Чистой воды прихоть, бесполезная для бизнеса и навредившая Руперту. Смеха ради. Забавы дьявольской твари там, внизу. И ты ведь не пустился в долгий процесс возмещения убытков, не отдал Руперту Хезингу все номера "Джентльменз Мэгэзин", допустим, за 250 фунтов, с десятипроцентной наценкой - не мог этого сделать, потому что эта последняя прихоть была, так сказать, мелочью на вершине кучи. Эта куча - ненужная груда мусора, отбросов, вонючих тряпок, целая гора, слишком огромная, чтобы твои усилия что-то изменили. К чему убирать с вершины последнюю щепотку грязи?
Сим моргнул и встряхнулся, как всегда делал в подобные мгновения, и вышел из-под своей кучи мусора на дневной свет, просочившийся сквозь витрины. Наступало дерзкое, циничное ежеутреннее мгновение, когда он проходил между романами, поэзией, литературной критикой, с одной стороны, и Библиями, молитвенниками, пособиями по рукоделию и справочниками коллекционеров-любителей - с другой. В это мгновение он глумился над собой, своими предками и старым добрым семейным делом, сейчас неумолимо катившимся ко всем чертям. Он взял себе в привычку глумиться даже над детскими книжками, которые много лет назад выставил в углу огромной витрины. Рут, вернувшись в тот день из магазинов, ничего не сказала. Но позже, поставив чашку чая ему на рабочий стол, она бросила взгляд на витрину.
- Смотрю, ты меняешь наш облик.
Он пытался это отрицать, но, разумеется, Рут была права. Он увидел девчушек Стэнхоупа, идущих по улице, взявшись за руки, и внезапно ощутил, что каждая пылинка в магазине сделана из свинца и что сам он сделан из свинца, а жизнь (которая проходит мимо) - такая же яркая и невинная, как эти две близняшки. С какой-то тайной страстью он начал закупать детские книги, притом новые, и выставлять их в левом углу витрины. Прибавка к обороту оказалась ничтожной: бывало, родители покупали что-нибудь на Рождество, но в другое время года - почти никогда, разве что на дни рожденья.
Сим иногда задумывался: когда его отец оформлял витрину, не руководила ли его выбором такая же неосознанная мотивация? Его отец-рационалист выставил в витрине хрустальный шар, полную "Книгу перемен" и набор карт Таро. Свои собственные побуждения Сим представлял себе слишком хорошо. Детские книжки служили приманкой для близняшек Стэнхоуп, чтобы те хоть до какой-то степени заменили его собственных детей - Маргарет, вышедшую замуж и уехавшую в Канаду, и Стивена, которому никогда не выйти из лечебницы, где родители посещали его неделя за неделей, наталкиваясь на абсолютную отчужденность. И прелестные девчушки в самом деле пришли. Они едва дотянулись до дверной ручки, но держались с той спокойной уверенностью, какую обычно дает осознание своей привилегированности. Близняшки рассматривали книги с тем же важным вниманием, с каким котята изучают мир своими носами. Они открывали книги, листая их страница за страницей, и хотя читать с такой скоростью не мог бы ни один человек, казалось, что они все-таки читают: светленькая, Тони, отложив детскую книгу, принялась за взрослую; потом вторая захихикала над картинкой, тряся темными кудряшками на прелестной головке…
Рут все поняла, как ей ни было горько. Она пригласила их в гостиную и предложила лимонада с пирогом, но больше девочки не приходили. Потом Сим частенько стоял в дверях, когда они шли в школу, сперва с гувернанткой, потом сами. Он точно знал, когда занять свой пост, изобразив отрешенность, чтобы получить в награду крохотный дар, преподносимый по-королевски:
- Доброе утро, мистер Гудчайлд!
- И вам доброе утро, маленькие мисс Стэнхоуп!
Так они росли в своей красоте. Прямо по Вордсворту.
Из гостиной вышла Рут, она собиралась за покупками.
- Вчера видела Эдвина. Забыла тебе сказать. Он обещал заглянуть.
Беллы жили в усадьбе Спраусона; занимали там квартиру. Когда-то Сим завидовал Беллам, живущим рядом с близняшками. Но это осталось в прошлом. Девочки уже давно не дети - хотя не так уж давно, всего лет десять прошло, - и, конечно, выросли из детских книг.
Словно прочитав его мысли, Рут кивнула в левый угол витрины.
- Может, попробуешь что-нибудь другое?
- Например?
- Домоводство. Издания Би-Би-Си. Рукоделие.
- Я подумаю.
Она уже шла по Хай-стрит среди чужеземных одеяний. Сим кивнул и продолжал кивать, соглашаясь с ней, но зная, что не уберет детских книг. Пусть на них ложится свинцовая пыль. Пусть это называют упрямством. Он резко повернулся к куче книг, сваленных возле стола; книги из Лангпорт Грэндж, которые надо разобрать и оценить… работа, работа, работа!
Эта работа ему нравилась - из-за нее он и продолжал отцовское дело. Аукционы были для него тяжелым испытанием - Сим был трусом и не верил в свою легкую руку. Но разбирать потом книги - все равно что промывать золотоносный песок. Ты подкрадываешься к лотку с породой, ловишь глазом многозначительный отблеск; и после всех ужасов аукциона - в твоих руках первое издание "Введения в исследование росписи по стеклу" Уинстэнли в идеальном состоянии!
Да, так было. Один раз.
Сим уселся за стол, но тут распахнулась дверь, звякнул колокольчик - и явился Эдвин собственной персоной, необъятный, как сама жизнь, или стремящийся к необъятности жизни, в своем клетчатом пальто и желтом развевающемся шарфе, по-прежнему одевавшийся как студиозус тридцатых годов, только широких штанов не хватало для полного соответствия облику эпохи.
- Сим! Сим!
Порыв ветра, словно Эдвард Томас встретился с Джорджем Борроу, ветер над вереском, ветер великой Природы, но одновременно - утонченный, интеллигентный и духовно искренний.
- Сим! Сим, дорогой мой! Какого я встретил человека!
Эдвин Белл пересек магазин, уселся на край стола, как женщина верхом на лошадь, уронил на пол учебник, который принес с собой, и экземпляр "Бхагават-Гиты". Сим откинулся в кресле, снял очки и, прищурившись, поглядел на полное нетерпения лицо, практически неразличимое на фоне окна.
- Что на сей раз, Эдвин?
- Ессе homo, - если мои слова не прозвучат чудовищным богохульством, а мне, знаешь ли, Сим, они богохульством не кажутся. Совершенно невероятное существо… и производит такое впечатление… Знаешь ли, я… я взволнован!
- Это с тобой часто бывает.
- После стольких лет ожидания! Я действительно чувствую - вот она награда за терпение! Наконец-то… Я знаю, что ты хочешь сказать…
- Я ничего не хотел сказать!
- Ты хотел сказать, что мои лебеди всегда оказывались гадкими утятами. Да. Так оно и было. Признаю без возражений.
- Вся эта теософия, сциентизм, Махатма…
Эдвин чуть-чуть притих.
- Эдвина того же мнения, - кивнул он.
Должно быть, брак Эдвина и Эдвины Белл был предначертан с момента сотворения вселенной. Очевидность этой предначертанности заключалась не только в совпадении имен. Они были настолько похожи друг на друга, что всякий плохо знакомый с ними человек мог бы принять их за трансвеститов. Тем более что у Эдвина голос был слишком писклявый для мужчины, а у Эдвины - слишком хриплый для женщины. Сим до сих пор краснел, вспоминая один из первых телефонных разговоров с ними. Ему ответил писклявый голос, и он сказал: "Привет, Эдвина!" Но голос возразил: "Сим, это же Эдвин!" В следующий раз ему ответил хриплый голос, и он сказал: "Привет, Эдвин!" - услышав в ответ: "Сим, это же Эдвина!" Когда супруги выходили на Хай-стрит из усадьбы Спраусона, вернее, из своей квартиры в усадьбе Спраусона, на них всегда были одинаковые шарфы, высовывающиеся из-под одинаковых пальто. Эдвина отличалась от мужа более короткой стрижкой и высокой грудью. Полезная примета.
- По-моему, у Эдвины всегда было больше здравого смысла.
- Ну, Сим, ты говоришь это только потому, что все так отзываются о женах, когда им больше нечего сказать. Я называю это "синдромом любимой женушки".
Зазвонил телефон.
- Да? Да, есть. Подождите минутку, пожалуйста. В хорошем состоянии. Семь фунтов десять… прошу прощения, я имел в виду - семь пятьдесят. У нас есть ваш адрес? Да, конечно. Да, пришлю, - он положил трубку, сделал пометку в настольном календаре, снова откинулся в кресле и посмотрел на Эдвина.
- Ну? Дальше!
Эдвин пригладил волосы на затылке, в точности повторяя жест Эдвины. Росли вместе.
- Так значит, об этом человеке. Мужчина в черном.
- Где-то я это слышал. Мужчина в черном. Женщина в белом.
Эдвин издал резкий, торжествующий смешок.
- Не так, Сим, совсем не так! Большей ошибки ты не смог бы сделать сознательно! Понимаешь, ты слишком литературен.
- Все-таки книготорговец.
- Но я еще не сказал тебе…
Эдвин боком склонился к нему над столом - глаза блестят энтузиазмом, рот открыт, ноздри раздуваются от азарта, страсти, предчувствия. Сим покачал головой с усталым, хотя и добродушным сочувствием.
- Эдвин, поверь Эдвине. Она более чувственна… О боже, что я говорю, я имел в виду…
Но и в этот раз, как во многих других случаях, сказанного было не исправить. О сексуальной жизни Беллов ходили сплетни, всем известные и никогда не повторявшиеся вслух… Ну вот, конечно - даже против света было заметно, как Белл покраснел, прямо вспыхнул, и его радостное возбуждение сменилось… неужели гневом? Сим вскочил и ударил по столу кулаком.