- Что же, не мне лишать тебя головы, молодой солдат, - сказал калиф. - Но, быть может, это сделает твой повелитель, когда ты передашь ему мои дары и мою благодарность. - С этими словами он поднял с земли драгоценный меч и знаком велел своим телохранителям унести палку и седло. Затем он шепнул что-то Хилалу, который поговорил с одним из своих лейтенантов; минуту спустя появились несколько солдат, которые волокли тяжёлые мешки. Трупная вонь была невыносима, даже здесь, под открытым небом.
- Покажите нашим гостям наши дары Великому Турку, - сказал калиф.
Телохранители вывернули мешки - на землю выкатились головы. Головы турков. Солдаты завопили; один прорвался через стражников и ударом ноги зашвырнул голову в толпу; стражники принялись швырять в ряды солдат другие головы, и скоро не менее двух десятков турецких голов летало над войском. Было много криков и ругани, но никто не смеялся; войска не потеряют своего смертоносного настроя... не забудут Айше - свою Мадонну... нет, они понесут её с собой как священную жертву смерти.
И её невидящие глаза будут указывать им путь.
- Скажите своему царственному повелителю, что у меня для него будет ещё много таких даров. Я умножу их тысячекратно, и венцом этого дара будет его собственная голова. - Калиф помолчал и обратился к молодому пейку: - Не потеряй отваги, солдат, ибо если ты или твои спутники падёте духом или растеряете по дороге мои дары - я возьму и ваши головы. Или вы думаете, что только у Мехмеда есть шпионы?
С этими словами Кайит Бей отпустил турков и смотрел, как они идут сквозь строй разъярённых мамлюков и персов. Затем он послал за турками своих лучших разведчиков и велел им разведать боевые порядки войск Мустафы... и Мехмеда.
Двумя днями позже разведчиков нашли у скалистого перевала, что спускался в узкую длинную долину. Все двадцать нагими были посажены на кол.
И конечно, у них не было голов.
Кайит Бею было трудно воевать в этом краю - его войско оказалось уязвимо уже из-за одних своих размеров; и турки избрали настоящую партизанскую тактику: они устраивали засады, налетали на фланги армии и снова бесследно исчезали в горах и лесах, грозя превратить завоевательный поход калифа в войну на износ. Полки рассыпались, преследуя турок? - и чаще всего подвергались уничтожению; орудия Хилала были лишь обузой для движущейся армии, бесполезной против стратегии турок - внезапных налётов и стремительного исчезновения. Казалось, что сам здешний край восстал против калифа: горные тропы, отвесные утёсы, узкие перевалы, где полсотни человек могли задержать десять тысяч.
Солдаты и животные голодали, потому что запасы пшеницы и ячменя подходили к концу. Турки жгли всё за собой, и если только Кайит Бей не сумеет прорубиться сквозь их ряды, что, казалось, растекались и таяли, как грязь в воде, его войско будет обращено в бегство голодом даже прежде, чем турки двинутся в наступление и одолеют египтян и персов мечами и пиками.
Турки устроили ночную атаку и были загнаны в близлежащий лес. Погибли пять тысяч арабов, вдвое больше были ранены; мамлюки жестоко отыгрались за эти потери на войсках Мустафы, но солдатская плоть недорого стоит, и сын Великого Турка исчез, бросив своих воинов на растерзание арабам. Он ударит снова. Но когда?
Подобно Цезарю, который разделял и побеждал, Мустафа разделял, таился, становился частью окружающего, наносил удар - и исчезал.
Злая, взбудораженная, голодная, измученная, армия шла вперёд днём, а зачастую и ночью.
Они больше не возглашали имя Айше. Они больше не кричали, требуя крови турков. Они были настороженны и опасны и, разочаровавшись сверх меры, обратились против калифа; его наёмная конница, те, что убили святого муллу в его же собственной мечети, потребовали двойного довольствия и платы, грозя иначе вернуться по домам. Прочие остались на стороне калифа, хотя мамлюки держались отчуждённо, как бы показывая, что сердцем они на стороне мятежников.
Мятежники засыпали стрелами и копьями шатёр калифа; они ухитрились раздобыть пушку и выстрелили из неё в Кайит Бея. Тут вступили было в бой его телохранители, но Кайит Бей удержал их. Он вскочил в седло и поскакал через ряды солдат, уязвимый для их ярости, кричал им, показывал голову Айше в стеклянном турецком сосуде. Он стыдил их, крича: "Трусы вольны уходить по домам! Я не хочу, чтобы за меня бились трусы! Я отомщу туркам, даже если мне придётся воевать одному. Одному!"
А затем ускакал прочь.
Затем последовали крики, замешательство, то и дело вспыхивал бой между мамлюками и кочевниками. Около сотни кочевников были преданы мечу; других разорвало на куски выстрелами из той же пушки, из которой они стреляли по Кайит Бею. Потом пропели трубы, и войско, как один человек, дружно хлынуло вперёд - рабы, лучники в красных колпаках, пикинёры, опытные бедуинские воины, мамлюки, раненые, даже женщины - все бросились вослед за своим повелителем, вослед за Айше, словно бойня, устроенная предателям, исцелила их, возродила в них вкус к крови и мести.
Леонардо поспешил вскочить в седло, иначе бы его обвинили в трусости; он скакал с Хилалом и его тысячей гвардейцев.
Калиф ехал как ни в чём не бывало; постепенно телохранители заняли свои места, окружив его со всех сторон, а за ним шагали пешие фаланги, скакали мамлюки - великое шествие, исходящее потом и жаждой убийства.
- Леонардо...
Сандро появился рядом с ним - вместе с Гутне, которая намеренно отстала, чтобы дать им поговорить.
- Я смотрю, ты испытываешь весьма нежные чувства к моей рабыне, - заметил Леонардо.
- Если пожелаешь, я буду держаться от неё подальше. Но ведь ты сам оставил её.
Леонардо улыбнулся, но в его улыбке сквозила безнадёжность.
- Нет, я просто предполагал, что ты позаботишься о ней.
- А ты... разве тебе она безразлична?
- Нет, конечно, - сказал Леонардо. - С какой стати ты спрашиваешь об этом? Хочешь попросить её руки? - Сандро залился краской - шуточка Леонардо попала в цель, он, Сандро, и впрямь влюбился в Гутне. - Твоего друга Мирандолы здесь нет, - продолжал Леонардо, - и некому будет устроить тебе изгнание фантома. Так что я был бы осторожен со своими страстями.
- Мне жаль, что так вышло с Айше, - сказал Сандро. Он говорил это, глядя прямо перед собой, чтобы скрыть охватившую его неловкость. Когда Леонардо не ответил, он продолжал: - Я не знал, что ты любил её.
- Так ты теперь умеешь читать в чужих душах, Пузырёк?
- В твоей - умею, Леонардо.
Леонардо вновь улыбнулся.
- А, тогда ты наверняка знал, что калиф разрубит этого турка пополам. Поэтому ты отшатнулся и едва не свалился без чувств?
Он опять попал в цель: Сандро покраснел ещё пуще и перекрестился.
- Леонардо, я...
- Значит, ты читал в моей душе, когда сказал Бенедетто, что я убил Зороастро? - продолжал Леонардо.
Сандро помолчал немного и сказал:
- Да, я говорил ему так, и я ошибался.
- Ошибался?
- Когда ты отошёл, я подумал... - Сандро говорил, тщательно взвешивая слова, явно неуверенный в себе. - Я тысячу раз перебирал в мыслях эти минуты, Леонардо. Я рассердился, когда ты отвернулся от него, и гнев ослепил меня. Я напрасно обвинял тебя.
- Возможно, ты был прав, - сказал Леонардо. - Я тоже много думал над тем, что произошло. Быть может, я всё же убил его.
- Нет, - сказал Сандро, - не убил.
- Что же ты не подошёл ко мне раньше?
- Я пытался, но ты был такой... холодный, такой далёкий. Я думал, что ты изменился, что всё случившееся...
- А я и впрямь изменился?
- Не знаю, - сказал Сандро. - Но душа моя рванулась к тебе, когда турецкие послы показали голову Айше. Я уже видел у тебя такой взгляд.
- Что же это был за взгляд? - спросил Леонардо.
- Как тогда, когда ты стоял у окна в спальне Джиневры. За мгновение до того, как ты прыгнул вниз, спасаясь от огня. Когда ты смотрел на нас из окна, у тебя на лице было точно такое же выражение.
- Помнится, мне тогда почудилось, что рядом с тобой и Никколо стоит Тиста. Но Тиста был мёртв. Бедный Тиста.
- Мне очень жаль, Леонардо.
Леонардо кивнул Сандро, крепко стиснул его плечо и, не оборачиваясь, проговорил громче:
- Но у нас, кажется, появился слушатель. - Он имел в виду Гутне, которая ехала сейчас вплотную к ним, чуть позади. Они слегка придержали коней, чтобы она могла нагнать их. Лицо её скрывала вуаль, и трудно было сказать, смущена ли она тем, что её застигли за подслушиванием.
- Мой господин печалится не об Айше, - сказала Гутне. Она обращалась к Сандро, словно он уже был её господином... или они были равны... или у неё вообще не было господина.
- О ком же? - спросил Сандро.
- О вашем друге... как его... Нилико? - Гутне обернулась к Леонардо.
- Никколо?
- Да, Никило.
- Откуда тебе это известно? - спросил Леонардо поражённый.
- Я слышала твои сны...
- Мои сны?
- Ты говорил о нём во сне, маэстро.
И в этот миг Леонардо увидел лицо Никколо - увидел мысленным взором, но ясно, до мельчайших подробностей, словно смотрел наяву.
Словно видел сон.
И с грустью спросил себя, не заглянул ли он в лицо смерти.
Позднее в своём унынии он разыскал Миткаля, и они долго беседовали, как частенько делали в дороге. Эти беседы дарили Леонардо радость и утешение, потому что Миткаль поглощал новые знания с той же жадностью, что и Никколо. И Леонардо рассказывал ему о своём соборе памяти, пересказывал исторические труды Плиния; он учил мальчика алгебре, свойствам зрения и нотной системе Гвидо д'Ареццо.
Он учил Миткаля, как когда-то учил Никколо...