- Итак, на вопросы отвечать отказываетесь, - подытожил офицер, щёлкнув крышкой портсигара.
- Я хочу знать причину, которая позволила вам схватить меня на улице и доставить в "Кресты". - Людвинская в упор смотрела на офицера, пытаясь разобраться в ситуации. - Кстати, паспорт при мне.
Она порылась в сумочке и протянула вид на жительство. В глубине души теплилась надежда на благополучный исход. Чудеса?! Но кто отказывается в них верить!
- "Гейна Гейновна Генрих!" - громко прочитал офицер, и правый ус его дёрнулся. На лице сонное выражение. В глазах бесстрастность. - Прописка в порядке…
Офицер зевнул, почесал переносицу и лениво спросил:
- Чистая работа… Где доставали паспорт?
- В полиции, - невозмутимо ответила Людвинская. - Точнее, в участке…
- Так-с, сударыня. - Губы офицера сложились в злую усмешку. - Скорее всего паспорт настоящий, но к вам он не имеет ни малейшего отношения. К тому же вас стала подводить память…
- Меня? Не замечала.
- Напрасно. Мне посчастливилось уже встречать вас. Только тогда вы имели документ на имя мещанки Волгиной. - Офицер не без гордости пояснил: - Я в некотором роде феномен. Меня частенько приглашают для опознания. Вот и вас я уже арестовывал на собрании кожевников.
Действительно феномен. Не повезло чертовски. Теперь и она узнала эти равнодушные глаза, чуть обрюзгшее лицо. А усы?! Усов тогда не было, как и этой неестественной худобы. Офицер позвонил и приказал кому-то за перегородкой:
- Строжайший личный обыск! Волосы не забудьте. Косу-то придётся расплести. - Эти слова уже к арестованной. - Хорошие у вас косы. Сразу запоминаются. Накладочка для конспиратора. Да-с, накладочка!
Людвинская прошла за перегородку. Там её поджидала женщина.
Обыск Татьяна Фёдоровна выдержала стойко: всё внимание было сосредоточено на быстрых, нервных пальцах. Вот они, вздрагивая, прощупывают платье, кофту, встряхивают платок, вывёртывают кошелёк и нехитрое содержимое сумочки. Голос скрипучий:
- Одна юбка. Чёрная. Вельветовая. - На мгновение голос замолк, и пальцы стали прощупывать рубаху, задерживаясь на швах, и, не обнаружив ничего предосудительного, побежали дальше. - Чулки… Одни ботинки…
"Одна юбка… Одни ботинки… Одно пальто… - Людвинская дивилась идиотизму личного обыска. Конечно, она могла прийти в двух парах ботинок или двух юбках, а то и в нескольких пальто. - Откуда такие зверюги берутся?! Да и работает не по принуждению, а с видимым удовольствием. Копается в исподнем и счастлива".
На ширме, за которой стояла Людвинская, вырастала горка вещей. К унизительной процедуре личного обыска привыкнуть невозможно. Людвинская едва сдерживалась. Стояла опустошённая и поникшая. И всё же какая это дрянная баба! Скоро и в волосы полезет, и рот заставит открыть.
Наконец Людвинская вышла из-за ширмы. Волосы едва заплела, руки дрожали от унижения.
- Красиво, господин офицер. Ничего не скажешь. Схватили на улице, заломили руки, запихнули в карету… А теперь живого места не оставили: исщипали, издёргали, словно уголовную. В волосах разыскиваете секретнейшие бумаги…
- Нет, уголовных не обыскиваем так тщательно, - с завидной откровенностью ответил офицер, и правый глаз его закрылся. - У уголовных личный обыск проводится по-другому…
- Я буду подавать жалобу на незаконность ваших действий. - Она с трудом удерживала кашель, чувствуя, как залились краской шея, лицо. - Жалобу прокурору.
- Ваше право. - Дежурный офицер расписался на описи вещей и кивком головы отпустил женщину, производившую обыск. - Конечно, сударыня, при вашей опытности обыск не сможет ничего добавить компрометирующего. Так-с… - Офицер прошёлся по дежурке и принялся размышлять вслух: - Запрошу ваше дело из Одессы. Там материальчик большой. В Одессе вы были известны под кличками: Новорыбная, Ванька и Стриженая.
- Стриженая? - иронически переспросила Людвинская, поражённая его осведомлённостью.
- Да-с, клички в подполье частенько строятся на парадоксах.
- Меня психологические изыскания мало интересуют. - Людвинская тоскливо посмотрела за окно.
Офицер не спешил, будто говорил для собственного уразумения.
- И ещё у вас клички Акушерка и Волевая. Первая после неудачной попытки легализоваться на курсах профессора Отта. Кстати, вас сгубил интерес к политике. С вашим темпераментом - и на легальном положении?
"Значит, в Петербургском комитете провокатор, - грустно раздумывала Людвинская, не отрывая глаз от сонного лица офицера. - Знает всё, и дело не в феноменальной памяти, просто хорошо осведомлён. Кто же? Кто? Люси Серова? - Людвинская больше не слушала офицера. Сердце её болезненно заныло. Как страшно разочароваться в товарище, отказать ему в доверии. - Почему она решила, что виновата Люси?! Объяснить невозможно. Интуитивно. От Люси получала деньги на содержание конспиративной квартиры, брала явки и адреса… А может быть, кто-то другой?! Но кто?! И всё же надо передать на волю о своих подозрениях…"
- Вас препроводят в одиночку и за попытки связаться с волей будут наказывать. - Офицер угадал её мысли. - Мой долг вас предупредить.
- Разумнее было бы и камеру опечатать сургучной печатью - ни входа, ни выхода… Изолировать так изолировать! В истории и такие случаи бывали…
- Всё бывало, Татьяна Фёдоровна. Дело-то у вас серьёзное: хранение оружия, распространение литературы преступного содержания, посягательство на свержение существующего строя…
- Пока всё одни слова, - с усмешкой проговорила Людвинская. - Предъявите факты. Домыслы есть домыслы. И ведь на каждое явление существуют разные точки зрения, и вам как психологу это должно быть известно.
- Ба, да вы из пропагандистов, Татьяна Фёдоровна! У нас с вами одно оружие - слово.
- Оружие одно, да цели разные. Единомышленников-то из нас не получится.
- Соцдеки умеют делать дела, и слово не единственное их оружие. Это верно. Впрочем… Слово - призыв к действию. Главная опасность для государства - соцдеки, да, это самая разрушительная партия. А посему членов её, особливо главарей, необходимо преследовать самым жесточайшим образом. Это моя принципиальная точка зрения.
"Не дурак, - удовлетворённо подумала Людвинская, - вот тебе и философ из охранного отделения! Крепко насолили ему соцдеки…"
Она молчала. Молчал и офицер, посматривая на арестованную. Он понимал, что она не из пугливых, прекрасно владеет собой и что много раз им придётся встретиться, прежде чем он добьётся хоть каких-нибудь показаний, что хлопот с ней предстоит немало, что она будет отказываться говорить до тех пор, пока её не припрут фактами, и только бесспорными, но и в этом случае откажется подписать протокол. И опять начнётся всё сначала, предстоит битва с умным и сильным врагом, причём врагом убеждённым и опасным, а суду нужны формальности, и эти формальности его раздражали, как и пустая трата времени.
- У вас есть возможность облегчить собственную участь… - Офицер испытующе посмотрел на неё. - Дать откровенные показания.
- Что?! - задохнулась от возмущения Людвинская, и слова её прозвучали угрожающе: - За такое предложение…
- Можете не продолжать, Татьяна Фёдоровна, - прервал её офицер с полным спокойствием. - За долгую службу в охранном отделении я знаю способ заставить людей вашего толка потерять власть над собой - предложить дать откровенные показания. Я их не ждал, а предложил по долгу службы.
"Ну и негодяй!" - Она вытирала холодный пот со лба.
Людвинская с нескрываемой враждебностью уставилась на жандармского, офицера.
- В камеру семьдесят шестую! - приказал тот.
"Москва, как много в этом звуке…"
Холодным октябрьским днём ветер гулял хозяином по городу. Кружил сухой лист, поднимал окурки и, рассердившись, прятал их в подворотни, укоряя нерадивых дворников. Озорничая, затеял игру с высокой и худой женщиной: набрасывался, рвал платок. Женщина поглубже засунула руки в карманы пальто и шла, чуть выставив плечо. Остановилась, перевела дух и, наклонив голову, продолжала путь. Ветер поторапливал её, свистел Соловьём-разбойником, ухал и постанывал. С удивительной лёгкостью он оставил её в покое и зазвенел сухими кустами палисадников Марьиной рощи, зашерстил листья клёна, чудом уцелевшего во дворике, пригнул до земли бузину, почерневшую от непогоды, распахнул по-хозяйски ставенки да застучал чугунным кольцом о прогнившую калитку.
Выстрел прозвучал неожиданно. Людвинская сжалась, замерла. Пуля просвистела и пропала в зелёном заборе, оставив едва заметный след. Женщина оглянулась, стараясь определить дом, из которого стреляли, Пожалуй, бесполезно: окна наглухо закрыты, и ставни заколочены. В эти дни неизвестности обыватели без крайности не высовывались на улицу. Откуда стреляли? С чердака? Скорее всего… Юнкера? Что ж… Но, возможно, и так называемые ударники, их сняли с фронта по приказу генерала Духонина. Контрреволюция стягивала силы, стараясь удержать первопрестольную. Крутицкие казармы. Кадетский корпус в Лефортове, интендантские склады на Крымской площади, школа прапорщиков в Смоленском переулке, - да разве пересчитать гнёзда врага! Но бить с чердака по женщине? Бить в спину? Хвалёные защитнички отечества - честь и слава русского воинства!