- Черт, черт, черт! Что я такое несу, Эдвин? Господи, почему я вечно что-нибудь такое несу?
Белл наконец отвел глаза.
- Знаешь, однажды нам едва не удалось вычислить автора анонимок.
- Да, я знал… Знаю. Говорили.
- Кто говорил?
Сим неопределенно развел руками.
- Люди. Знаешь, как это бывает.
- Конечно, знаю, Сим. Конечно, знаю.
Затем Сим немного помолчал, не потому что сказать ему было нечего - наоборот, на язык просилось слишком многое. Но все, что приходило на ум, либо было двусмысленно, либо могло быть неверно понято.
Наконец он поднял глаза.
- Два старика. Не надо об этом забывать. Много ли нам осталось. Постепенно замыкаемся в себе, тупеем, возможно, становимся глупее, чем мы… чем я был от природы, если так бывает. Но ведь за этим не может, не может стоять что-то большее, правда? Вся эта унылая, деловитая возня с мелочами - надо сделать то и это, да еще не забыть про третье и четвертое, "ты читал газету?", "что по ящику показывали?", "как там Стивен?", "я могу уступить ее вам за восемьдесят пять пенсов плюс почтовые расходы", и никогда, никогда не погружаться глубже… Мне шестьдесят семь. Тебе… сколько тебе?.. шестьдесят три. А на улице пакистанцы и черные, китайцы и белые, панки и бездельники, и…
Он остановился, мимоходом удивившись, зачем говорил так долго. Эдвин поерзал на углу стола, встал и перевел взгляд на "Метафизику".
- На днях я целый урок провел с расстегнутой ширинкой.
Сим сжал губы, и все-таки раза два содрогнулся от внутреннего смеха. Эдвин, казалось, ничего не замечал. Его взгляд проникал сквозь ряды книг, уходя все дальше и дальше.
- Эдвин, ты начал рассказывать об этом человеке.
- Ах, да!
- Кто он? Францисканец? Махатма? Реинкарнация первого далай-ламы, который хочет построить Поталу в Уэльсе?
- Ты смеешься.
- Прости.
- Во всяком случае, он не далай-лама. Просто лама.
- Прости. Прости.
- Далай-лама все еще жив, так что не могло этого быть.
- Господи!
- Но это… Потом обнаружилось, что я… нет, не заревел, потому что это слово имеет несколько детский оттенок, несколько младенческий… а зарыдал. Не от горя. От радости.
- Горе еще придет.
- Нет, никогда.
- Как его зовут? Я хочу знать имя, чтобы за что-то зацепиться.
- Вот это и будет ошибкой, дружище, страшной ошибкой. В том-то и суть. Никаких имен. Забудь их, сотри из памяти. Только подумай об этой путанице, о противоречиях, о безобразных, нелепых, диких осложнениях, в которые язык ввергает нас, а мы ввергаем язык… О, проклятье, теперь я впал в ораторство!
- Выходит, он хочет избавиться от языка и связался с двумя людьми - с тобой, и через тебя со мной, - чье существование зависит только от языка, и больше ни от чего! Видишь эти книги?
- Вижу.
- Помнишь о своих уроках?
- Ну ладно, ладно! Разве ты не понимаешь? Ты как-то говорил, что больше опасаешься сделать ложный шаг;, чем согрешить. И именно по этой причине тебе предлагают принести огромную жертву, которая перевернет наши миры с ног на головы… на голову. Сознательный отказ от слова записанного, печатного, вещаемого по радио, телевизору, на пленках, на пластинках…
- Нет, нет!
- Боже мой, Сим, ты старше меня! Сколько тебе еще жить осталось? Сколько еще ты собираешься ждать? Говорю тебе… - и Эдвин так широко развел руки, что распахнулось его пальто, - это как раз то, что нам надо!
- Знаешь, самое странное в том, что меня не волнует, много или мало мне осталось жить. На самом деле. Я не хочу умирать. Но я же и не собираюсь умирать, верно? По крайней мере, не сегодня, если повезет. Придет день, которому я не обрадуюсь. Возможно. Но не сегодня. А сегодня - банальное бессмертие.
- Значит, не хочешь попробовать?
Сим вздохнул.
- Я предвижу воскрешение Философского общества.
- Оно никогда не умирало.
- Тогда возобновление работы. Сколько у нас слов в запасе!
- Трансцендентализм…
Это слово будто выключило Сима. Он просто перестал слушать. Конечно же, великое колесо, и индуистская вселенная, якобы идентичная той, что открывают физики; скандхи и аватары, разбегание галактик, видимость и иллюзии - и все это время Эдвин говорил, говорил, как персонаж не самого удачного из романов Хаксли! Сим начал про себя репетировать собственную реплику. Все это разумно. И в равной степени неразумно. Я верю во все это так же, как верю во все, что скрыто от глаз, как верю в расширяющуюся вселенную, а это все равно, что верить в битву при Гастингсе, что верить в жизнь Иисуса, что верить в… Это такая вера, которая во мне ничего не затрагивает. Какая-то второсортная вера. Мои верования - это я; их много, и они тривиальны.
Затем он снова услышал Эдвина, поднял на него глаза и кивнул - типичный мелкий обман, говорящий: "Я понимаю тебя, да, я все слышал". То, что Эдвин никак не умолкал, повергло его в привычное изумление перед жестоким фактом бытия и жестоким фактом того, что единственное, во что он верил как в реальность, глубоко верил, не второсортной верой, был он сам. Как сказал тот человек, он ощущает себя мыслящим, потому что ощущает себя мыслящим, потому что испытывает бесконечное осознание…
Он поймал себя на том, что снова кивнул. Эдвин продолжал:
- Так скажи мне, откуда он узнал, что я ищу истину? Где это написано на мне? На лбу, как знак касты? Или ритуальные порезы на щеках? Забудь про все эти ярлыки - ясновидение, второе зрение, экстрасенсорное восприятие, дар - он просто знал! И пока мы с ним шли, я обнаружил… Вот в чем суть: я обнаружил, что не он говорил, а…
Эдвин сделал паузу с самым таинственным видом, на который только была способна его открытая натура.
- Сим, ты не поверишь! Говорил не он, а я!
- Ну разумеется!
- Нет, нет, не за себя! За него! Я каким-то образом находил за него слова… и ни разу не запнулся…
- Ты никогда не запинаешься. У нас с тобой языки, как говорила моя мать, подвешены посередине и болтают обоими концами.
- Именно так! Именно так! С одного конца - он, с другого - я. А потом… мы шли по гравийной дорожке к еще не срубленным вязам, накрапывал дождь, и ветер то поднимался, то стихал…
Эдвин умолк, встал со стола, засунул руки глубоко в карманы. Пальто на нем запахнулось, словно занавес.
- …Я говорил не одними лишь словами.
- Пел, наверное.
- Да, - подтвердил Эдвин без малейшей улыбки. - Именно пел! Вернее, я испытал нечто большее, чем могут выразить слова. Испытал прямо тогда.
Маленький негритенок прижался лицом к витрине, заглянул в непроницаемые недра магазина и побежал прочь. Сим снова посмотрел на Эдвина.
- Всегда наступает момент, когда я вынужден с тобой соглашаться. Разве ты не понимаешь, Эдвин, что я опутан правилами хорошего тона? Я никогда не мог сказать тебе в лицо, что на самом деле обо всем этом думаю.
- Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Туда, в парк.
- У тебя назначена встреча?
- Он будет там.
Сим провел ладонью по лысине, потом раздраженно встряхнулся.
- Я не могу из-за пустых прихотей бросать магазин. Сам знаешь. А Рут ушла за покупками. Я никак не смогу уйти до тех пор…
Зазвонил колокольчик - конечно, это была Рут. Эдвин торжествующе обернулся к Симу:
- Видишь?
Теперь Сим всерьез разозлился.
- Банальное совпадение!
- Все одно к одному. Доброе утро, Рут.
- А, Эдвин!
- Все тратишь деньги, дорогая?
- Да так, по мелочи. Ничего серьезного.
- Я как раз объяснял Эдвину, что не могу оставить магазин.
- Почему не можешь? Сходи перекуси. Я с удовольствием посижу вместо тебя.
- Теперь-то видишь, мой дорогой Сим? Конечно, банальное совпадение!
Когда Сима понукали, он становился упрямым.
- Не хочу я никуда идти!
- Пройдись с Эдвином, дорогой. Свежий воздух тебе только на пользу пойдет.
- Никогда мне он не шел на пользу. И теперь не пойдет.
- Вставай, вставай!
- Не понимаю, чего ради… Ладно, Рут, если придут от Грэма, скажи им, что Гиббон у нас все-таки неполный. Отсутствует один том "Произведений разных лет". Но зато есть полный "Упадок и крушение…" в хорошем состоянии.
- Первое издание.
- Цена за "Упадок" как договорились. На остальном новые ценники.
- Я запомню.
Сим надел пальто, шарф, шерстяные перчатки, мягкую шляпу. Они бок о бок зашагали по Хай-стрит. Часы на башне Культурного центра пробили одиннадцать, и Эдвин кивнул в их сторону.
- Вот здесь я его и встретил.
Сим не ответил, и они молча прошли мимо Культурного центра, на кладбище при котором еще оставались кое-какие надгробья. "Харольд Кришна", "Чанг и Детани - готовое платье", химчистка Бартолоцци, китайская закусочная "Мамма Миа". В дверях бакалейной лавки Сунда Синга один из братьев Синг певуче разговаривал с белым полицейским.
Храм и новая мечеть. Закрытый на ремонт Клуб либералов, стены исписаны и изрисованы сверху донизу. Не ходи стадом. Война чернозадым. Фагглстон - ремонт обуви.
Эдвин обогнул сикхскую женщину в цветастом наряде, частично скрытом под плащом. Ярдов двенадцать Сим пробирался за ним среди белых мужчин и женщин, ожидавших автобуса. Эдвин сказал через плечо:
- Когда я приехал после войны, все было по-другому, правда? Лондон еще не наползал на нас со всех сторон. Гринфилд был зеленой деревушкой…