- Это превосходно! При нашем дворе всегда недоставало таких искусных мастеров.
Смысл этих слов не ускользнул от Леонардо - и конечно же от Лоренцо, которому они, собственно, и предназначались.
- Я уверен, что великое искусство Леонардо украсило бы твой любимый город, - сказал Лоренцо. - Но сейчас, боюсь, некоторые обязательства удерживают его во Флоренции.
- И кроме того, Флоренция - мой дом, - сказал Леонардо. - Она - источник моего вдохновения. - Сказано это было, чтобы польстить Лоренцо, но приглашение Сфорца не нанесёт ущерба его репутации во Флоренции. Когда-нибудь Леонардо может понадобиться покровительство этого человека... - И он улыбнулся Лудовико так, точно тот был Симонеттой.
- Пожалуйста, сыграй нам на своей лире, - попросила Симонетта.
И Леонардо играл и пел вместе с Аталанте Мильоретти, голос которого был глубок и звучен, как колокол. Наиболее подходящей показалась Леонардо песенка, которую он сложил, когда ночами напролёт беззаботно шатался по городу:
Коль желанья нет силы исполнить,
Делай то, что без силы доступно;
Мудрый должен о слабости помнить,
А не мочь и желать - безрассудно!
Симонетта захлопала прежде других; а потом, раззадоренный игрой, Анджело Полициано, лучший поэт Флоренции, напел на тот же мотив свои стихи:
Что за дева по травам и розам
В белоснежных одеждах ступает?
Увенчали алмазами росы
Чистый лик, где лишь скромность сверкает.
Пока он пел, Джиневра отошла от своего кружка и встала рядом с Леонардо, так, что он чувствовал её гнев - словно это он унизил её. Все мужчины кланялись ей и хлопотали вокруг неё, и Симонетта тоже не пожалела любезных похвал её платью и прекрасным волосам. Джиневра опешила - Симонетта была искренне счастлива, деля с ней внимание мужчин. Однако хотя Джиневра и была заметно красивее, всё же это был двор Симонетты - Симонетта царила здесь, Симонетта повелевала любовью величайших художников и правителей Флоренции.
Тогда Леонардо, глядя на светловолосую, бледную, лёгкую, как воздух, Симонетту, запел для неё. Однако повернулся он к Джиневре, и к ней были обращены его слова и взгляд. Этот миг он вырвал у Симонетты. Сейчас он не был рогоносцем, бастардом, художником без будущего. Он пел и играл на конской серебряной лире не для Симонетты, но для Джиневры.
В поступи её величье королевы,
Бурю укротит одна улыбка девы.
Когда он закончил, Симонетта поцеловала его в щёку; и Леонардо ощутил исходящий от неё запах мускуса - почти такой же, как у Джиневры, только в запахе Симонетты было что-то дикое, животное, почти мужское, будто и она только что занималась любовью. Тут он взглянул на Джиневру и понял, что она хочет его, что на самом деле ему незачем бояться этих её хитростей. Лицо Джиневры было напряжено, быть может отражая смесь гнева и ревности; она коснулась его руки и похвалила его. Щёки её пылали, как бывало, когда они занимались любовью в доме её отца, под носом у слуг и родни.
И тут за своей невестой явился Николини. В тот же миг Леонардо почувствовал напряжение, возникшее между купцом и свитой Медичи, потому что Николини был политически и экономически связан с аристократическим семейством Пацци. Пацци были самыми опасными противниками Медичи в банковском ремесле и особенно ненавидели Лоренцо, обвиняя его в том, что он закрыл им пути на политическую арену.
Но прежде чем Николини сумел вытащить Джиневру из кружка знати, ему пришлось выдержать представления и обмен любезностями. Наконец он подтолкнул её вперёд - жест, который привёл Леонардо в бешенство, - и прошипел:
- Молодой человек, могу я поговорить с вами с глазу на глаз?
Леонардо оставалось лишь кивнуть. Он извинился перед гостями, ответив пожатием плеч, когда Сандро Боттичелли поинтересовался, что происходит. Сандро шёл за ними, пока Николини, обернувшись, не обратился к нему:
- Мессер Боттичелли, не будете ли вы добры проводить мою прекрасную даму к окну, подышать воздухом? Ей только что было плохо... Я у вас в долгу - жара утомила и меня, и мне хотелось бы посидеть немного тут с мастером Леонардо, если его устроит моё общество. - И Николини указал на два мягких табурета.
Как бы ни беспокоилась Джиневра, ей пришлось удалиться вместе с Сандро. Чтобы отыскать окно, Сандро вынужден был увести её из студии в мастерские.
Но Николини не сел. Он стоял вплотную к Леонардо, и Леонардо чувствовал его мерзкий запах, который не могла заглушить никакая туалетная вода. От него несло потом и непереваренной пищей, потому что зубы у него были гнилые и редкие, хотя это и можно было заметить лишь приглядевшись. Однако таковы были все горожане Флоренции, не исключая патрициев; это Леонардо, помешанный на чистоте, трижды в неделю принимал ванну.
- Я говорю вам это только раз, юноша, - сказал Николини. - А потом всё должно быть забыто, словно ничего и не было.
- Хорошо, - вызывающе сказал Леонардо, слегка отодвигаясь от этого напористого патриция.
- Не обманывайся на мой счёт, сынок, - продолжал Николини. - Не считай меня глупцом. Годы мои, может быть, и преклонные, но я не слеп, не нем и не глух. Ты думаешь, я не знаю, что вы с Джиневрой чувствуете друг к другу?.. - Он помолчал. - Я знаю почти всё. - Он изучающе оглядел Леонардо, и тот ответил таким же немигающим взглядом. - Я знаю, что ты трахал её в доме её отца. - Голос Николини был тих и злобен. - Знаю и то, что ты имел её под лестницей не более часа назад, маленький ублюдок.
Лицо Леонардо пылало: Николини, должно быть, следил за ним. Его левая рука потянулась к кинжалу.
- С твоей стороны будет крайне неприлично убивать меня именно сейчас. - Николини взглядом указал направо, откуда направлялся к ним дородный, безупречно одетый человек. Николини был абсолютно спокоен, точно привык ходить по лезвию меча. - Этой игры тебе ни за что не выиграть. Я женюсь на ней, и мне наплевать, что она надеется поправить дела своего папаши и надуть меня. И знаешь почему?
- Ты закончил? - Леонардо сдерживался изо всех сил. Приспешник Николини стоял совсем рядом.
- Потому что я люблю её и могу добиться своего. Ты не должен, да и не посмеешь видеться с ней снова, кроме тех часов, когда она будет позировать тебе для портрета. И уж будь уверен, я позабочусь о достойном сопровождении. Попробуй только встретиться с ней - и я уничтожу тебя. Убью, если в том будет нужда. Всё, чего ты сможешь добиться, - это причинить боль Джиневре, сделать её пленницей в собственном доме, и это будет мой дом. Ты понял?
- Надеюсь, сударь, вы простите меня, - громко сказал Леонардо, как мог достойно прерывая это унижение. - Но мне надо кое-что сделать для мастера Андреа. - Он двинулся прочь - и тут же наткнулся на Зороастро; тот смотрел на него и слегка усмехался, как бы злорадствуя. Однако это выражение мгновенно сменилось участием.
- Ты должен быть поосторожнее, Леонардо, - сказал Зороастро.
- Ты о чём? - Леонардо силился сдержать слёзы гнева и отчаяния.
- Я не мог не услышать твоей беседы с мессером Николини.
- Скажи лучше - не мог не подслушать.
- Ты - мой друг. Я беспокоился...
Тосканелли прервал этот разговор, позвав Леонардо, и тот, извинившись, отошёл к своему старому учителю, рядом с которым стоял темноволосый тонкогубый мальчик.
- Приятно видеть тебя таким бодрым, - сказал Леонардо, но голос его прозвучал бесцветно и пусто.
- Зато ты, кажется, увидал одного из тех духов, которых так неумело защищал мессер Николини, - заметил Тосканелли. - Твоё счастье, что большая часть академиков и риториков куда больше искушена в риторике и логике, чем твой недавний оппонент.
Леонардо не смог удержать улыбки. Ему отчаянно хотелось остаться одному, чтобы прийти в себя, но он постарался сосредоточиться на пустячном разговоре с Тосканелли и забыть о своём унижении. В конце концов, Тосканелли был великим человеком, заслуживающим всякого уважения. Леонардо ничего не знал бы о географии небес и мира за пределами Флоренции, если бы не этот старик.
Ему надо поделиться с кем-то, но с кем?
Джиневру, скорее всего, стерегут так хорошо, словно она уже не здесь, а в одной из башен Николини. Можно бы поговорить с Сандро - но позже.
- Я хочу представить тебе молодого человека, с коим у тебя много общего, - продолжал Тосканелли. - Его отец, как и твой, нотариус. Он вверил Никколо моему попечению. Никколо дитя любви, как и ты, и удивительно одарён в поэзии, драматургии и риторике. Интересуется он всем, вот только, кажется, ничего не в состоянии завершить! Но, в отличие от тебя, Леонардо, он - молчальник. Верно, Никколо?
- Я вполне могу разговаривать, мессер Тосканелли, - сказал мальчик.
- Как тебя зовут? - спросил Леонардо.
- Ах, простите мою невоспитанность, - вмешался Тосканелли. - Мастер Леонардо, это Никколо Макиавелли, сын Бернардо ди Никколо и Бартоломеи Нелли. Возможно, ты слышал о Бартоломее - она пишет религиозные стихи и очень талантлива.
Леонардо поклонился и сказал с толикой сарказма:
- Знакомство с вами, юноша, - честь для меня.
- Я хотел бы, чтобы ты занялся обучением этого юноши, Леонардо.
- Но я...
- Ты - одинокий волк, Леонардо. Тебе надо научиться щедро делиться своими талантами. Научи его видеть, как видишь ты, играть на лире, рисовать. Научи его волшебству и перспективе, природе света, научи, как держаться на улицах, как вести себя с женщинами. Покажи ему свою летающую машину и наброски птиц. И могу гарантировать, что он в долгу не останется.
- Но он ещё мальчик!