Мистер Хиггинс-Рэгг с подчеркнутой неохотой лениво поднялся со стула, обернувшись к притихшей компании, сверкнул заученной улыбкой, провел ухоженной рукой с наманикюренными ногтями по тщательно смазанным бриллиантином волосам и, покачивая бедрами, направился к роялю. Он взял наугад несколько аккордов, проиграл первые такты "Лунной сонаты" и перешел к импровизации на тему, которую заранее тщательно отработал.
- Что же вам сыграть? - спросил он, склонив набок голову и томно глядя в потолок: на слушателей всегда производит хорошее впечатление, когда человек играет, не глядя на клавиши. - Хотите Дебюсси? Или Шёнберга? Или что-нибудь этакое допотопное… Сыграть вам Моцарта и Баха?
- Нет, нет! - завизжал Энси, отлично выполняя свою роль. - Их мы можем услышать в любое время. Сыграй нам что-нибудь свое, Берти!
- Так, сразу? - скромно спросил мистер Хиггинс-Рэгг.
- Ну, конечно! Не глупи, Берти. Право же, нельзя быть таким несговорчивым и скромным. Ты никогда ничего не достигнешь, Берти, если не будешь знать себе цену, верно, дорогая? - Последние слова были сказаны специально для миссис Фэддимен-Фиш, чтобы она не думала, будто ее отодвинули на задний план в собственной гостиной.
- Так что же все-таки вам сыграть? - спросил мистер Хиггинс-Рэгг, искусно растягивая ожидание.
- "Боксеров", - взвизгнул Энси. - Я обожаю "Боксеров" - это так немыслимо жестоко и упоительно.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Мистер Ривз, забившись в свой уголок, наивно поднес к губам чашечку с кофе.
Трах!
Мистер Хиггинс-Рэгг опустил руки на клавиши с такою силой, что большой рояль затрясся и застонал. Мистер Ривз вздрогнул от неожиданности и чуть не пролил кофе на свои парадные брюки. А злополучный рояль все грохотал и грохотал, раздирая воздух сверкающими диссонансами и тщательно продуманной какофонией. Бой шел, по-видимому, действительно страшный, хотя мистер Ривз никак не мог уразуметь, что же там происходит. Он видел только, как мистер Хиггинс-Рэгг подскакивал на стуле и отчаянно тряс головой, по мере того как один безрезультатный раунд следовал за другим. Музыка вдруг оборвалась. У мистера Ривза мелькнула надежда, что это конец. Но нет! Десятью мощными ударами по трем диссонирующим нотам в среднем регистре мистер Хиггинс-Рэгг вывел одного участника из игры и стремительно перешел к заключению - восторженным приветствиям толпы.
Приветствия наконец умолкли, сведенные на нет стремительным диминуендо, и после веселого позвякиванья, долженствовавшего означать радость боксера-победителя, окруженного поздравляющими друзьями, наступила тишина. Мистер Ривз сжал голову, стараясь унять звон в перетруженных ушах.
- Дивно!
- Изумительно!
- Огромное спасибо!
- Такая сила!
- Такая страсть!
- Такое мастерство, правда?
- О, необыкновенно!
- Браво, браво, еще! - визжал Энси, отчаянно, но одиноко аплодируя исполнителю. - Это гораздо лучше, чем лучшее творение Сати. Слишком хорошо, Берти. Наконец-то ты поставил английскую музыку на ноги, действительно поставил. Просто не понимаю, о чем только думает правительство, почему оно молчит!
Скромно улыбаясь, прикладывая надушенный носовой платок к мокрому лицу, мистер Хиггинс-Рэгг в застенчивом молчании выслушивал все эти и подобные им восторженные комплименты.
Мистер Ривз заметил, что маленькая женщина, похожая на обезьяну, хочет что-то сказать. Он перегнулся к ней.
- Необыккновенно, - возгласила она с сильным славянским акцентом, жестко произнося согласные. - Шлышны были даже ударры перрчаттки, верно?
- Что? - чувствуя себя глубоко несчастным, переспросил мистер Ривз. - Простите? Ах да, конечно, вы совершенно правы!
И мистер Ривз снова уполз в свой угол.
- Мне лично нравится в игре Берти то, что она чисто британская, - продолжал вещать пронзительный голос Энси. - Вот уж никто не примет Берти за иностранца. А у нас к иностранной музыке поистине идиотское отношение. Ведь если бы фамилия Берти была Рэггский, все с ума сходили бы по нему.
Мистер Хиггинс-Рэгг улыбнулся, но как-то вяло. Лесть была приятна, однако ему не понравилось такое вольное обращение с его фамилией. Да это и никому бы не понравилось. Он изобразил на рояле несколько трелей - просто так.
- Хотите послушать английскую музыку? - кривя душой, предложил он. - Сыграть вам что-нибудь Арнольда Баха?
- Нет, нет, ни в коем случае, - взвизгнул Энси. - Да ну же, Берти! Нельзя быть таким скучным злюкой. Сыграй нам то, что ты уже написал из своей оперы. - Он повернулся к миссис Фэддимен-Фиш. - Вы не считаете, что он должен сыграть нам что-нибудь из своей оперы, дорогая? Заставьте его. Скажите, чтобы он сыграл. Он стал такой капризный и упрямый.
- Мы будем рады послушать вас, Берти, - устало промолвила миссис Фэддимен-Фиш. Ей все это уже надоело, к тому же от шума разболелась голова. В следующий раз, решила она, надо взять в протеже какого-нибудь тихоню - альпиниста или скульптора, который уж никак не мог бы выступать в гостиной.
- Но на рояле получится не тот эффект, - возразил мистер Хиггинс-Рэгг, - в оркестре все звучит иначе.
"Слава богу", - с преждевременным оптимизмом подумал мистер Ривз.
- Однако раз вы так настаиваете, - поспешил добавить мистер Хиггинс-Рэгг, хотя никто и слова не сказал, - я попробую. Не стану сообщать вам название (его еще не было) или рассказывать либретто (его не существовало), могу только заверить вас, что это целиком про Англию.
Шепот одобрения.
- С Англией же, естественно, связано представление о море, - сказал мистер Хиггинс-Рэгг, - это и является главным мотивом увертюры к первому акту…
И он исторгнул из рояля несколько потрясающе дисгармоничных аккордов, так что мистеру Ривзу снова показалось, будто кто-то скребет по аспидной доске.
- Эту тему ведут главным образом скрипки, альты и кларнеты, - пояснил мистер Хиггинс-Рэгг, останавливаясь. - А потом в тумане слышна сирена - это тема гобоев и тромбонов. Она звучит так.
Раздалось два диссонирующих аккорда, один за другим; мистер Ривз представил себе, что будет, когда во всю мощь взвоют тромбоны и гобои.
А мистер Хиггинс-Рэгг уже барабанил дальше. Была там тема флота, "для которой я использовал старые морские песни", тема армады, сопровождавшаяся страшным истязанием рояля; потом тема Трафальгарской битвы, во время которой среди ада кромешного умер Нельсон; тема доков, в которой мистер Хиггинс-Рэгг попытался передать пулеметный стрекот клепальных машин, грохот кранов, глухой стук опускаемых контейнеров, шум перекатываемых бочек, шуршанье угля, ссыпаемого в бункера; затем возникла, "как я ее назвал, матросская тема", звучавшая для непосвященного уха мистера Ривза как звонкая разухабистая джига. Были там и другие темы, одни из них пианиссимо, другие фортиссимо, но мистер Ривз уже перестал вслушиваться - звуки долетали до него лишь постольку, поскольку он не мог их не слышать. Он забился подальше в свой темный уголок, склонил на грудь голову, накрепко заткнул уши пальцами и попытался забыть, где он. Голова у него трещала, хотелось пить, левую ногу свело судорогой…
Наконец грохот вроде бы прекратился. Но, может быть, это еще один пассаж пианиссимо? Мистер Ривз слегка приоткрыл ухо и послушал. Однако рояль молчал, а в комнате стоял гул голосов. Благодарный, счастливый, мистер Ривз распрямился, похлопал глазами, вытянул ноги и глубоко перевел дух. Ах, вот бы сейчас таблетку-другую аспирина! Он заметил, что женщина-обезьяна с короной на голове повернулась в его сторону, и перегнулся к ней.
- Вы шлышали? - низким, грудным голосом задала она совершенно излишний, по мнению мистера Ривза, вопрос. - Потррясающе, прравда?
- М-м, - помедлил мистер Ривз. - Мне бы это больше понравилось, будь там побольше мелодии.
Женщина-обезьяна высокомерно и презрительно воззрилась на него.
- В хоррошей мужике не бывает меллодии! - безапелляционно заявила она и повернулась к нему спиной.
А огорченный мистер Ривз снова поспешно уполз в свой угол.
Как и все вечера, даже самые унылые, этот вечер тоже пришел к концу, и мистер Ривз, утомленный, но счастливый, поднялся наверх, к себе в спальню. Он принял две таблетки аспирина и, не раздеваясь, сразу же лег.
- Что с тобой, душа моя? - мгновенно став вся нежность и внимание, спросила миссис Ривз. - Ты себя плохо чувствуешь?
- Голова болит, - отрезал мистер Ривз.
- Ах, как мне тебя жаль! Хочешь, я смочу платок одеколоном и положу на твою бедную голову? Нет? Вот ведь обида! Эта головная боль, наверно, испортила тебе все удовольствие от этой дивной музыки.
- Как раз от этого чертова грохота, который ты называешь "музыкой", она у меня и разболелась, - раздраженно заявил мистер Ривз.
- Ах, душа моя, как ты можешь так говорить? - За этот вечер миссис Ривз явно подверглась изрядной обработке и, будучи обработанной, стремилась теперь обработать и мужа.
- Могу, потому что это правда, - огрызнулся мистер Ривз.
- А я уверена, что ты ошибаешься, душа моя. Если бы ты лучше себя чувствовал, я уверена, что тебе бы это понравилось. Это было дивно,
- Тебе это понравилось? - в изумлении спросил мистер Ривз.
- Конечно, понравилось! Как и всем остальным, - все говорили, что он поразительный гений.
- Хм, - сказал мистер Ривз, - о вкусах не спорят. Я же считаю, что это самый отвратительный идиотский грохот, какой я когда-либо слышал.