- Науки о праве я не понимаю, - отозвался, не переставая уплетать, самоуверенный пришелец. - Все права бог записал в груди человеческой, а история права - всего лишь признание человеческих грехов и заблуждений. К чему это изучать?
- А ты, Михалушка, куда идешь? - спросил Болеслав, словно не слыша этого рассуждения, потому что не хотел ссориться, а Базилевич сильно его раздражал.
- Я-то, ей-богу, скажу вам, сам не знаю, что со мной будет, - смеясь, отвечал Жрилло. - Родителей у меня нет, чтобы мною руководить, опекун дает мне полную свободу выбора, особой склонности к чему-либо я не испытываю. Вот поосмотрюсь, поразведаю, а пока сам не знаю, что мне придется по сердцу.
- И сердца послушаешь ты, - продекламировал Базилевич, - за что я хвалю и решенье твое одобряю.
- Ago gratias! - с низким поклоном ответил Михал.
- Ну, теперь очередь Корчака исповедаться, - весело продолжал Болеслав. - Что же ты-то думаешь, достойнейший наш драгун!
- Вот незадача! - засмеялся рослый и усатый Корчак, беззлобно принимая прозвище. - Видать, вы меня до университета будете драгуном дразнить! Чем же я виноват, что вас перерос и похож на капитана драгунов? Так знайте, что я собираюсь стать ксендзом, и все вы, сколько вас тут есть, вскорости будете мне целовать руку!
- Ха, ха! - дружно расхохотались приятели. - Наш Корчак - приходский ксендз, каноник, а может, и епископ! Ей-богу, что-то не верится, - это он-то, который еще в пятом классе закрутил отчаянный роман в сопровождении гитары…
- Вот именно, я раньше других начал, потому раньше других и кончил, - печально ответил Корчак. - Ничего не поделаешь, меня ждут ксендзовская ряса и тонзура на темени.
- Выходит, нас здесь, - стал считать Павел Щерба, - два доктора, ксендз, литератор, законник и - ну, Жрилло, решай же поскорей, чтобы я знал, как тебя величать.
- Давайте погадаем на узелках! - воскликнул Болеслав, доставая платок. - Пусть сама судьба решит кем ему быть.
- Вот и славно! Может, тогда мне будет легче выбирать, - со смехом сказал Жрилло. - Ладно, буду повиноваться велению всемогущего рока.
- На, тяни, и пусть вопрос о твоей судьбе решится так же легко, как развяжется этот гордиев узел! - торжественно произнес Болеслав. - Четыре уголка, каждый с особым узлом, обозначают богословие, медицину право и словесность, о философии говорить не стоит, я помню что тебе всегда надо было подсказывать, даже сколько будет девятью девять.
Жрилло подошел к нему, постоял, подумал и резко выдернул узелок.
- Ну, и что ж это означает? - спросил он, с любопытством его рассматривая.
- Пострижение и быть тебе ксендзом! - засмеялся Болеслав.
- Ну, нет, молвил Жрилло, - уж этого-то, пожалуй, не будет.
- Эх вы, дети, дети! - отозвался со своей скамьи Базилевич. - Счастливые, что можете так шутить с судьбой.
- И над судьбой, и над судьбой! - повернувшись на каблуках, подхватил Жрилло. - Ксендз или не ксендз а я предлагаю продолжить путь, а то темнеет, до Вильно по песку еще порядочно ехать, и я сильно сомневаюсь, чтобы к нашему приезду в городе устроили иллюминацию, так что торбу на плечо - и на постоялый двор!
И молодая компания с шумом, с песнями высыпала на крыльцо и, стуча каблуками, сбежала по ступеням. Поскольку никто не выразил особого желания взять Базилевича, Станислав усадил его в свою бричку, и они поехали дальше.
Почти в самом конце Троцкой улицы, за костелом братьев францисканцев, стоял неказистый дом, подобие гостиницы, которую содержал некий делец по имени Горилка; он сдавал жилье на дни, на недели, на месяц, на год, держал тут же плохонькую харчевню и даже кофейню для особо бережливых проезжих. Не рассчитывая заполучить более зажиточных постояльцев, пан Горилка особенно охотно сдавал свои комнатушки на различные сроки бедным студентам. Его дом отличался прежде всего грязью и дешевизной - хозяин, который любил выпить и вечно ссорился с женой, поддерживал с величайшим искусством свое заведение, ежечасно грозившее крахом, и, не теряя присутствия духа, укрепляемого водкой, хватался то за одно, то за другое дело, больше полагаясь на чудо и на щедроты немецких князьков, чем на обычный, естественный ход вещей. Горилка был уже немолод, говорили, что когда-то он служил при княжеском дворе, даже был кухмистером и, скопив денег, вложил их в гостиничное заведение. Но, занявшись новым хозяйством, он женился на хорошенькой девице, много моложе его, старика, а характером, возможно, ему не уступавшей, и почему-то дело У них не пошло на лад. Один бог знает, что творилось в этом доме, супруги жили как кошка с собакой, каждый норовил что-то ухватить из небольшого капитала, ее милость уже несколько раз покидала его милость, его милость нередко брался за палку, из года в год дела шли все хуже, однако дом свой Горилка не закладывал, хоть и держалось все на волоске.
Он много задолжал на бойне, пекарю, в разных лавках и владельцу дома, занимал у приятелей, денег на все не хватало, они таяли у него в руках, но все же - ни шатко, ни валко, а дело шло. Приучившись со временем поменьше рассчитывать на мифических немецких князьков, которые тут не появлялись, и на богатых проезжих, о которых он мог только мечтать, так как они на Троцкую улицу, да еще в такой невзрачный дом, не заезжали, разве что случайно, - пан Горилка решил наживаться на студентах: понаделав в доме крохотных комнатушек, брался харчевать приезжих, обстирывать и ссужать деньгами и уже прикидывал, что к концу года они с лихвой вернут ему расходы за несколько лет.
Человек он был непоседливый, крикливый, целый божий день бегал с ключами по дому, распекал прислугу, наводил порядок, но почему-то никто его не слушал, все шло через пень-колоду, к тому же Горилка, даже когда у него было самое неотложное дело, лишь встретит собеседника, мог часами стоять и разглагольствовать, не в силах остановиться.
С утра он выпивал чарку водки и, слегка захмелев, испытывал неодолимую потребность выговориться - принимался первому встречному выкладывать историю своей жизни, свои планы, сделки, неудачи, выворачивая наизнанку страждущую душу. Больше всего он любил потолковать насчет своей супружеской жизни и горького разочарования в браке, причем делал это с чрезмерной откровенностью, вызывая усмешки и даже слезами своими не возбуждая жалости, настолько нелеп был этот старикашка.
Жена его в то время отсутствовала, уже не в первый раз сбежав от мужа, и Горилка один нес на своих плечах бремя хозяйства. Помогали ему в этом толстая Магда, экономка, ближайшая его поверенная и приятельница, и Герш, фактор при гостинице, правая рука и alter ego хозяина.
Особенно необходимым человеком был Герш, хотя и сосал его как пиявка, но без Герша пан Горилка и шагу ступить не мог. Ну кто бы заехал в грязный домишко на Троцком улице, кабы услужливый еврей не стоял у ворот как живой герб гостиницы, не догонял, не останавливал проезжающих, по чьей физиономии он угадывал возможных постояльцев.
Когда подошла пора приезда студентов, у Герша и Горилки в ожидании гостей минуты отдыха не было, и фактор мало того что расхваливал да зазывал, но из усердия часто хватал вожжи, придерживал бричку и морочил голову молодым седокам, суля золотые горы.
И Горилка, в свой черед, тоже не бездельничал, то и дело выбегал - с быстротой, какую разрешали его почтенные годы, - на середину мостовой и заманивал студентов, указывая на фасад дома, который недавно подновили.
В это время года, решающее для его судьбы, дом приоделся со стороны улицы в праздничный наряд, даже оконные рамы разрисовали и часть двора поближе к улице посыпали желтым песком, а галерею у входа в харчевню и бильярдную покрасили зеленой масляной краской. Стоило послушать пана Горилку, этого неоцененного оратора, когда он горячо расписывал приезжим удобства и преимущества своего отеля.
- Милостивый пан, милостивый пан, это ж какая улица! Первая улица в городе, прославленная мученичеством францисканцев! Мой дом - лучший дом на всей улице, этого никто не может отрицать! Более удобного дома нет на свете! Тихо, тепло, чисто - порядок, как в монастыре, полная сохранность вещей… недалеко от центра, древний костел рядом! Кухня у меня такая, какою ни Малиновский ни Титус похвалиться не могут! Еда домашняя, здоровая, на самый тонкий вкус - каждый день блинчики с повидлом! Все удобства! Прошу вас, хоть один разок взгляните на дом! Студенту лучшего жилья не найти, чем этот дом, в таком тихом месте! Зимнею порой тепло, как на печи, коридоры просторные, как в замке, полная надежность, сохранность вещей - это в нашем-то городе, где кругом мошенники и воры. Да я за прислугу честью своей ручаюсь, в коридоре можно мешок золота оставить!
Однако ни старания Герша, ни красноречие самого пана Горилки успеха не имели, студенты прибывали в Вильно толпами, а дом все еще пустовал; хозяин уже стал приписывать свои неудачи интригам конкурентов, а так как он привык считать источником всех бед свою жену, то и тут подозревал ее козни.
- Слышишь, Герш, - говорил он фактору во вечерам, - тут не что другое, только интриги этой негодяйки! Ее рука, ее работа! Меня не проведешь, это она все мутит, пакостит мне!
Еврей молча пожимал плечами.
- Нет, ты мне не перечь, - продолжал Горилка, усматривая в этом движении знак несогласия. - Ее это работа, богом клянусь… Черные интриги! Она мой дом ругает, людей отваживает, о, всего этого не было бы, кабы злая судьба не свела меня с этой бабой.