Продолжая наблюдать за сопкой, мы приступили к тренировкам. Подобрали похожую местность, вырыли траншею, посадили туда условного противника - двух автоматчиков - и начали отрабатывать скрытность подхода. Однако ребята оказались чуткими, как кошки, и все время засекали группу захвата до того, как она подбиралась на расстояние броска. Расохин, Власов, Ромахин, Верьялов, Иванов, Гришкин и я никак не могли подползти незамеченными, хотя предпринимали несколько попыток. Мы все время делали какую-то ошибку. Но какую?
На одном из перекуров, расстроенные и измученные, пробуем разобраться.
- Может, Дудочка спину высоко выгибает? - с шутливым отчаянием предполагает кто-то.
- А ее как ни выгибай, все одно, - говорит Верьялов. - Автоматчики - они ж, дьяволы, знают, что ползем, вот и отыскивают.
- А ты думаешь, немец спиной повернется? - возражает Власов. - Он тебя еще очередью прощупает.
Решаем, что надо получше обшить одежду травой и мхом, а главное - двигаться в три раза медленнее, прижимаясь к земле, наподобие улиток.
Берем иголки и битый час обшиваемся под цвет местности.
Ползем попарно и уступами, чтоб не оставлять видной борозды. Выдержка - железная. Двести метров ползем четыре часа. Но вот Расохин и Верьялов - первая пара - вскакивают в пяти метрах от траншеи и бросаются целовать растерявшихся автоматчиков. Победа!
Еще несколько суток тренировок, и разрабатываем план поиска. Мы знали, что на ночь немцы усиливают посты, поэтому начать операцию решили днем. Группа прикрытия, в том числе снайперы, должна занять позиции на нейтральной полосе и, в случае чего, поддержать нас огнем.
Это августовское утро выдалось пасмурным, но дождя не было. Осторожно миновав наши минные поля, мы двинулись к линии вражеской обороны. Ребята ползли бесшумно и быстро. Часам к двум дня группа достигла старого окопа, расположенного метрах в девятистах от немецкой обороны. Тут закусили и малость отдохнули. Дальнейший, самый опасный путь мы рассчитывали проделать за вечер и ночь с таким расчетом, чтобы войти и траншеи противника на ранней утренней заре, когда особенно клонит ко сну.
Оставив в старом окопе шесть человек из группы прикрытия, мы попарно и уступами, как на тренировке, начали продвигаться вперед. Ползли медленно, ловили каждый звук, каждый шорох, замирали как ящерицы.
Около полуночи добрались до проволочных заграждений и порадовались, что нет спиралей Бруно, часто применяемых фашистами. Этот вид заграждений мы, разведчики, не любили, так как перерезанная проволока все время расправлялась и загораживала проделанный проход.
На это раз нам не пришлось орудовать и ножницами: нашли место, где проволоку разметало взрывом снаряда. Пробрались на ту сторону тихо и без всяких трудностей, сказав спасибо немцам, поленившимся заделать проход.
До траншей оставалось не более ста метров. Каждый знал, что делать. Эти метры можно было и просто пробежать, но, пока все тихо, надо подползти к брустверу возможно ближе.
Пять часов утра. До кромки траншей - семь-восемь метров. Чье-то неосторожное движение, и резкий крик в предутренней тишине: "Хальт!"
Он поднял нас, как команда. Кидаемся вперед. Вижу, как Николай Расохин прямо с бруствера, распластавшись в воздухе, прыгает на спину удирающему рослому немцу. Но что это? Фашист захватывает руки Николая и вместе с ним скрывается за поворотом траншеи прежде, чем мы успеваем что-либо предпринять. Прыгаю в траншею и бегу в том направлении, куда унесли Расохина. Прошиваю очередью из автомата двух гитлеровцев, выскочивших навстречу.
Вдруг завыла сирена. Слышу топот - немцы бегут с обеих сторон траншеи. Положение критическое. Даю ракету к отходу и швыряю за поворот гранату. Рвутся "лимонки" других разведчиков. Выгадав несколько секунд, успеваем одолеть стометровку и проволоку. Что есть духу летим к спасительному кустарнику, но уже под пулями.
Мы проскочили половину расстояния, отделявшего нас от старого окопа, когда немцы открыли заградительный минометный огонь перед своей обороной. Дым и пыль от разрывов закрыли нас от прицельного огня, и мы поочередно ссыпались в окоп, где сидела группа прикрытия. Не успели отдышаться, как фашисты начали довольно точно бить снарядами и минами по нашему непрочному укрытию. Быстрыми и короткими перебежками наша группа захвата вышла из зоны обстрела и укрылась за надежной скалой в ожидании остальных товарищей. Считаем раненых. Сергей Власов держится за локоть правой руки. Разрезаем гимнастерку - пуля лишь задела кожу. У Вани Ромахина в крови все лицо: с ходу наскочил на колючую проволоку. Остальным посчастливилось - ни царапины. Собирается группа прикрытия. Двое молодых разведчиков серьезно ранены осколками мин. Живы-здоровы две наших девушки, за которых мы волновались больше всего. Нет Саши Плуговой и еще одного разведчика, впервые принимавшего участие в поиске.
Ждем. Прошло несколько часов. Давно успокоились и не стреляют немцы, а мы не уходим. Таков закон разведки - не имеешь права уйти, пока не сделаешь все от тебя зависящее, чтобы выручить товарища. Даже убитого разведчика мы не имеем права похоронить на нейтральной полосе - тело надо вынести.
Николай Верьялов и Виктор Иванов уже вызвались пойти на поиски убитых - мы в этом уже не сомневались, - как вдруг из-за скалы на четвереньках выползла Плугова. На спине ее, привязанный ремнями, безжизненно обвис Володя Петров. Девушку освободили от страшной ноши. Саша тяжело и прерывисто дышала, волосы слиплись на лбу, по лицу текли грязные струйки, руки дрожали. Поникшая, обессиленная, она припала к земле, плакала.
Потом спросила:
- Он жив?
- Нет, Саша.
Плугова опять заплакала, совсем по-детски, всхлипывая и не утирая слез.
Немного успокоившись, Саша рассказала, что произошло.
Володя Петров, опекая девушку, все время находился рядом в старом окопе, уговаривал не бояться, если будет страшно.
- Он, - рассказывала Плугова, - все учил меня, что делать, если немцы пойдут, но ничего не говорил, что делать, если они… из минометов…
- Он сам не знал, Саша. Он сам первый раз, - вставил я.
- Да, наверное. Но когда начался этот ужас, посыпалась земля, он, понимаете, закрыл меня. Он живой был, когда я его перевязывала. И когда тащила - живой. И вот…
Плугова снова заплакала. Ей налили спирту, а заодно приложились к фляжкам сами - так худо и тяжело было на душе.
Потеряли двух товарищей, двое ранены, "языка" нет. Хуже не придумаешь.
Конечно, война есть война, но и там трудно привыкнуть к потерям. Мы не смотрим друг другу в глаза - каждый почему-то чувствует и свою долю вины за неудачу и гибель товарищей.
Но пока мы живы - надо драться и мстить. Кладем тело Володи Петрова на плащ-палатку, четверо берутся за углы, и Володя плывет над ничейной землей в свою последнюю дорогу.
В своих траншеях нас встречают Балухин и капитан Терещенко - теперь он командир разведки полка. С тяжелым сердцем доложил я о неудавшемся поиске, особо подчеркнув, что Расохина немцы унесли живым.
- За Расохина не беспокойтесь. Вряд ли он вообще заговорит с немцами, - пытался утешить капитан.
- Мы не сомневаемся в Николае. Но на всем взводе пятно - разведчик в плену.
- Вы сделали, что смогли, а сейчас ведите взвод на Шпиль и отдыхайте. Раненых - в санчасть.
На следующий день на полковом кладбище мы похоронили Володю Петрова. Зашили в плащ-палатку, опустили в неглубокую яму, с трудом выдолбленную на склоне сопки, и дали прощальный залп из автоматов. На холмик поставили небольшой деревянный обелиск с красной железной звездой и поклялись отомстить.
А безымянную сопку, где мы потеряли Расохина, во всех донесениях и сводках стали называть Расохинской.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
НОКАУТ В ТРАНШЕЕ
Двое суток мы отсыпались, приводили себя в порядок, а потом снова стали готовиться к захвату "языка" - приказ есть приказ.
Предложения, как взять немца с переднего края, давали многие разведчики. У некоторых созревали такие планы, что диву давался даже бывалый специалист Дима Дорофеев.
Был в нашем взводе один человек, Николай Негода, черный, красивый, высокий украинец. И вот этот Негода в землянке у капитана, когда шел малый военный совет, самым серьезным образом выдвинул свой план захвата "языка".
- Це дило я так розумию. Взяты нимца треба на "нейтралки". А пидманыты его военною хитростью. Зробыты легкий макет оленя, влизты туды двом хлопцам та и пробигты перед обороною. А шоб похоже було, роги та шкуру взяты вид всамделешного оленю. Нимцы беспременно почнут стреляты, шоб животыну вбыты. Як тильки первый раз стрельнуть - хлопцы падают мабудь мертвы. Як прийде ничь, як фрицы полизуть за даровым мясцем, тут их и сцапати, - уверенно закончил наш красавец.
От дружного взрыва хохота чуть не обрушилась землянка.
Посыпались вопросы.
- Милый, ай рехнулся?
- Сам додумался иль помогал кто?
- Ты что ж, всерьез полагаешь, что немец, если он оленинки захочет, промахнется? Что он - дурак, твой немец?
- Я так думаю, товарищи, - серьезным тоном начал капитан Терещенко. - В штабе дивизии есть два оленя. Одного из них в обмен на "языка" генерал Худалов нам уступит. Чучело сделаем, но полезут в него не двое, а один человек - Негода.
- А чого це я? - возмутился Негода.
- Твой план, тебе и выполнять, - пожал плечами капитан.
- Ни полизу одын, - все еще не понимал шутки Негода, - у мэнэ по плану два чоловика.
- А ты кольчугу схитри, Коля, чтоб пуля не брала.