- Джон! - Миссис Ривз была шокирована, ибо она была искренне убеждена, что музыка ей понравилась. - Да ведь все эти люди, которые были сегодня здесь, знатоки в музыке…
- Тогда мне жаль музыку.
- Но, Джон, душа моя, как же ты можешь свой неискушенный вкус сравнивать с их вкусом? Ты ведь знаешь, какая мы отсталая в музыкальном отношения нация…
- Вот как? Я знаю только одно: мне это не нравится, и мне не нравится этот мистер Хиггинс Как-Бишь-Его.
- Ну, хорошо, душа моя, не будем сейчас об этом спорить, - примирительно сказала миссис Ривз. - Раздевайся, ложись в постель и постарайся как следует отдохнуть. А завтра мы с тобой поговорим. - И, сгорая от нетерпения, она неосмотрительно добавила: - И тогда, я уверена, ты согласишься со мной, что мы должны помочь этому великому английскому гению…
- Что?! - воскликнул мистер Ривз, садясь в постели. - Еще и денег ему давать?
- Ну да, дружок. Подумай только, какая это будет для нас честь, когда он станет мировой знаменитостью. Подумай только…
- Ни за что! - гневно заявил мистер Ривз, ударяя кулаком по подушке. - Ни за что! Ни за что!…
ВОСЕМЬ
В воскресенье мистер Ривз спустился к завтраку, уже несколько поколебленный в своем решении. Еще пока он был в постели, ему пришлось выдержать новое, сладкозвучно-ядовитое наступление Джейн. Сначала она объяснила ему, какой он эгоист, какой упрямый, какой неблагодарный, как он не ценит то, что для него делается; слова свои она подкрепляла фактами, - об одних мистер Ривз начисто забыл и потому ничего не мог возразить, а другие были, по его мнению, столь фантастически искажены, что от удивления он не мог слова вымолвить. Мимоходом Джейн ловко ввернула, что он понятия не имеет, куда потратить свой досуг, - этого он не мог отрицать. Тогда она снова - хотя все так же тщетно - попыталась пробудить в мистере Ривзе интерес к светской жизни. При этом она особо остановилась на одном из тезисов Энси о необходимости приобщения к культуре. "Путем снабжения деньгами его и его дружков?" - саркастически осведомился мистер Ривз. Миссис Ривз сказала, что он скареда, если не просто плохой человек. Она напомнила ему, что он ведь ровным счетом ни в чем не разбирается, кроме своих дел, еды и гольфа. Ни один защитник ортодоксального мнения не мог бы с большим пылом обличать порочность противопоставления своих личных суждений единодушным высказываниям собравшихся у Фэддимен-Фишей знатоков. Ну, неужели он не пожертвует какую-нибудь сумму в фонд Хиггинс-Рэгга хотя бы для того, чтобы доставить ей удовольствие?
Мистер Ривз снова ответил отрицательно, но уже с меньшим пылом.
После завтрака он выскользнул из дома и принялся в одиночестве бесцельно бродить по саду. В нос ему ударил острый запах свинарника, и он решил зайти туда, чтобы взглянуть еще раз на свиней. Теперь при домике его мечты, что "вдали от всей этой суеты", уютно разместится еще и свинарник. Отвалившись от сытного завтрака, свиньи лежали на солнце - одни щурились, а другие спали, легонько похрюкивая и вознося хвалу поставщику помоев и творцу солнечного тепла. Одна огромная свинья лежала вытянувшись, раздутая, словно гигантская богиня материнства, в то время как многочисленный выводок пищал и дрался вокруг ее сосцов.
- В высшей степени философская картина, - произнес чей-то интеллигентный голос.
Мистер Ривз стремительно обернулся и увидел долговязого человека, чье академически строгое, сухое лицо сразу напомнило ему карикатуры на покойного президента Вильсона. Пришелец длинной палкой задумчиво скреб и почесывал спину свиньи, и та откликалась сладострастным похрюкиваньем.
- Вот здесь, - сказал интеллигентный голос, - перед вами осуществленный идеал, к которому стремится большая часть человечества: жить вечно (а люди уверены в своем бессмертии), вечно на грани сна и пресыщения, без всяких усилий, без всякой ответственности, ибо новые божества - Машины и Плановое производство - обеспечивают удовлетворение их простейших животных потребностей. Если бы эти скоты могли голосовать, если бы у свиней было всеобщее избирательное право, разве они выбрали бы иную жизнь?
- Возможно, они проголосовали бы за то, чтобы из них не делали свинины и бекона, - заметил мистер Ривз.
- Для этого потребовалось бы воображение и предвидение, - устало и мягко заметил худощавый человек, - то есть качества, явно отсутствующие у избирателей и свиней. Если бы свиньи обладали этими качествами, мы сидели бы сейчас в человеческих хлевах и либо удовлетворяли бы тупое любопытство бездельников-свиней, либо служили им лакомством.
- Какая отвратительная мысль, - содрогнувшись, сказал мистер Ривз.
- А если бы избиратели обладали этими качествами, они не сажали бы себе на шею правителей, которые либо ведут их на бойню, либо тешат мечтами о почти свинской Утопии.
Долговязый снова почесал палкой свинью, оставив на ее щетинистой шкуре след в виде полоски белой перхоти и вызвав новый взрыв хрюканья.
- Epicuri de grege porcus , - прошептал он.
Тут мистера Ривза осенило, что это, должно быть, один из мудрецов. Он представился и выяснил, что зовут долговязого - Ундервуд и что, да, он член ученой корпорации. Мистер Ривз мгновенно почувствовал острую тягу к знанию. Поразительный человек, этот малый. Вот он, мистер Ривз, никогда бы не додумался до столь глубоких обобщений при виде какого-то свинарника. А этот деятель, в общем-то, удалился от мира, "от всей этой суеты", и предался своему увлекательнейшему занятию, за которое ему еще и платят, - возможно, он и золотые медали получал за какие-то непонятные открытия, о которых сообщалось в нечитабельных журналах. Ученость всегда повергала в трепет мистера Ривза.
- Завидую я вашей жизни, - грустно заметил он. - Я свою провел в Сити. Преуспел. Нажил капитал. Но, - добавил он с несвойственной ему приниженностью, - я знаю, что я невежда…
- Это - первый этап Познания, - мягко сказал мистер Ундервуд, - и, пожалуй, последний. Мы всю жизнь только и делаем что обнаруживаем, как мало мы знаем из того, что надо знать.
- Но вы же экспериментируете, - не отступался мистер Ривз, - вы открываете то, что меняет нашу жизнь.
Мистер Ундервуд покачал головой.
- Большая часть моего времени уходит на бесплодные попытки привить любовь к Науке молодым людям, которые жаждут лишь получить хорошее, спокойное место, - печально сказал он. - А тот небольшой вклад в Науку, который я сделал, прошел незамеченным, совершенно незамеченным.
- Но у вас же есть коллеги…
- Почти весь прошлый семестр мы потратили на дискуссию о том, чей портрет должен висеть над большим столом - кардинала Вулси или королевы Елизаветы. Это был хоть и пустяковый, но чисто политический спор, - пояснил он.
- И все-таки у вас есть знания, - прибегнув к последнему аргументу, настаивал мистер Ривз.
- Осведомленность не есть мудрость, - сказал мистер Ундервуд. - Если же мы порой и вылавливаем жемчужины мудрости, зрелище, которое вы тут видите, - и он изящным жестом повел рукой, указывая на свиней, - достаточно точно обрисовывает их участь.
Мистер Ривз был положительно ошарашен. Перед ним стоял человек, который не только не пытался продать свой товар, а наоборот: всячески его хулил. Чрезвычайно странно.
- Ну, а мне, - смело начал он, - очень хотелось бы побольше узнать обо всем этом. Быть может, вы могли бы назвать мне какие-то книжки - не слишком, конечно, трудные…
Мистер Ундервуд пожал плечами.
- Существует много популярных книг по Науке, - безразличным тоном сказал он. - Вы можете найти их почти в любой лавке. Но сведения в них приводятся обычно неточные, поверхностные и устаревшие.
- А сколько надо прочесть книг, чтобы все знать про Науку? - спросил обуреваемый гордыней мистер Ривз.
- Тысяч десять томов по тысяче страниц каждый, если бы существовали компилятивные издания, а так - ведь это все статьи, разбросанные по бесчисленному множеству журналов на двадцати языках, - сокрушенно сказал мистер Ундервуд.
- Боже правый! - воскликнул потрясенный мистер Ривз.
Некоторое время оба молча смотрели на греющихся в лучах солнца свиней.
- Некоторое время тому назад я был в Америке, - попытался возобновить разговор мистер Ривз, - там все просто помешаны на Науке. Считают, что она сотворит чудеса.
При слове "Америка" мистер Ундервуд слегка вздрогнул. Он только что вернулся из на редкость неудачной поездки с лекциями по этой стране, и рана его еще кровоточила.
- Америка - отвратительная страна, отвратительная, - желчно сказал он. - У них есть несколько неплохих ученых, но все они такие провинциальные: послушать их, выходит, что Наука не существует за пределами их страны. А народ у них - просто дикари, настоящие дикари… Великий боже! - добавил он в смятении, прерывая сам себя. - Сюда идет этот скучнейший человек - Ремингтон. Побеседуйте с ним, пожалуйста, чтобы я мог исчезнуть, хорошо?
Посмотрев вдоль аллеи, мистер Ривз увидел дородного мужчину в твидовом костюме, который неторопливо шел к ним.
- Ладно, ладно. Я побеседую с ним, - сказал он, удерживая мистера Ундервуда за рукав, - только прежде скажите мне откровенно, что вы думаете об этом музыканте, ну, вы знаете, Хиггинс-Рэгге.
- Я бы сказал, что он сделал одно открытие: оказывается, рояль - ударный инструмент, - сказал мистер Ундервуд и исчез.