* * *
Шурян докуривал уже третий "Пайн" из моей пачки, как с громоподобным лязгом - какой услыхать можно только в тюремной камере, раскоцалась дверь и в хату втолкнули испуганного мужичка небольшого роста и с довольно жиденькой бороденкой.
Видимо, не брился еще со дня ареста, из первоходов - они, наивные, думают все, что скоро выпустят, вот-вот, а в тюрьме можно и не бриться. Как только освобожусь - так сразу и побреюсь и трусы постираю - тюрьма это временно. Временно. Не понимают, дурики еще, что уже пришли домой. Надолго. Пришло время налаживать быт.
- Салам, мужики! - бодро и заученно заорал мужик с порога.
- Салам-папалам - Шурян приветствовал мужичонку - откуда будешь-то сам?
- Куйлюкские мы
- А по воле что, при делах ходил? Кто ты таков есть в этой жизни?
- Та не. Не при делах. Я слесарем работаю, в троллейбусном депо.
- Уже не работаешь - в разговор вступил Валерчик. - Давай подтягивайся поближе.
Мужик подошел к углу, где подперев стену рядком, сидели мы и курили мой "Пайн". Он неловко, покачиваясь, присел на корточки и натянуто улыбнулся.
- Что правильно жил на воле-то? По понятию? Братве своевременно уделял, мужиков на постой грел?
- А как же как же - все правильно уделял - чего уж там, да.
- Ну - значит получается - ты здравый мужик, а? А статья какая?
- Вот со статьей непонятка. Соседка у меня Маринка - шалава. И дочька у нея - вся в мать, понимаете?
Мужик с искательным призывом глянул мне глаза. Он сразу определил во мне слабое звено.
- Понимаем, а как же - готовно вступился я, но Валерчик больно двинул меня локтем в подбородок и прошипел: "Стухни".
- Ну и чё?
- Ну и это - я бухой был, так? А дочька Маринкина, Светка, она знаете лет на двадцать выглядит, вся в миниюбках вечно, сиськи вот такущие, чесслово! Маринка мне двуху должна была, прислала с дочей. А та говорит, дядь Слав, а дядь Слав, давай я тебе отстрочу щас, чесслово - а ты мне двуху, а?
- И че?
- Ну дал ей. А она к матери сразу, растрёпа, и давай они с меня на пару деньгу тянуть. А яж говорю - бухой был. В дымину. Выгнал их обеих, да и спать лег. Ага. До утра. А утром участковый пришел с ровэдэшнэми. Ну вот так вот.
Прессовали меня мусора - ух прессовали, скоты жаждующие. А главна - пить воды не давали больше сутки - пока всё не подписал. Какая только их дыра родила, зверей.
- Дааа - протянул вставая Шурян - Трогательная история. Все беды наши - через них, бап!
Шурян по-кошачьи неслышно подошел к двери в хату и прислушался.
- Курить хочешь?
Мужик благодарно кивнул и подскочил к Шуряну.
- Дай ему "Пайн" - распорядился Шурян - пусть курнёт мужик. С этапа ведь.
Я протянул мужичку сигарету и развел руками - спичек нет. Пассажир двинулся обратно к Шуряну, но тот жестом указал ему на Валеру.
Валерчик зажег спичку. Мужик, вставив сигарету в рот, потянулся к огоньку. Валерчик медленно опустил спичку ниже. Мужик наклонился следом, но Валерчик опустил руку еще ниже, и мужик склонился перед ним в глубоком поклоне. Тут Валерчик опустил руку уже на уровень своей ширинки, и теперь чтобы прикурить, мужику пришлось бы ткнуться лбом в валеркин***.
Мужик виновато-непонимающе поднял взгляд на Валерчика, а тот будто давно ожидая этого момента, быстро и сильно ударил его коленом в подбородок.
Шурян, успевший уже вытянуть из штанов свой плетенный кожаный ремень, довольно ловко затянул его на шее "жавера". Мужик повалился на тщательно покрашенный миллионом слоев бетонный пол, и они стали методично его запинывать.
Какое-то липкое противное возбуждение охватило меня. Хотя я не двигался с места и не принимал участия в экзекуции, руки мои заходили ходуном, дыхание участилось и сразу весь как-то взмок.
Мужик заметно испугался и стал звать на помощь ментов, пытаясь прорваться к двери, но Валерчик снова завалил его на пол и прыгнул двумя ногами, обутыми в тяжелые ботинки, не чета моим, куда-то в центр живота.
Мужик охнул и выпустил в без того не самую благоуханную атмосферу хаты струю своего вонючего пердежа.
Валерчик злобно вырвал ремень у Шуряна и поволок мужичонку ко врытому в пол дальняку.
Дальняк был отделен невысокой кирпичной кладкой, и Валерчик стал долбить эту кладку головой мужика, дергая за ремень.
Шурян обратился ко мне - Давай, давай, всыпь ему братишка!
Я попытался разозлится на нашу жертву, которая теперь тихо подвывала у дальняка под пудовыми пинками Валерчика.
Вот он - насильник, сволочь и педофил. Проклятый педофил. Все он врёт, что подставили, гад, сам наверное насиловал и убивал детей! Вскрывал животы беременных женщин и пожирал у них на глазах плод! Да еще пердит тут мне в рожу!
Но злости почему-то не возникало, а ноги налились свинцом.
В это время мужик вдруг необычайно громко хрюкнул и смолк. Зловеще эдак смолк, не по доброму. Шурян оттолкнул Валерчика и бросился расслаблять удавку на шее пассажира.
- Ты чё, бля, творишь, бес?
Шурян, наконец, нащупал у мужика на горле пульс:
– ***ня, будет жить. Давай, вафлюй его и покатили в барак.
Мужик тонко простонал при слове "вафлюй".
- Притворяяшься, сука! - Шурян лениво пырнул его под ребра носком ботинка. Давай Валера!
- Сам давай. Ну его в жопу!
Шурян наклонился и протянув мужика по полу, аккуратно положил лицом прямо в дальняк.
Мужик попытался отползти, но Шурян пинками загнал его обратно. Он деловито и нарочито медленно стал расстегивать ширинку.
- Не надо! Помогите! - у мужика будто открылось второе дыхание. Умоляю вас, вы же люди! Простите меня!
Валерчик ударил его уже изрядно побитым лицом о дальняк, и почти все лицо сразу покрылось кровью из какого-то сосуда, лопнувшего на лбу нашей жертвы.
- Ща, реанимирую! - пообещал Шурян и стал мочится мужику на голову, смывая кровь и замочив припорошенные перхотью волосы.
Валерчик стал пинать дверь хаты и скоро раскоцалась кормушка.
- Давай открывай командир! А этого зря ты к нам закрыл. К пидарасам переводи. Он походу того - голубой. Ага. Пристаёт.
В хату, как из черепашьего панциря, вытянулась рябоватая рожа контролера-казаха.
- К пидарасам? А я что видел как ты его ибал? Я свечку держал, да?
Валерчик вырвал у меня отстатки "Пайна" и сунул ему - Вот тебе свечка.
- И чё? Вот? За полпачки сигарет я жизнь достойный мужик стану ломать? Я что, совсем гад по-вашему?
- Ты знаешь где мой пост, командир?
- Ты столовой ночью стоишь
- Вот-вот! Столовой! Столовой! Придешь утром, как сменишься, литр тасану тебе - илик!
Чистый илик - свежак, месяц будешь на нем готовить. Добро?
- Два литра.
- Хорошо - два. Ща нету два, утром возьмешь один - потом через пару дней - еще.
Контролер, довольный сделкой раскоцал нам дверь и я первым вырвался в коридор. Мне казалось, что если мужика заберут, Шурян с Валерчиком немедленно переключатся на меня.
Пол коридора был покрыт тонким слоем масла от пролитой в обед и наскоро стертой баланды, и я сразу же больно со всего маху навернулся, ударившись локтем и коленом. Голова закружилась и меня слегка затошнило.
Валерчик заржал, а продол шизо вторил ему гнустным эхом.
* * *
Когда из камеры выходишь на воздух, сразу начинаешь ценить его чистоту и свежесть.
Даже если в камере пробыл всего пару часов.
На небе расположилась огромная азиатская луна, вся в брызгах и диадемах звезд. Разница между раем и адом была настолько значительна, что уже с трудом верилось - где то в двух шагах, на бетонном полу, униженный, избитый и обосанный лежит человек. Слесарь троллейбусного депо. А вокруг никому нет до него дела. Где гарантия, что на его месте завтра не буду лежать в луже чужой мочи я? А луне, звездам и солдатам на вышках-силуэтах будет на меня насрать.
Мы молча шли обратно и только уже перед самым бараком остановившись, чтобы дать отдыху ушибленной ноге, я спросил:
- Валерчик, а что такое илик?