"…При самой высшей интенсивности переживаний можно схватить лишь небольшую частицу. А надо стремиться к тому, чтобы эта частица была возможно большей, интересной… Болею душой за участь Трофимова, Меньшикова и Глухих. Во что бы то ни стало, при любых трудностях необходимо всех их вырвать из тюрьмы. Военный суд им грозит смертной казнью. Организацию побега возлагаю на вас. Михалыч".
Смертная казнь! Лицо Клавдии сделалось серым. Долго стояла она у куста, не замечая ни мороза, ни ветра, со стоном и воем снующего по аллейкам Анастасьевского садика.
Боевик Володя
Ранними зимними сумерками Клавдия, кутаясь в белый пуховый платок, подошла к двухэтажному дому на Большой Ямской улице.
Старик, сгорбленный и худой, в оленьем треухе, подставив лестницу к уличному керосиновому фонарю, протирал закопчённое стекло. Тусклый свет жёлтым пятном расползался по деревянному тротуару.
Тропинка, плотно утоптанная и посыпанная хвоей, упиралась в новый дом с высоким крыльцом.
Клавдия обмела веником валенцы и по крутой лестнице поднялась на второй этаж, в квартиру Урасовых.
Чистенькая горница с бревенчатыми стенами, за ситцевой занавеской на окне - герань, в плетёной клетке - щегол. Пахло дымком и свежеиспечённым хлебом. На зеленоватой клеёнке пофыркивал начищенный самовар.
За низким столиком у русской печи на чурбаках расположились Урасовы - отец и сын. Отец сапожничал, сегодня ему помогал и Володя.
Приходу гостьи Урасовы обрадовались, но одновременно и обеспокоились. Володя удивлённо вскинул густые русые брови, снял чёрный матерчатый фартук.
- Раздевайся, Клавдичка… Погрейся с морозцу-то, - глуховато пригласил Урасов-старший.
Он провёл большой рукой по окладистой бороде и долгим задумчивым взглядом посмотрел на девушку. Тяжело вздохнул и, всунув деревянную колодку в стоптанный сапог, стал ритмично постукивать молотком.
- Спасибо, Александр Иванович. От чая не откажусь, - поблагодарила Клавдия, развязывая пуховый платок.
Скинув пальто, поправила синее гимназическое платье, потёрла озябшие руки.
Володя, высокий, широкоплечий, с тонкими чертами лица и большими голубыми глазами, медленно помешивал в стакане ложечкой. По спокойному выражению лица Клавдии трудно догадаться, чем вызван этот необычный приход. Дом Урасовых, с недавних пор превращённый в тайный склад динамита, товарищи без крайней нужды не посещали.
- Ну вы тут чаевничайте, а я ненадолго в амбар схожу, - поднялся Александр Иванович.
Володя с благодарностью взглянул на отца. Хлопнула дверь, и Клавдия услышала, как тяжело заскрипела лестница.
- Понимает, что поговорить надо. Вот и надумал. - Володя поставил стакан, подсел к Клавдии. - А ведь волнуется, да как волнуется. С каменоломен притащили динамит. Заранее обмозговал, где его припрятать. Но дело так быстро завертелось, что подготовиться толком не сумел. Ну, на первый случай разложил патроны на столе. В пергаментной бумаге они на чёртовы пальцы похожи. Запихнул их под матрац и улёгся спать. Решил: ночью перенесу. На беду, в ту же ночь братан заболел - все глаз не сомкнули. Утром - гудок, побежал на завод, а динамит оставил. Так и провертелся несколько ночей - всё случая подходящего выбрать не мог. Тут-то, Клавдичка, и понял я по-настоящему своего отца. - Голубые глаза Володи потеплели, на лице появилось мягкое, доброе выражение. - Как ни прятал динамит, а скрыть не удалось, всё узнал: то ли заметил, что тревожусь, то ли случай. Прихожу домой, а он мрачнее туч. "Ты что же отцу родному довериться боишься?.. Ну удружил, сынок. Давно за тобой приглядываю - думаешь, не знаю, что в боевой дружине состоишь, оружие прячешь. Молчу, потому, что одобряю. А на динамите спать-то нечего: не перина, поди! Уложим так, что и комар носа не подточит!" - Володя заулыбался, добавил с нежностью: - Товарищ он у меня настоящий!
- Завидую тебе, - задумчиво ответила Клавдия. - У меня дома совсем по-другому. Мама добрая, очень добрая, но восемь человек детей, с ног сбивается. Не понимает меня. Всё кричит: "Смотри, на каторгу угодишь!.. Стыд-то какой падёт на семью. Кто сестёр замуж возьмёт, если каторжанкой будешь?" - Клавдия вздохнула. - Жаль её, а что поделаешь…
Она налила в стакан свежего чая и отрезала кусок тёплого морковного пирога.
- В печке щи горячие… Может, попробуешь?
- Спасибо, Володя. Дел много. - Она помолчала. - Нужно пять бомб. Простые фитильные, с бикфордовым шнуром. Лучше в трёхдюймовых шрапнельных банках - сработать им придётся. К пятнице управишься?
Володя кивнул, не вдаваясь в расспросы.
- И ещё вот что… Необходима верёвочная лестница, - продолжала Клавдия. - Надёжная, аршин на десять. - Она достала из кармана чертёж. - По этим размерам. Ещё два крюка отковать. Михалыч поручил подготовить побег Трофимова, Меньшикова и Глухих. Они теперь в башне, военного суда ждут. - Голос Клавдии звучал сухо, излишне деловито. - Сам знаешь, за экспроприацию…
Володя побледнел: смертная казнь! Как всё обернулось… Только что же это? Зачем столько бомб?
- Будешь с дружиной участвовать в проведении побега, - объяснила Клавдия. - Прикроете отход товарищей. Завтра в восемь у Кафедрального собора передам ящик с браунингами. У тебя лежат берданы, так ты их достань. Думаю, Володя, без "лесных братьев" нам не обойтись. Связь с тюрьмой беру на себя. Михалыча на днях переведут в Николаевские роты. Торопиться надо, каждый час дорог. Побег надо приурочить к дежурству Янека. Давай вечерком с ним встретимся. - Она помолчала. - Да, Володя, ещё… Товарищ Артём поручил в городском театре разбросать листовки о выборах в Думу. Передам их завтра, а ты подбери ребят понадёжнее. Мотырева, Архиреева… Не следовало бы вас посылать в театр, но людей мало. Поредела дружина от арестов.
- Ничего, Клавдичка, выдюжим, - баском сказал Урасов. - Сама гляди не провались.
Ближе к окраине Перми, на Разгуляе, высились кирпичные стены военных казарм. Над массивными железными воротами двуглавый орёл. У ворот полосатая караульная будка.
Вечерами у казарм молодёжь собиралась на гулянья. Толпились солдаты, свободные от дежурств. Стайками мелькали подростки в засаленных полупальто и ушанках. Лузгая семечки, павами проплывали в нарядных шляпах фабричные девушки.
Парни переговаривались с солдатами и угощали их табачком.
А солдат в Перми в ту зиму было много. Помимо Ирбитного резервного батальона, который большей частью нёс караульную службу в губернской тюрьме, местный гарнизон усилили Псковским полком.
Клавдия с Володей фланировали вдоль казарменных стен.
- Ну, Клавдичка, займёмся сибирским разговором! - Посмеиваясь, Володя протянул горсть калёных кедровых орешков.
Молодые люди гуляли здесь не впервые. По заданию комитета Клавдия вела пропаганду в Ирбитском батальоне, а Володя обычно сопровождал её к казармам.
Яна Суханека они заметили неподалёку от караульной будки. Был он среднего роста, худощавый, подвижный. Из-под чёрной бескозырки с белым околышем выбивались вьющиеся волосы. Широкие густые брови подчёркивали голубизну чуть выпуклых глаз. Суханек помог Клавдии создать большевистскую группу среди солдат, распространял в казармах листовки и прокламации.
- Что ж так поздно? - улыбнулась Клавдия.
- Только освободился после наряда…
Не торопясь вышли они из толпы, не торопясь двинулись в сторону вокзала, освещённого электрическими огнями.
В пуховом платке, в валенцах, Клавдия не отличалась от фабричных девушек. Суханек наклонился к ней, рассказывая что-то весёлое, и ловко извлёк из кармана Клавдиной шубейки тонкие шуршащие листовки. Сунул их за шинель. Встречные солдаты провожали Яна завистливым взглядом: ишь какую раскрасавицу отхватил! А Клавдия, храня на лице улыбку, тихо и быстро говорила:
- Дела плохи, Янек, Трофимова, Меньшикова и Глухих ожидает военный суд. Приговор один - смертная казнь. Побег будем устраивать в твоё дежурство. Хорошо, если бы попал в охранение наружной стены: товарищи спустятся по верёвочной лестнице…
- Трудно, Клавдичка, сейчас всё больше ингушей назначают, - нахмурился Ян. - Тяжело с ними - по-русски не знают, тёмные, фанатичные. Попробуй-ка распропагандируй.
- И всё же нужно, Янек. Ведь жизнь… - Голос её дрогнул. - Давай подумаем, как лучше организовать побег. Ты ведь хорошо знаешь все подступы к тюрьме…
Клавдия умолкла. Ян вытянулся перед офицером. Девушка кокетливо ему улыбнулась. Их благородие был навеселе. Видать, кутнул в вокзальном буфете. Офицер небрежно кивнул Суханеку, внимательно оглядел Клавдию. Солдат с девицей близ вокзала - явление обычное. А девица, чёрт подери, куда как хороша!
- Пронесло! - облегчённо вздохнул Суханек. - Молокосос новоиспечённый, житья от него нет. Пойдём отсюда. День воскресный - офицеров полно в буфете. Как это я сразу-то не сообразил. Ну, слушаю, Клавдичка, говори.
- Трофимов с товарищами в башне, в одиночке. Надо передать им план побега. Сам знаешь как… - И просительно добавила: - Может, узнаешь, когда Михалыча переводят в Николаевские?..
Неторопливо шествуют барышня и солдат. Влюблённо. Барышня встряхивает тугими косами, улыбается. Солдат поглядывает по сторонам - не напороться бы на офицера. А Володя Урасов, надвинув на глаза пыжиковую ушанку и отвернув воротник, следует позади.
Поднялся ветер и начал раскачивать на прямой как стрела улице редкие деревья. На синеющем небе появились первые звёзды. Стало холодно.
- Значит, до завтра! - сказала Клавдия. - На старом кладбище.
Клавдия вздрогнула: от мрачного склепа отделился человек, шагнул навстречу. Вглядевшись, узнала Володю. Под тенью разлапистой ели - Ян.