- Коли вы решили идти с нами, - заявил Фомичев, - то придется подчиняться мне. И никакого самовольства. Идет?
Такое предложение нас вполне устраивало, и я крепко пожал Виктору руку.
Отправились. Мы с Ромахиным шли головным дозором, все время отклоняясь влево с расчетом выйти к Петсамойоки не в районе аэродрома, а километрах в двенадцати от него, там, где была переправа.
Через сутки с небольшим вышли к реке. Мы уже ощупывали карманы, готовясь переходить брод, когда Фомичев подозвал меня и приказал нам отойти от реки за восемь - десять километров и ничего не предпринимать, пока он не вернется.
- Сидеть не более двух суток, - сказал Виктор, - потом уходить.
Мы подождали, пока Фомичев с двумя разведчиками переправился через речку - один из Николаев остался на нашем берегу, - и отправились выполнять приказ - сидеть и ждать.
Бездельничали мы на сопке больше суток. Истомились хуже, чем за трое суток лежания под носом у немецких синоптиков. Там мы работали, а тут сидели, ничего не зная, не ведая, а вряд ли что изматывает нервы сильнее, чем неизвестность..
Но вот - это был полдень - в небе на западе поднялись клубы черного дыма, а вскоре ударил глухой раскат взрыва.
Мы вскочили и стояли в полный рост, забыв, что нас могут увидеть, потом обнялись, не в силах сдержать охватившей нас радости.
Вспомнив о рации, я бросился к ящику и, настроившись на волну, сразу узнал голос Терещенко.
- Корабль тонет! - заорал я в микрофон. - Горят гады!
- Доложите спокойнее! - резко приказал капитан.
- Тонет корабль, - повторил я. - Только капитан и команда неизвестно где.
- Всем приказываю немедленно покинуть опасный район и плыть только безопасным курсом! Вы поняли?
Это был приказ всем уходить к своим. Но как ребята? А если им нужна помощь?
Решаем подождать часа три и тогда уж быстро отходить.
Но не прошло и часа, как мы увидели, что с соседней сопки бегут два человека. Присмотрелись - наши. Побежали наперерез. Это были оба Николая.
- А где остальные?
- Не знаем. Нам приказано было ждать взрыва и после него уходить.
- А если бы взрыва не произошло? - спросил я.
- Тогда через двое суток на аэродром пошли бы мы.
Все стало ясным. Армейские разведчики-диверсанты работали умело, с подстраховкой.
И вот мы - на знакомой тропе. Я и Ромахин впереди. Сзади - на дистанции в полкилометра - Гришкин и два Николая. После взрыва прошло около часа. Дым на западе застилал уже солидный кусок неба, как вдруг с той же стороны снова загрохотало, будто гроза разразилась в этот погожий день. На аэродроме, по-видимому, начали рваться боеприпасы.
Прошло более суток, и нас встретил наряд пограничников, а еще через пять часов - ставшая нам родной застава.
Капитан Терещенко, командир заставы, другие товарищи поздравляли нас, обнимали, а мы стояли смертельно уставшие, голодные и смущенно улыбались. Потом робко попросили поесть. Кислый борщ и гречневая каша показались вкуснее любых деликатесов. Отобедав, повалились спать, спокойно спать впервые за много суток.
Прошло три дня, но нам все еще не разрешали уходить с заставы. Терещенко выслал патруль автоматчиков, которые обшаривали десятки километров ничейной земли, надеясь встретить Фомичева и его товарища - главных героев операции. Однако поиски были безрезультатными. Мы просили капитана послать нас в район дороги на Луостари, чтобы попытаться узнать что-либо о наших товарищах, но тот не дал разрешения.
На четвертые сутки автоматчики привели двух грязных, обросших щетиной и усталых людей. Это были Виктор и Александр. Живые и здоровые. Мы чуть ли не плясали от радости. Узнали и подробности диверсии.
На аэродром проник только Фомичев. Его напарник был наготове метрах в трехстах от границы аэродрома. Виктор, хорошо изучивший повадки "рыжего ефрейтора", наверняка рассчитал, где и как нанести удар, убил часового и пробрался к штабелям бочек, в которых оказался авиационный бензин. Укрывшись под брезентом, Фомичев установил три мины с часовым механизмом, после чего спокойно присоединился к товарищу. Они ушли километров за пятнадцать вверх по течению реки и только тогда переправились через нее. Задержались с возвращением потому, что попали в незнакомую и очень болотистую местность, пришлось рубить ножами ветки и застилать трясину.
Оставив друзей отсыпаться, мы втроем ушли в свой полк.
Так кончилась операция, носившая кодовое название "Тишина".
А через год я снова встретился с Виктором Фомичевым, и этот смелый парень сделал такое, чего мне не забыть, пока жив. Но об этом после.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
СОПКА РАСОХИНСКАЯ
По дороге в полк мы зашли в третий батальон, надеясь встретить там кого-нибудь из разведчиков и узнать новости. И действительно, в обороне сидели двое наших: Дмитрий Дорофеев и Виктор Иванов, а с ними все три девушки-снайпера. Оказывается, Дорофеев не только позаботился оборудовать для них огневую позицию, но несколько раз выводил девчат на цель. Тоня и Зина уже убили по одному фрицу. Их командир Саша Плугова больше всего обрадовалась нашему появлению и после взаимных приветствий и поздравлений заявила, что теперь-то она обязательно размочит свой сухой счет, а то Дорофеев все для ее подруг старался. Дмитрий сообщил также, что из госпиталя вернулся командир нашего взвода лейтенант Балухин. Эта новость была неожиданной, и мы заторопились на Шпиль.
Друзья встретили нас словно каких-то героев. Оказывается, слух о диверсии на фашистском аэродроме облетел весь полк и превратился в полулегенду с такими удивительными подробностями, что мы сами диву давались: какие мы, оказывается, отважные. Распространению слухов о нашем подвиге здорово помог один из летчиков транспортного самолета дивизии, который своими глазами видел "море огня и дыма на месте аэродрома".
Нам жали руки, расспрашивали, поздравляли.
Лейтенант Балухин, поздоровавшись, попросил меня сразу же после ужина зайти к нему в землянку. Мне не очень понравилось, что лейтенант ужинал отдельно от нас, и я пошел к нему с чувством какой-то неприязни. Доложился по всей форме.
- Ну зачем же так официально? - сказал Балухин, поднимаясь навстречу, и тихо, с упреком добавил: - Нам же вместе работать.
Такая искренность звучала в его словах, что мне стало стыдно.
Поняв, видимо, мое состояние, Балухин протянул руку:
- Виктор.
Я ответил рукопожатием, радуясь, что командир не такой, как показалось сначала.
- Прежде всего хочу поблагодарить тебя за взвод, - сказал Балухин, когда мы уселись и задымили: - Где ты таких ребят нашел - не могу представить.
- Тут и Гордеев постарался. А благодарить надо самих ребят.
- Кого бы рекомендовал ко мне связным?
- Ромахина.
- Так он же твой связной?
- Мне теперь не положено.
- Ну, положено не положено - это нам видней. Так кого же?
- Дудочку, то есть Гришкина Петра.
- Тот, что с тобой ходил?
- Да.
- Ладно. А тебе, как моему помощнику, надо перебираться ко мне в землянку. Конечно, со связным.
- Разрешите, лейтенант, остаться с ребятами.
- Нет, это приказ. Тем есть командиры отделений, им надо давать больше самостоятельности. Перебирайся сегодня же.
Спустя полчаса мы уже устраивали себе нары в лейтенантской землянке.
Незаметно я присматривался к своему командиру. Среднего роста, с густой вьющейся шевелюрой, ясными внимательными глазами, лейтенант был красив и, по его словам, всегда имел успех у женщин. Вырос он в Сибири в семье лесника, унаследовав от отца великую гордость и вдобавок вспыльчивость, что нередко приносило Балухину неприятности. Однажды - это было позднее, зимой - за обедом в офицерской столовой командир полка в шутку заметил, что, мол, разведчик Балухин, парень недавно женатый, оставил свою молодую другому, а сам вынужден без всякого успеха ухаживать за поваром полка Асей. Лейтенант, не проронив ни слова, нагнулся, снял под столом валенок и запустил его в командира.
Хорошо, что офицеры расценили этот поступок как особую форму самозащиты от напраслины, а майор посчитался с горячим характером лейтенанта, - не то Балухину пришлось бы отвечать строго.
Командир полка выслушал мой подробный доклад на следующий день. Он явно был доволен, что люди, которых он рекомендовал для выполнения важного задания, не осрамились, не подвели его.
Прощаясь, майор Пасько сказал, что надо готовиться к захвату контрольного "языка".
Вечером с тремя разведчиками мы вышли на передний край и не уходили из первого батальона трое суток, выискивая слабые места в обороне противника, где можно взять пленного. Брать фрица надо было на этот раз с переднего края: командованию требовались сведения об опорных пунктах, расположенных в районе нашего полка.
Сопка, за которой мы установили наблюдение, отстояла от наших траншей примерно на три километра. Она не имела названия и в оперативных сводках обозначалась топографическим номером. Восточный склон высоты полукольцом опоясывала глубокая траншея. Землянки немцев находились на другом, противоположном склоне.
Подход к высоте представлял собой почти ровную долину, поросшую березовым кустарником, в котором можно укрыться.