Специальная комиссия во главе с Янкелем Свердловым ломала голову, что же делать с бывшим российским монархом. Он упорно не желал покидать пределов России, решив испить до конца горькую чашу судьбы. Он явно нервировал и создавал политический дискомфорт новоявленным правителям. Стали плести вокруг него грязную политическую интрижку, чтобы создать видимость криминала и расправиться с ним. Ловко инсценировали "тайные" переговоры с Германией через подставных лиц, по которым ему предлагалось в обмен на реставрацию самодержавия признать условия Брест - Литовского договора и заключение союза с Германией. Более грязного и подлого трудно было придумать что‑либо для того, чтобы обвинить потом его в предательстве. Николай, видно, раскусил замысел Янкеля Свердлова, не клюнул на удочку. Хотя соблазн был великий. И супруга наседала. Какими муками, каким напряжением воли дался ему этот отказ, мы пока не знаем. Можно лишь предположить, что и здесь ему пришлось преодолеть яростный нажим Алекс, у которой, как бы там ни говорили, в жилах текла немецкая кровь. А может, она поняла нечто такое, что поставило ее на сторону мужа. Может, лютая ненависть к социалистам, к тому же Ленину, который почти в открытую братался с Вильгельмом II. А может, просто надежда на Бога, в которого она верила неистово.
Эту головоломку с предложением реставрации самодержавия в обмен на признание Брест - Литовского договора и союза России с Германией, которую с успехом оставил нерешенной Николай, потом пришлось решать Ленину. А пока крепнущая большевистская власть не могла взять на себя ответственность Брест - Литовского договора и пойти на союз с Германией. Потому и надо было сделать это руками свергнутого Царя. Тут убивались сразу два зайца: Ленин отблагодарил бы Германию за денежную и моральную поддержку в революционном перевороте, не разобла чая себя в сговоре с Германией. Хотя все равно ему пришлось носить клеймо германского шпиона. С другой стороны - ловко подставлялся царь. После чего уничтожить его были все законные основания. Эту уловку Николай блестяще разгадал. И, наверное, сумел разъяснить супруге. И она, к ее чести, нашла в себе силы преодолеть зов крови, стать на реалистический путь. Таким образом, честь императорской семьи была спасена навеки, зато жизнь…
Жизнь повисла на волоске. Как только большевики поняли, что с бывшего царя нечего больше взять, что им не удастся извлечь из него политической выгоды, с этой минуты речь могла идти только об его уничтожении. Вот почему по дороге из Тобольска он был задержан в Екатеринбурге, под видом самоуправства местных властей. На самом же деле по указке из Москвы лично Янкеля Свердлова. Вот почему в "доме особого назначения" появились строго засекреченные узники.
Издевательства над царской семьей, а затем и зверское ее уничтожение началось с пытки, которой они подвергли царскую чету, разлучив их с Цесаревичем Алексеем. Больной гемофилией мальчик, часто истекавший кровью, был перевезен к родителям почти месяц спустя. Можно себе представить, что пережила за это время семья, особенно мать. Палачи знали, что для Государя и Государыни здоровье наследника было дороже собственной жизни. Поэтому бередили самую кровоточащую рану. Они знали также, что государыня имела большое, если не решающее влияние на мужа. И все еще надеялись сломить таким образом через нее упорство Николая в нежелании пойти на "тайный" сговор с Германией. По-истине изуверский прием!
Но и этот прием не помог им. Цесаревич мог умереть в разлуке с родителями и тогда ответственность перед народом легла бы на мучителей. И они трусливо ретировались, воссоединили семью.
Для охраны Николая и его семьи в "доме особого назначения" было сформировано специальное подразделение во главе с комиссаром Авдеевым. Человеком низким, пьяницей и грубияном. Он и помощника подобрал себе такого же. Они с ним бесцеремонно входили в комнату царской семьи, садились с ними за стол обедать. При этом сквернословили и отпускали шуточки с грязными намеками. Это причиняло невыносимые страдания. Особенно стра дал Алексей. Он чувствовал себя хуже всех. Дошло до того, что на прогулку отец носил его на руках.
Это неуважение и издевательства царская семья сносила кротко и стоически. Ни жалоб, ни протестов. Это поражало охрану. И постепенно отношение их менялось с грубого на уважительное. Даже Авдеев со своим помощником Мошкиным не стали задирать глубоко покорных и спокойных узников. А частые молитвы и религиозные песнопения государыни и Великих Княжон просто приводили в смущение и умиление солдат и рабочих, состоявших в охране и обслуге. Вскоре вместо грубости они стали проявлять знаки внимания и сострадания. Это не могло нравиться комиссарам "чрезвычайки". Дошло даже до Москвы, стало известно Янкелю Свердлову. И тот повелел заменить охрану на более жесткую.
4 июля в Москву полетела верноподданническая телеграмма: "Напрасно беспокоитесь. Авдеев устранен. Мошкин арестован. Авдеев заменен Юровским. Внутренняя стража переменена, ее заменили другие".
Использовав записи следственной комиссии по убийству царской семьи, бывший наставник и воспитатель Цесаревича француз П. Жильяр пишет в своих воспоминаниях: "В этот день, действительно, Авдеев и его помощник были арестованы и заменены комиссаром Юровским, евреем, и его помощником Никулиным. Стража, состоявшая, как было сказано, исключительно из русских рабочих, была перемещена в один из соседних домов, в дом Попова". То есть отстранена от дела. На этот раз большевистской еврейской верхушке не удалось сотворить гнусность руками русских. Пришлось поставить своего надежного человека.
"Юровский привез с собой 10 человек, которые почти все были австро - германскими пленными и "выбраны" из числа палачей "чрезвычайки". Они заняли внутренние посты; наружные продолжали выставляться русской стражей.
"Дом особого назначения" сделался отделением "чрезвычайки", и жизнь заключенных превратилась в сплошное мученичество".
В это время, когда сменили охрану и усиливали режим содержания узников, посланный уральским руководством в Москву Сыромолотов получал указания, как "организовать дело". Вскоре он "вернулся с Голощекиным и привез инструкции и директивы Свердлова. Юровский тем временем, - пишет Жильяр, - принимал свои меры. Он не сколько дней подряд выезжал верхом и разъезжал по окрестностям в поисках места, удобного для его намерений, где он мог бы предать уничтожению тела своих жертв. И этот же человек, цинизм которого превосходил все, что можно вообразить, являлся потом навещать Цесаревича в его постели".
Детская душа особенно остро предчувствует беду.
В этот вечер 16 июля Алексей Николаевич был грустен и даже плакал. Мать подсела к нему, положила его голову к себе на колени и стала утешать нежными словами. А он все никак не мог успокоиться. И когда у него спрашивал отец, то и дело нервно куривший у окна, выходящего на Вознесенский переулок, - в чем дело, что у него болит и почему он плачет, тот с удивлением не понимал почему он плачет. Но, видя как расстроены родители, он стал придумывать причину. И вспомнил, что на днях увезли и больше не привозят его дядьку матроса Нагорного. А без него, мол, ему сиротливо. Пришла из соседней комнаты Великая Княжна Мария и взяла руку Алексея в свою. Ему было приятно ощущать нежность руки милой сестренки, и он стал подремывать.
Николай, сидя на табуретке возле окна, поглядывал на него и на супругу, мирно штопающую чепец Марии, и в душе его теснились тревожные чувства. Что‑то грядет страшное. Самое дурное, что мог он предположить, - это новые злобные выходки Юровского. А еще, - если снова начнут обрабатывать насчет одобрения Брест - Литовского договора и всей этой грязной возни вокруг Германии и союзников. Нет, нет и нет! На это он никогда не пойдет. Хотя за этим в его судьбе видится провал. Пустота. В глубине души он начинал понимать, что этот Брест - Литовский договор - последняя возможность спастись и спасти семью. Если б это было на самом деле, если б это не было ловушкой большевиков. Пусть предательство, пусть позор. Но зато жизнь. Его и, главное, семьи. Способен ли он на это? Нет! Никогда! И потом, он совершенно четко представляет себе, что это провокация, обыкновенная ловушка, рассчитанная на дурачка.
Закатное июльское солнце блеснуло последними лучами и стало закатываться за лесом. Сегодня был первый солнечный день после долгих дождей. Омытая зелень за окном купалась в последних лучах, радуясь обильной влаге, свету, теплу. Жизнь закипела с новой силой.
Что ожидает их?!
То, что может с ними случиться, отказывалось воспринимать сознание. Неужели так вот просто у него и его семьи отнимут жизнь? Неужели на нем прекратится царская династия Романовых? Неужели он проиграл стихийной силе социалистов? Да, теперь отчетливо ясно, что Вильгельм пользовался услугами большевиков, которые беззастенчиво рушили государственность России. Он спал и видел ослабленную, уступчивую Россию. И он ее получил. Только будет ли ему от этого выгода? Вот вопрос.
Он мельком взглянул на Алекс. Она в этот момент поправляла простынку на разбросавшемся во сне Цесаревиче. Что‑то у нее в душе творится. Поговорить, но нет душевных сил заговорить с ней. Ибо придется затронуть вопрос: что же с ними будет? И снова его мысли возвращаются на тот же круг - что, как? Неужели?..
В соседней комнате тихо, как никогда. Не хихикают дочери, как это бывает обычно перед сном. Что у них там? За толстой стеной в гостиной тоже мертвая тишина. И лишь из столовой доносятся приглушенные голоса. Вроде как там совещаются о чем‑то.