- Согласный, согласный, - бормотал осчастливленный старик. - Для хороших людей я всей душой.
- Всё. Можешь уходить.
Старик вышел, толкнув дверь задом, но тут же вернулся.
- Ради Бога простите, господин. Нельзя ли гривну ногатами разбить?
- Это ещё зачем?
- Боюсь, на Торге какой злодей узрит, когда я корчагу покупать стану, убьёт же.
- Ну что ж, ногатами так ногатами.
Антоний открыл калиту, отсчитал двадцать ногат, подал старику, тот вернул гривну, даже пошутил кисло:
- Хошь раз в жизни в руках подержал.
И уже за порогом, обернувшись, посоветовал:
- Ежели маленько блохи кусать станут, так нарвите вон полыни свежей, подстелите. Они её боятся.
Старик ушёл. Антоний потянулся, вздрогнул плечами.
- Ну, Феофан, надеюсь, ты понял, что я половину дела сделал?
- А на кой нам на неделю эта нора? Мы можем за день-два управиться.
- Надо с запасом, Феофан. С запасом всё делать. Можем и за час управиться и уехать, а хозяин явится - наш и след давно простынет. А теперь, Феофан, ты за своё дело берись.
- За какое?
- Как за какое? Заманивай зверя, чай, ты с ним на пиру чашками стукался. Вроде приятели теперь. Зазывай.
- Как?
- Думай, милый, думай. Я насторожил пасть, твоё дело приманить его сюда. А уж тут вместе потрудимся.
Они столкнулись нос к носу, хотя для этого Феофану пришлось покуролесить, выследить Семёна Толниевича, выбрать место менее людное и именно там как бы нечаянно налететь на него.
- Господи! - ахнул радостно Феофан. - Никак, Семён Толниевич? Вот удача-то. А мне не с кем и посоветоваться.
- Здравствуй, здравствуй, - сдержанно отвечал боярин, поскольку в лицо-то узнал сотрапезника, но не знал его имени.
- Я Феофан, - подсказал тот. - Неужто забыл уж?
- Как же, как же. Помню. Мы ещё с тобой чарками чокались.
- Вот именно. Я о чём хотел попросить тебя, Семён. Дело в том, что я купил здесь на Торге для храма золотой сосуд, принёс домой и что-то усомнился: уж золото ли это? Ты человек опытный, взгляни, развей сомненья.
- А где сосуд?
- Да там, в клети у хозяина, где я остановился.
- Где это?
- Да недалеко тут, на берегу. Избушка.
- Хорошо, я приду. Пойду искать попутное судно и зайду.
- Семён, я хотел ныне ж отъехать. Пойдём, только взгляни. Если золото, я тут же уеду, а если нет - мне ж надо найти ещё продавца, подсунувшего мне товар.
- Ну хорошо. Я зайду на подворье, дам денег дружинникам на питание и корм коням, только что получил с должника. И пойдём.
Они дошли до подворья купца Давыда Давыдовича, Феофан остался у ворот, а Семён через калитку вошёл во двор, прошёл на конюшню, нашёл старшего Гридина.
- Иван, вот держи три гривны. Накупи больше продуктов, коням овса. А я пойду к причалам струг нанимать.
- Скоро вернёшься?
- Конечно. Зайду только там на берегу к знакомому, вместе пировали в Переяславле, просит взглянуть на покупку.
- Струг-то поподъёмистее наймай. С конями, чай, плыть.
- Я знаю.
Феофан нервничал: "Как бы не сорвалось", ходил у калитки, щёлкал пальцами, потирал потные ладони. Наконец появился Семён Толниевич.
- Ну пойдём, что у тебя там... Мне попутно надо струг нанять, пойдём водой в Городец.
- Да, конечно, водой быстрей и безопасней.
Когда подходили к клети, стоявшей на отшибе, даже и это не насторожило Семёна Толниевича, ещё попенял Феофану:
- Что ж ты, не мог на лучшем подворье остановиться?
- Да мне одному-то много ль надо, - промямлил Феофан, у которого от волнения пересохло горло и сел голос: "Готов ли Антоний? Видит ли, что мы идём?"
Антоний был готов. Даже в печке тлел уже конец верёвки, предназначенной для грядущей пытки. И едва в полумрак вступил Семён Толниевич, не успевший там рассмотреть что-либо, как Антоний накинул на него удавку и повалил на пол. Вдвоём они быстро управились, поскольку заранее было условлено, что и как делать. Скрутили ошеломлённому боярину руки, привязали к столбу.
- Ну, здравствуй, Семён Толниевич, - с плохо скрытой издёвкой молвил Антоний.
- Вы что? Разбойники? - спросил наконец пленник.
- Это не важно. Отвечать будешь ты, Семён.
- Что вам надо?
- Первое: зачем ты поехал в Кострому?
- У меня тут должники оставались.
- Врёшь, сволочь.
- Вон Феофан видел, я шёл от Жеребца, заходил на своё подворье, давал деньги гридням на закупку хлеба и овса для коней. Мы ныне отплыть должны.
- Отплывёшь, успеешь, - усмехнулся нехорошо Антоний. - Так скажи всё же, что вы внове затеваете против нашего князя со своим Андреем.
- Ничего мы не затеваем. Князья помирились, и слава Богу.
- Кто из вас надоумил Орду на Русь вести?
- Это надо не меня спрашивать, а моего господина.
- Но ты, ты, дурья башка, разве не понимал, что на Руси есть один великий князь - это Дмитрий Александрович, а не твой сосунок - Андрей?
- Это не вам решать, кто из них великий, а им самим. Они князья, мы слуги.
- И ты служишь честно?
- Да, - твёрдо отвечал Семён Толниевич. - Я служу честно всем князьям, к которым нанимаюсь. Ныне я слуга Андрея Александровича и предать его не посмею.
- Ещё как посмеешь, - сказал недобро Антоний. - Феофан, там в печи верёвка тлеет, подай-ка её сюда.
- А я-то думаю, что это горелым воняет, - наклонился Феофан к жерлу печки и достал обрывок верёвки в два локтя, конец которой тлел.
Антоний взял верёвку, подул на тлеющий конец, пепел осыпался, и конец заалел, как тлеющий берёзовый уголь.
- Ну-ка, расстегни молодцу сорочку, - скомандовал Феофану.
Тот, распахнув на Толниевиче кафтан, не стал мешкаться с пуговками, разорвал сорочку почти до пояса, обнажив волосатую грудь.
- Вы что, с ума сошли, ребята, - сказал пленник.
- Сейчас ты у нас сойдёшь. Феофан, зажми ему пасть, если кричать начнёт.
Антоний стал тыкать в грудь несчастного пылающим концом. Тот застонал, заскрипел зубами, начал вскрикивать от боли. Феофан кинулся зажимать ему рот. Семён вертел головой туда-сюда, не давая насильнику этой возможности.
Однако тот ухватился одной рукой за волосы на затылке жертвы, а другой ладонью накрыл рот. Но, тут же охнув, отдёрнул руку.
- Он меня укусил, скотина.
- Ах, так... - Антоний ткнул огонь Толниевичу прямо в лицо и едва не выжег ему глаз.
- Что вам надо? Что вам надо? - твердил Толниевич.
Антоний кинул тлеющую верёвку к печке.
- Ну, будешь говорить, сука?
- Что говорить? О чём?
- С кем твой князь затевается на Дмитрия Александровича?
- Да ни с кем, я же сказал вам, ни с кем.
Семён Толниевич, кажется, начал понимать, чем кончатся пытки, что ждёт его. Смотрел затравленно на своих мучителей.
- Ваш князь и мой целовали крест на дружбу и любовь, так такова клятва вашего господина? Да? Вы хотите через крест переступить?
Антоний шагнул к двери, кивнув Феофану: "Выйдем". Прикрыв за собой дверь избёнки, остановились.
- Ну, что будем делать? - спросил Антоний. - Из него, видно, и впрямь ничего не вытянешь.
- Забить надо. Лучше удавить. Без крика чтоб.
- А труп?
- В воду.
- Сейчас, что ли? На берегу увидеть могут.
- Как стемнеет. А сами на лодейку и...
- Никто не видел, как ты его сюда вёл?
- Да если и видели... Что, двум приятелям нельзя и по улке пройти?
- Ладно. Волга всё прикроет.
В это время с треском распахнулась дверь, сильно ударив по локтю Антония. Из клети выскочил Семён Толниевич и закричал истошно:
- Люди-и-и! - и хотел бежать, но Феофан кошкой кинулся на него, пытаясь повалить.
От удара словно молния пронзила локоть Антонию. В следующее мгновение, придя в себя, он выхватил засапожник и всадил его под лопатку орущему Семёну. Раз, другой, третий.
Тот кулём упал на землю, тем более что на нём висел Феофан. Окровенив вход у двери и порог, они втащили убитого в избушку, кинули на пол. Дышали оба часто, словно целое поприще бежали.
- Вот же гад, а... Ты гляди, развязался, - сказал Антоний.
- Надо было лучше привязывать, - упрекнул Феофан. - А ну, убёг бы? Что тогда?
- Что ты, что ты, Боже упаси. Тут бы и нам уйти не удалось. Он же мне локоть отшиб, гад. Хорошо левый, а если б правый, я бы и нож не удержал.
- Делать что будем? Ночи ждать?
- Да нет, пожалуй. А ну как кто слышал? Знаешь что... Давай лодью к воде снесём, а потом и его.
- Но видно ж ещё.
- А мы его в обнимку с двух сторон, ровно пьяного.
- Перемажет он нас, окровенит. Говорил, давай удавим.
- Ладно. Перемажет, ототрёмся. Пошли.
Они вышли. Внимательно осмотрелись, бросили в лодью весло, ухватили её с двух сторон - один с носу, другой с кормы, понесли вниз к воде. Она и впрямь была не тяжела.
По берегу там и тут стояли зачаленные лодьи, струги, насады, но напротив их избушки берег был не занят. Спустили лодейку вполовину, чтоб не уплыла. Антоний, присев тут же, стал обмывать нож, руки и даже рукав, забрызганный кровью.
- Здоров боров, нечего сказать. Лишь в третий раз сердце достал, - ворчал Антоний.
- Тиш-ше, - зашипел Феофан.
- Что?
- Кто-то у избушки, кажется, гомонит.
- Да ты что? В своём уме?
Оба замолчали, напрягая слух. И точно, сверху от избушки слышны были женские голоса, охи да ахи.