке:
- Су-уф!
Это были его собственные стихи. Он сочинил их весной, начитавшись Навои и Физули. Но женщины все еще не понимали, в чем дело, - им казалось, что Абай читает молитву. Чтобы продлить это заблуждение, мальчик говорил полушепотом и только под конец, не скрывая больше своей проделки, повысил голос. Зажмурившись и раскачиваясь, как это делают муллы, читая Коран, он закончил нараспев:
Как пташка к югу свой стремит полет,
Так ты спешишь, прекрасная, вперед…
Не слышит бабушка - пусть с верой ждет:
Я излечу ее моим стихом!..
И он опять дунул:
- Су-уф!
Только теперь все поняли его шутку и рассмеялись. Поняла ее и сама бабушка. Она тихо засмеялась и, довольная, ласково похлопала внука по спине, прижавшись щекой к его лбу.
Но Абай по-прежнему оставался невозмутимо серьезным, и только в глубине его глаз притаился добродушный смешок. Обняв бабушку, он спросил:
- Ну как, лучше слышишь?
- Да, сразу стало гораздо лучше. Да будет безгранично счастье твое, - поблагодарила старушка.
Шутка мальчугана вызвала и смех и восхищение взрослых.
Его мать, Улжан, засмеялась не сразу. Она задумчиво глядела на сына. Как он вырос за этот год! Как возмужал, какая острота ума в его глазах, как не похож он на своих братьев!.. Легкая улыбка скользнула по ее губам.
- Я-то думала, сынок, что в городе тебя сделали муллой, - сказала она, - а ты, оказывается, вышел в мою родню!
Взрослые сразу поняли ее намек, и все снова рассмеялись.
- Ну конечно, в нем течет кровь Шаншар!
- Сразу видно, что он внук Тонтекена! - наперебой заговорили вокруг.
Кто-то припомнил слова Тонтекена, сказанные перед смертью: "Стыдно и дальше обманывать ожидания хаджи и мулл: придется умереть - пусть зарабатывают на поминках…"
- Апа, - задумчиво заметил Абай, - уж лучше умереть, как Тонтекен, чем быть знахарем и собирать подачки.
- Хорошо, если ты вправду так думаешь. Как ты вырос, мой мальчик! - промолвила мать.
В юрту вошел посыльный Майбасара, бородатый Камысбай. Едва переступив порог, он обратился к мальчику:
- Абай, голубчик, отец тебя зовет!
В юрте сразу стало тихо. Чувства, во власти которых Абай находился весь вечер, мгновенно исчезли. Он молча вышел.
В Гостиной юрте совсем не то, что в юрте матерей, даже наружный вид ее суров и холоден. Войдя, Абай отчетливо и громко отдал всем салем. Взрослые ответили ему. Народу было немного: Кунанбай, Майбасар, Жумабай и несколько старейшин племени Тобыкты - Байсал, Божей, Каратай и Суюндик. Из молодежи здесь сидел один Жиренше, двоюродный брат Байсала, всегда его сопровождавший; он дружил с Абаем, хотя и был старше его.