- Откуда у тебя этот номер?
- Джон дал. Ты чё, не хотел, чтобы я тебе звонила?
- Ну, все не так просто… Я ведь женат, помнишь?
- А-а… - разочарованно протянула она. - Значит, не хочешь встретиться?
- В смысле? Разве ты не встречаешься с Джоном?
- Угу. Тока Джон уехал домой к жене, и мне нечего делать.
- Джо, - вздохнул я, - сейчас не самое подходящее время… Я не могу разговаривать.
- А-а… - На этот раз в голосе звучала грусть. - Так мне больше не звонить?
- Ну, как хочешь…
Повисла долгая пауза, и я услышал, как она по-детски сопит в трубку.
- Я те не нравлюсь?
- Что ты, очень нравишься! Дело вовсе не в этом… Снова пауза, еще более долгая.
- Тогда в чем?
- Джо, позвони мне в другой раз, ладно?
- Когда?
- Не знаю! Главное, не сейчас.
Все ясно: девочка ждет продолжения разговора и трубку класть не собирается. Пришлось показать ей пример. Негромко выругавшись, я налил себе выпить, а телефон зазвонил снова. Господи, надеюсь, это Джина! Увы, опять Джозефина.
- Гай, это ты?
- Джо, чем ты занимаешься?
- Ничем, - подозрительно быстро отозвалась она. - А что? Какие у тебя планы?
- Слушай, Джо, я же просил позвонить в другой раз!
- Ага, - смутилась она, - вот я и звоню.
* * *
К возвращению жены я приготовил длинную речь. Начиналась она с признания вины, плавно переходила к привычным заверениям, что мой поступок не вызван тем, что Джина недостаточно хороша как спутница жизни и любовница, и заканчивалась клятвенным обещанием больше никогда не сбиваться с пути истинного. Получилась трусливая ерунда, зато гораздо менее вредная, чем правда, - в смысле, для меня менее вредная.
Джина пришла, когда я смотрел "Улицу Коронации". Заметив, что она еще бледнее, чем обычно, я почувствовал острый укол совести. Боже, да она, наверное, весь день из-за моей измены мучилась! Но когда супруга легла на диван и, обхватив живот руками, застонала, я понял, что ошибся: у нее снова начинаются месячные.
Болеутоляющие не помогали. Джинин живот раскалывался, и я вызвал врача. Миловидный, довольно молодой азиат явился часом позже и прежде всего одобрительно осмотрел нашу квартиру.
- Не представляете, в каких условиях приходится работать, - начал он. - Грязь, нищета, немытая посуда, испражнения на полу… Ужасно!
- Ладно-ладно, - отмахнулся я. - У моей жены страшные боли.
Потрогав ей лоб, он признал: температура высокая, но, помимо этого, ничего опасного не нашел.
- У людей с ослабленным организмом такое не редкость, - заявил доктор, направляясь к двери. - То, что для большинства - простое недомогание, для них - невыносимая боль.
- Нет, прошу вас! - преградил дорогу я. - Осмотрите се, пожалуйста!
Неохотно, но он все-таки соизволил вернуться в спальню, поднял Джинин свитер и несколько раз ткнул в бока и живот. Жена закричала от боли, а потом стала жалобно всхлипывать. Мы с доктором вышли в зал.
- Извините, вы оказались правы, а я ошибся. У вашей супруги большая опухоль в правом яичнике. Я немедленно выпишу направление, чтобы ее принял специалист.
- Что это может быть?
- М-м-м, сколько ей лет?
- Двадцать шесть.
- Ни разу не рожала? Я покачал головой.
- Видите ли, женское тело создано для размножения. Одна из основных причин, по которой западные женщины постоянно страдают гинекологическими заболеваниями, в том, что рожают слишком поздно.
Азиат - хороший парень, оскорблять его не хотелось, поэтому я просто спросил:
- Вы уверены?
- Да, да, конечно! Я попрошу, чтобы вашу жену приняли без очереди. Так сказать, в первых рядах.
Потом он задавал дурацкие вопросы о том, чем я занимаюсь, и, услышав слово "журналист", страшно обрадовался.
- А ваша жена - музыкант? Не представляете, как я рад познакомиться с по-настоящему культурными людьми!
Сомневаюсь, что, прочитав хоть одну мою статью, азиат счел бы меня культурным и образованным! Оставив визитку на случай, если я когда-нибудь захочу написать статью о культурном азиатском докторе, он ушел.
К полуночи боль немного утихла. Все выходные Джина была слабой и апатичной, что, к счастью, означало: о моем моральном падении не вспоминали, и я получил шанс пораболепствовать и покаяться. В среду ее вызвали на обследование в Уиттингтонский госпиталь в Арчуэе. Женщина-гинеколог пригласила нас в кабинет и для начала обвинила Джину в том, что она попала на прием без очереди, зато когда наконец дошло до осмотра, глупая женщина тут же сменила тон.
- Боже мой! - залепетала она. - Да у вас тут опухоль!
В тот вечер мою худенькую Джину с темными бровями и родинкой над верхней губой положили в отделение экстренной помощи Северной Королевской больницы на Холлоуэй-роуд. Высокий усталый стажер по имени Джереми в моем присутствии произвел еще один осмотр. Подняв Джине рубашку, он прижал ладонь к животу.
- Господи, вы знаете, что у вас тут опухоль?
Затем ни с того ни с сего он решил проверить ей молочные железы и ощупывал их до тех пор, пока темно-коричневые соски не стали твердыми, как горошинки. Джереми лапал мою жену с таким невинным любопытством, - что я ожидал услышать что-то вроде: "Господи, вы знаете, что у вас тут две опухоли?"
От души порезвившись, доктор заявил, что завтра после обеда Джину прооперируют. По словам Джерем и, это сущий пустяк.
- Волноваться не о чем: разрежем вас и посмотрим, что внутри. Похоже на кисту в яичнике… Удалим ее и наложим швы. Так что не надо бояться, договорились?
Джереми заполнил карту, для начала спросив, на что у Джины аллергия. Она продиктовала ему длинный список продуктов.
- Нет-нет, я имел в виду лекарства: пенициллин и так далее.
Моя жена покачала головой.
- А в роду какие заболевания были? - Доктор стал перечислять различные недуга и болезни. Она только успевала отвечать "Нет, нет, нет", а Джереми ставил крестики в соответствующих окошках.
Я видел: гинеколог Джине понравился - мягкий, обходительный, аккуратный, совсем как Клифф Ричард! Но Клифф Ричард не стал бы мять ей грудь. Ну, разве только если бы Господь приказал! И тем не менее Джереми расстроил ее, сказав, что после операции придется прокапать физраствор. От волнения Джинины щеки стали пунцовыми, и гинеколог из сострадания тоже зарделся.
- Это же только небольшой прокол на запястье, ничего страшного! - успокаивал доктор.
Когда он ушел, Джина судорожно схватила меня за руку.
- О Боже, не позволяй им меня резать! - попросила она и разрыдалась. Прижав Джину к себе, я уверял, что люблю ее, всегда любил и никогда не буду огорчать…
И это была чистая правда.
Домой я вернулся около половины десятого вечера. На душе сразу стало пусто и одиноко. Джина просила ничего не рассказывать Натали, не желая, чтобы она, беременная и счастливая, навещала ее в больнице. Поэтому вместо свояченицы я позвонил родителям, а потом Бену. Не зная, что сказать, брат передал трубку Рейчел, и та пообещала прислать цветы и карточку.
Положив трубку, я пожалел, что не могу позвонить Натали, и представил, как она одна-одинешенька живет в огромном пустом доме на Шепли-драйв. Решив ослушаться жену, набрал чеширский номер, но подключился чертов автоответчик. Дождавшись звукового сигнала, я сказал: "Привет, Нат, это Гай. Красавица, перезвони мне, ладно?"
Отсоединившись, я тут же понял, что сглупил, оставив на пленке автоответчика слово "красавица". Натали может прослушать сообщение несколько раз и точно поймет, какой я беспардонный грубиян. Впрочем, если свояченица мне когда-нибудь это предъявит, неожиданную бестактность можно будет свалить на сильные переживания, мол, от горя разум помутился.
Решив погулять, я прошел до конца Маунт-вью-рауд, откуда открывался неплохой вид на город и собор Святого Павла. Сегодня обзору мешал оранжевый смог, клубы которого заволокли горизонт. Я не мог разглядеть собор, поэтому просто стоял и любовался выхлопными газами, а через некоторое время вернулся домой.
Телефон в нашей квартире зазвонил, когда я еще поднимался по лестнице. Боясь, что не успею ответить, поспешно открыл дверь, потом бросился в зал и снял трубку.
- Алло!
- Ой, кто это? - спросили высоким женским голосом.
- Гай, а вы кто?
- Я Джозефина.
Итак, я отправился к Джозефине. Жила она в Хаммерсмите в двухкомнатной квартире, которую снимала вместе с подругой. Туда я добрался к одиннадцати вечера. Джо сидела одна, потому что соседку пригласили в гости.
- Хорошо, что ты пришел! - сказала Джо, обняв меня за шею. - Ненавижу одиночество!
Я не стал ей говорить, что случилось с Джиной: расстраиваться совершенно не хотелось. Ариадна считает, что хорошему человеку даже шовинизм прощается. Мое поведение в ту ночь "хорошим" и с натяжкой нельзя назвать, но вам врать не буду. Я решил рассказать правду, даже если вы меня за нее возненавидите.
Мы пошли прямо в спальню. Чтобы нарушить неловкость, не понадобилось и выпивки, потому что никакой неловкости не было. Джо предложила станцевать, а я сказал, что танцы вполне можно опустить. Раздевшись, мы упали на скрипучую одноместную кровать. На наволочке полувыцветшие Чарльз с Дианой во времена, когда они любили друг друга или притворялись, что любили.
Я драл девушку спереди и сзади, порол и лизал, кончал ей во все дырки и на лицо, а Джозефина сидела на мне верхом и мазала соками… Когда мы обессилели, было пять утра, а матрас - насквозь мокрым.
Прости меня, Господи, это была лучшая ночь в моей жизни.