Он создал себе убежище из холода и пустоты. Однако внешне он был по-прежнему любознателен и общителен; его студия разрасталась, захватив постепенно череду комнат - к смятению юных учеников, которые эти комнаты занимали. Ходить здесь было опасно: многочисленные Леонардовы машины и изобретения валялись повсюду, словно по студии прошлась буря. Студия больше походила на мастерскую механика, чем на bottega художника: тут были лебёдки и вороты, гири с крюками, висевшие на специально изобретённых отпускающих механизмах, компасы и другие, самим Леонардо придуманные инструменты: ваги, шлифовальные и полировальные приспособления, токарные станки с педальным приводом и механические пилы, устройства для шлифовки линз и роликовые механизмы для подъёма колоколов. Леонардо мудрствовал над всеми видами зубчатых колёс, над способами передачи механической энергии, над системами блоков; и повсюду валялись его заметки и наброски клапанов, пружин, маховых колёс, рычагов и шатунов, шпонок, осей и приводов. Хотя у Леонардо были собственные - неофициальные - ученики, которые возились с его машинами и моделями, он не позволяй. никому из домашних Верроккьо убирать комнаты - боялся, что кто-нибудь похитит его идеи.
Но над всеми машинами, моделями, инструментами, книгами, разрозненными тетрадями висела новая, хотя и не достроенная ещё летающая машина. Она казалась такой лёгкой и хрупкой, словно бумазея и шёлк, дерево и кожа могли быть основой любви и счастья.
- Леонардо, иди к столу! - нетерпеливо прокричал снизу Андреа дель Верроккьо.
Низкое солнце золотилось в небе; столовая, обычно служившая мастерской, казалась сотканной из дымки и сна, потому что косые лучи просвечивали плававшую в воздухе пыль. Длинный рабочий стол был покрыт скатертью, на которой разложили ножи, тарелки и чашки, расставили миски и узкогорлые кувшины с крепким вином. Ароматы жареного мяса, оладий, сладостей смешивались со слабым, но постоянным запасом лака и неизгладимым запахом каменоломни, потому что в студиях даже сейчас обрабатывали мягкий камень из Вольтерры и Сиенны. Шум был не только слышим, но и ощутим кожей.
- Ты так торопишься завершить заказы, что твои ученики работают без обеда? - спросил Леонардо, входя в комнату. Сегодня вечером за столом сидели только Андреа, его сёстры, кузины, племянницы и племянники, а также - Лоренцо ди Креди, Никколо, старший подмастерье Франческо, Аньоло ди Поло и Нанни Гроссо. Аньоло и Нанни, старшие ученики, были любимцами Андреа.
- Я подумал, не пообедать ли в кругу семьи, - отозвался Андреа; он явно чувствовал себя не в своей тарелке. - И кроме того, Леонардо, я тороплюсь закончить заказы... особенно запрестольный образ для добрых монахов из Валломброзы.
Эти слова вызвали нервный смешок Аньоло ди Поло, недруга Леонардо. Они были схожи характерами, но Леонардо более одарён, и Аньоло вечно ему завидовал.
- Но с этим заказом всё в порядке, - заметил Лоренцо ди Креди, писавший для Леонардо панно "Святой Донат и сборщик податей".
- Леонардо, а ты работал над образом? - спросил Андреа. В голосе его слышалась какая-то резкость, словно он был зол на Леонардо... словно подстёгивал его.
Леонардо вспыхнул.
- Я закончил predella Сан Доминго, осталась только голова святого Евстафия. Наш дорогой Лоренцо ди Креди был так добр, что обратил свой немалый талант на заказ, пока я занимался... исследованиями.
- У тебя обязательства перед predella, - сказал Андреа с необычным для него жаром.
- У меня обязательства перед твоей bottega и тобой. - Леонардо так резко повернулся к нему, что едва не опрокинул стол.
- Что-о?..
- Эти исследования приносят немалый доход в твою мошну, маэстро. Зачем заставлять меня писать, если Лоренцо может делать это не хуже?
- Затем, что эта работа не Лоренцо, а твоя, - ответил ему Андреа. - Ты старший ученик.
- А как ты провёл сегодняшний день, если не писал и не ваял? - спросил у Леонардо Аньоло.
Леонардо ответил без малейшего сарказма:
- Я продолжал занятия анатомией в больнице, синьор Аньоло. Знаешь ли ты, что когда человек стоит с протянутой рукой, то она чуть короче, если ладонь обращена вниз, чем когда повёрнута вверх? Я проанатомировал руку и насчитал тридцать костей, три - в самой руке и двадцать семь - в кисти. Меж кистью и локтем - две кости. Когда поворачиваешь руку вниз, вот так, - он показал движением левой руки, - то две кости скрещиваются таким образом, что кость с внешней стороны руки косо ложится на внутреннюю. Ну, а теперь скажи - разве не нужно знать это тому, кто работает с кистью и резцом?
Аньоло нахмурился и покачал головой.
- Да зачем же это надобно?
- Писать... да и ваять верно.
Аньоло покраснел.
- А по-моему, тебе любое средство хорошо, лишь бы за холстом не сидеть! - выпалил он под всеобщий смех.
- Я говорил в больнице с одним стариком. - Теперь Леонардо обращался уже к Андреа. - Его кожа была жёсткой, как пергамент, он жаловался на слабость и холод.
Через несколько часов он умер; и когда я вскрыл его, то обнаружил причину его слабости и холода, а заодно - почему у него был такой высокий резкий голос. Его трахея, ободочная кишка, да и весь кишечник высохли, а в вене под ключицей были камни размером с зубчик чеснока. И изо всех вен сыпалось что-то вроде шлака.
- Дядя Андреа, если маэстро будет продолжать, меня стошнит, - заявила одна из племянниц Верроккьо, девочка лет двенадцати.
- Тогда возьми тарелку и уйди в другую комнату, - мягко посоветовал ей Андреа. Затем улыбнулся и кивнул Леонардо, давая знак продолжать.
- Артерии были толстыми, а некоторые и совсем перекрыты, - сказал Леонардо, как будто его и не прерывали.
- Вот как? - отозвался Андреа.
- Мне кажется, старики слабеют и замерзают оттого, что кровь более не может свободно течь по перекрытым протокам. Врачи настаивают, будто всё дело в том, что с годами кровь густеет, - но они ошибаются. Они думают, что можно узнать обо всём на свете, только читая "De Medicina" и "De Utilita".
Андреа кивнул с заметным интересом, но вслух сказал:
- Леонардо, мне нравится такое усердие, но, боюсь, как бы ты снова не стал мишенью для нападок и пересудов.
- Я не единственный художник во Флоренции, изучающий анатомию.
- Но ты один, как говорят, не боишься Бога.
- Кто это говорит?
- Хотя бы я, - сказал Аньоло.
Леонардо резко повернулся к нему, но тут вмешался Андреа:
- Аньоло, изволь выйти из-за стола.
- Но я...
- Сейчас же! - Когда Аньоло ушёл, Андреа сказал: - Когда мы закончим, я хотел бы перемолвиться парой слов с Леонардо.
Эти слова послужили сигналом к окончанию ужина, но прежде чем сотрапезники распрощались с Андреа, он махнул им рукой, призывая задержаться.
- Но сперва, - продолжал он, - я должен сделать объявление. Поскольку вы все - члены моей семьи, - при этих словах он взглянул на Франческо и Леонардо, - я хотел бы, чтобы вы первыми услышали эти новости.
Франческо обеспокоенно подался вперёд.
- Всем вам известно о моих неладах с венецианцами, - продолжал Андреа.
Речь шла о конной статуе венецианского кондотьера Бартоломео Коллеони. Андреа получил заказ и уже стал работать над макетом, чтобы перенести его в бронзу, но тут венецианцы передумали и заказали фигуру кондотьера Валлано де Падова. Верроккьо должен был сделать только коня. Услышав об этом, он разбил модель, раздробил на кусочки голову лошади и покинул Венецию. Венецианцы же в ответ объявили, что, появись он в Венеции, сам лишится головы.
- Ну а теперь венецианцы, кажется, готовы удвоить плату, лишь бы я возвратился в их город и отлил им статую, - с улыбкой продолжал Верроккьо.
Удивились все, и в особенности Франческо.
- Как так? - спросил он. - Они же вынесли тебе смертный приговор, разве нет?
- Вынесли, - подтвердил Андреа. - А я ответил на их угрозы. Я сказал, что постараюсь никогда не возвращаться в их вонючий городишко, потому что они, без сомнения, не сумеют восстановить на плечах единожды отрубленную голову - особенно такую великую и уникальную, как моя!
Тут улыбнулся даже Франческо.
- Более того - я сказал им, что я зато сумею заменить голову коня, да ещё головой куда более прекрасной, чем была. - Андреа пожал плечами. - Им это почему-то понравилось.
- Когда ты едешь? - спросила его сестра.
- Примерно через месяц.
- Тогда нам надо время, чтобы привести в порядок заказы, - сказал Франческо. - Нам надо потеснее поработать с Леонардо... ведь он остаётся за мастера.
Андреа помялся и всё с тем же смущённым видом сказал:
- За мастера останется Пьетро Перуджино.
Все молчали, застигнутые врасплох.
Несколько мгновений висела тишина, затем её нарушил тот же Франческо:
- Я думал, Пьетро в Перудже.
- Он возвращается в этом месяце, - сказал Андреа. - А теперь, надеюсь, вы извините нас с Леонардо. Нам надо кое-что обсудить.
Вышли все, кроме Никколо: тот остался сидеть подле Леонардо.
- Пожалуйста, маэстро, - сказал он, - позволь мне остаться.
- Это личные дела, Никколо, - сказал Андреа.
- Почти такие же личные, как повешение. - Леонардо наконец дал выход огорчению. - Пускай мальчик останется.
- Как хочешь, - пожал плечами Андреа и, помолчав немного, добавил: - Прости, Леонардо, но ты не оставил мне выбора.