- Да, ваше величество, вы все до мелочей разъяснили князю Прозоровскому. Воистину трудно понять, чего он мешкает, если только…
- Что еще за "если только"?
- Простите, ваше величество, я взял на себя смелость подумать - если князь не опасается мнения москвичей. Может быть…
- Этих бунтовщиков? Этого сброда, как справедливо отозвался о них во время Чумного бунта граф Григорий Орлов? Так на что же, в таком случае, у него войска? Волнения из-за одного отставного поручика? Этого еще недоставало!
- Но у него не так мало единомышленников или, по крайней мере, сочувствующих, ваше величество, а московскому главнокомандующему явно не нужна смута во вверенном ему городе.
- Вот как! У вас даже готова целая защитительная речь! И все же повторите, что я писала Прозоровскому по поводу Новикова. Может быть, не все в моих словах было ясно.
- Сию минуту, ваше величество. Сейчас найду. Да вот, пожалуйста: "Вам известно, что Новиков и его товарищи завели больницу, аптеку, училище и печатание книг, дав такой всему благовидный вид, что будто бы все те заведения они делали из любви к человечеству; но слух давно носится, что сей Новиков и его товарищи сей подвиг в заведении делали отнюдь не из человеколюбия, но для собственной своей корысти, уловляя пронырство и ложною как бы набожностью слабодушных людей, корыстовались граблением их мнений, о чем он неоспоримым доказательством обличен быть может…"
- Довольно. Все понятно. Так что же делал Олсуфьев в новиковской деревне?
- Следов типографии ему обнаружить не удалось.
- Не сомневаюсь.
- Зато среди множества хранившихся там книг сыскалось больше двух десятков напечатанных без цензурного разрешения.
- Так все-таки сыскалось!
- Господин советник Уголовной палаты их немедля конфисковал и в Москву препроводил.
- А Новиков?
- Московский главнокомандующий докладывает, что арестовать Новикова Олсуфьев не решился.
- Что это значит - не решился?
- Ввиду крайней его немощности и слабости. Господин Олсуфьев застал его в постели и потому ограничился тем, что приставил к больному охрану.
- Какое неслыханное человеколюбие!
- К тому же, как доносит московский главнокомандующий, в доме оказались малолетние дети, коих прибытие воинской команды и последующий обыск привели в припадочное состояние, и поручить надзор над ними было некому.
- И этим все кончилось?
- Нет-нет, ваше величество, князь Прозоровский, взбешенный, по его же собственным словам, сим дерзким нарушением приказа, отправил в Авдотьино майора Жевахова с двенадцатью гусарами, который Новикова арестовал и довез до Москвы, хотя и с затруднениями.
- Какими еще затруднениями?
- Все дело в том, ваше величество, что арестованный почти 70 верст пути находился в глубоком обмороке, так что не чаяли его живым довезти, однако же в Тайный приказ доставили.
- Дальше, дальше!
- Князь взялся сам вести допросы и хотя еще не применял к арестованному в силу крайней его слабости средств физических, однако же угрожает Новикову пытками и голодом. Впрочем, арестованный и так от приема всякой пищи уклоняется.
- Каких же признаний удалось добиться князю?
- Пока никаких, и он умоляет ваше величество прислать в Москву для допросов господина Шешковского на помощь себе.
- Ничего подобного! Шешковский и здесь всегда надобен. Пусть везут Новикова сюда, в крепость. Живого или мертвого.
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец. Кабинет императрицы
Екатерина II, дежурный секретарь, С. И. Шешковский
- Ваше величество, вы изволили спрашивать господина Шешковского.
- А, нашего сыскных дел мастера. Зови его сюда, зови.
- Ваше императорское величество, государыня-благодетельница!
- Встань, встань, Шешковский! Сколько раз тебе говорено, не смей передо мной на колени падать. Доколе ты из меня деспота восточного представлять будешь? Сей же час встань и платья не целуй. Заслужишь, к руке допущу.
- Да я, государыня-благодетельница, от избытка чувств сдержать себя не могу-с. Гляжу и не верю, кто есть предо мной - чисто ангел небесный.
- Хватит, Степан Иваныч! Сказано, хватит! По делу тебя звала, а не про чувства твои слушать. Чего там Прозоровский с отставным поручиком не сладил? Послабление какое ему дал?
- Ни-ни, матушка-царица, послабления никакого. Напротив - князь с великим искусством к делу приступил, да что поделать, коли арестант что ни минута сознания лишался. Известно, князь - человек военный, солдат по полной форме, с такой слабостью ему дела иметь не пристало. Терпение не то, а уж мы, с Божьей помощью, потихоньку, полегоньку.
- Известно, тише едешь - дальше будешь. Куда же ты, терпеливый человек, доехал? Далеко ли?
- Я, государыня-благодетельница, так рассудил, чтоб при сем мнимом больном лекарь военный постоянно находился, как я допрос снимать буду. Он, значит, в обморок, а лекарь его водичкой отольет, солей нюхательных даст. Глядишь, опять наш голубчик глазки открыл, языком ворочать стал.
- Так чего ты от него добился, Степан Иванович?
- А это, государыня-благодетельница, я к тебе пришел узнать, в чем повиниться-то он должен. Ну, так сказать, пункты какие.
- Князь Прозоровский так полагал, что не иначе Новиков революции французской симпатизирует, с одобрением о ней отзываться должен.
- О революции от господина московского главнокомандующего знаю. Особо князь меня о том упреждал.
- И что же?
- О французах ничего не говорит.
- Хорошо ли спрашивал?
- Да уж неужто, государыня-благодетельница, в упущениях каких меня заподозрить можно! Сколько лет на сыскной работе, и всегда царица наша довольна рабом своим верным бывала. И с Емелькой Пугачевым, и с господином Радищевым, и с иркутским наместником Якобием, и с Колокольниковым…
- Хватит! Заврался. Значит, о событиях французских не дознался.
- Да я, государыня-благодетельница, и кнутик использовал. Не то чтоб в полную силу - куда там! А легонечко - для понятия.
- И что?
- Зубами скрыпит и молчит. Откуда у небоги силы берутся?
- Значит, есть откуда. Всегда знала, с мартинистами беды не оберешься. На своем стоять умеют. На деньги не идут. Одного от других не отделить. Радетели народные, пропади они пропадом!
- Еще, государыня-благодетельница, князь Прозоровский предположение высказывал, что господин сочинитель Карамзин Николай Михайлович путешествие свое по странам европским на новиковских средствах совершал. Своих-то у него что кот наплакал. Да и из товарищей никто его нужной суммой не ссужал. Полагает князь, бесперечь новиковских рук это дело.
- Узнал?
- Молчи, только глаза закатывает, такая иной раз досада берет. Кнутобойству бы его подвергнуть, как положено.
- Не выживет?
- Не выживет, государыня-благодетельница, тюремный лекарь так и сказал.
- А про Малый двор?
- Молчит. Словом не обмолвился. Один раз сказал: знать ничего не знаю и все тут.
- А через приятеля-то его, живописца, не пробовал?
- Левицкого-то? Так за ним слежка установлена. Спугнуть его раньше времени тоже резона нету.
- Твоя забота. А видится мне, крепко они между собою повязаны. Впрочем, живописец, может, и по глупости. Может, Новиков хитростью его к себе привязал.
- Разберемся, государыня-благодетельница, во всех винах вольных и невольных. Ведь я, царица-матушка, без Божьей помощи ни на шаг. Коли где силу и приходится применить, сразу акафист Иисусу Сладчайшему и Божьей Матери пречистой прочитаю.
- Знаю, знаю, Степан Иванович, что у тебя иконы по всем стенам развешаны.
- А как же, государыня-благодетельница, как без Божьей помощи тебе исправно служить.
- В крепости-то Новиков под своим именем?
- Как можно - под нумером. Преступник особо опасный, какие уж тут имена.
- Вот что я тебе скажу, Степан Иванович. Хочу, чтоб над Новиковым суд был.
- Суд, государыня-благодетельница? А как тогда огласки избежать?
- Не будет никакой огласки. При закрытых дверях.
- Как изволишь, матушка-царица, как изволишь.
- И должен суд осудить Новикова как преступника государственного к тягчайшей и нещадной казни. Судей предупредишь.
- Через повешение? Или четвертование?
- Это как господа судьи решат.
- Судей когда назначить изволите?
- Вот держи записку - всех написала. Прочтешь, запомнишь - сожги. Нечего ее хранить.
- А мы ее, государыня-благодетельница, вот тут же в камин и кинем. Я на память свою не жалуюсь: велик ли труд столько имен запомнить.
- От моего имени всех предупредишь.
- До вечера все улажу.
- Тебе и без письменного моего указу поверят.
- Поверят, как не поверить в таком-то деле.
- И приготовьтесь вот к чему. Сначала Новикову приговор объявить и в камеру смертников забрать. А на следующий день, как все перечувствует, о великой моей милости сообщить: пятнадцать лет заключения одиночного в крепости.
- Не выйти ему отсюда, государыня-благодетельница.
- И не надо, зато своей смертью помрет. Без казни.
- Еще, государыня-благодетельница, врач тут один, приятель новиковский, ходатайствует, чтобы заключить его в одну камеру с арестантом. Дело неслыханное. Без монаршьего разрешения не знаю, как к нему и подступиться.
- Врач, говоришь? Охотник такой выискался. Что ж, не препятствуй ему; только без права крепость до соузника своего покинуть. Понял? Да, а дети новиковские на что жить будут?
- Сказывали, господин Левицкой содержать их взялся.