А пламя уже ревело. У Катерины было странное ощущение - ей казалось, что она видит все, что происходит за стенами синагоги. Она ясно поняла, что синагогу подожгли снаружи. Прихожане оказались в ловушке. Весь еврейский квартал стал площадью аутодафе, посреди которой, как сухое дерево, пылала древняя синагога.
14
Келья, в которой Торквемада жил в это время, была ненамного больше камеры, где содержался Альваро. Черный кафельный пол, свежепобеленные стены. Единственным украшением - если можно так выразиться - было висевшее на одной из стен распятие. Из мебели в комнате были только стул, кровать и небольшой комод. Перед распятием на полулежал пеньковый коврик. Когда монах постучал в дверь, Торквемада стоял на нем на коленях.
- Войди, - сказал Торквемада.
Монах открыл дверь. Торквемада не поднялся с колен. Келья освещалась только полоской света, проникавшей сквозь окошко в стене у самого потолка. Монах остановился на пороге в ожидании. Наконец Торквемада закончил молитву, встал, повернулся к монаху. Падавший из окошка луч света лег между ними.
- Что скажешь, брат мой? - спросил Торквемада.
- Синагогу сожгли, - ответил монах.
Лицо Торквемады словно окаменело, он кивнул:
- Я видел дым. Пахло горелым. Кто поджег синагогу, брат мой?
- Люди… Добрые люди…
- Добрые люди? А может, воры и убийцы?
- Добрые христиане. - Монах как бы оправдывался.
- Значит, добрые христиане, - выразил кивком одобрение Торквемада. - Когда синагога загорелась, в ней были люди? Евреи в это время молились?
- Да, они как раз в это время собираются на молитву.
- Кто-нибудь спасся?
- Нет. Все погибли. Старое дерево вспыхнуло в момент. Вы же знаете, что оно очень старое, приор. Ведь синагога стоит здесь с незапамятных времен.
- Знаю, - сказал Торквемада.
- С незапамятных времен, - повторил монах. - Говорят, сам дьявол построил ее еще до того, как в Испании появились люди, и потом подарил ее евреям…
- Не болтай чепухи! - перебил его Торквемада. - Синагога сгорела дотла?
- Она запылала, как факел.
- Кто в ней был?
- Человек сорок евреев, - ответил монах, - и раввин Мендоса.
- Больше никого?
- И еще одна женщина.
- Женщина? - Торквемада подошел к монаху так близко, что их лица чуть ли не соприкасались. - Откуда там женщина? Еврейские женщины обычно не ходят в синагогу - разве что в субботу.
- Она не еврейка, - сказал монах.
- Откуда тебе это известно? - спросил Торквемада.
- По одежде. Она была одета, как знатная испанская дама. На ней был плащ, но он распахнулся, и я увидел драгоценные украшения.
- Ты узнал ее?
- Точно не скажу, приор. - Тон у монаха был извиняющийся, чуть ли не умоляющий. Он хотел бы угодить Торквемаде, но не понимал, чего тот от него хочет. - Это была христианка, - уверенно сказал он.
- Старая? Молодая? Средних лет? Думай, дурак! Как она выглядела? Ты можешь ее описать?
- Совсем юная. Похожа на дочь дона Альваро.
- Почему же ты не остановил ее? - напустился на монаха Торквемада.
Монах в страхе попятился.
- Разве мне подобало остановить ее? - сказал он. - Раз она вошла в синагогу, значит, стала еретичкой. Мое ли дело останавливать ее? Мой единственный долг - следить и после донести на нее. Бог сам ее покарал.
Внезапно Торквемада ухватил монаха за сутану, сжав кулаки, притянул к себе и прошептал:
- Как ты мог?
- Что я такого сделал? - перепугался монах.
Торквемада с силой оттолкнул его от себя:
- Что ты сделал? Я накладываю на тебя епитимью, чтобы ты понял, что ты сделал. Посидишь сто дней на хлебе и воде - может, и поймешь, в чем твой грех! Сто ночей без одежды проймут твою очерствевшую душу!
Монах пал на колени и забормотал:
- Прошу вас… приор, прошу, скажите… в чем мой грех? В чем?
- Вон! - взревел Торквемада. - Оставь меня!
Монах вскочил и выбежал из комнаты. Торквемада остался один; он долго стоял, закрыв глаза, стиснув кулаки.
- Боже, смилостивься надо мной… - наконец прошептал он.
15
После того как монах ушел, Торквемада чуть ли не час сидел в темной келье. Адское пламя жгло его, но он терпел - не роптал на Бога и Божий промысел. Один только раз сказал вслух:
- Я - Твое орудие, Господи!
Но это его не утешило. Сказал он это сам для себя о себе. Потом встал, покинул келью и пошел по монастырю. Коридоры были пустынны: прошел слух, что приор в гневе, и монахи боялись попасться ему на глаза. Торквемада спустился по сырым каменным ступеням туда, где томились узники инквизиции. Вступив в круг, освещенный пламенем горящего факела, Торквемада вынул факел из железного кольца и продолжил путь, пока не дошел до камеры Альваро. Открыл дверь и вошел внутрь. Альваро лежал на койке - спал.
Торквемада подошел к койке, смотрел на Альваро. Альваро мирно спал, глубоко и ровно дыша, его сон был невинным и безмятежным. Торквемаду захлестнула горячая волна зависти, да что там зависти, даже ненависти, но эта ненависть как пришла, так и ушла. Альваро неожиданно открыл глаза, сел, щурясь от яркого света факела, потом открыл глаза шире и увидел Торквемаду.
- Сны мне сегодня не снились, - сказал Альваро, - но, похоже, я вижу их наяву. Думал ли ты когда-нибудь, Томас, что все россказни об аде куда правдоподобнее, чем нам казалось? Возможно, наш мир - просто ад какой-то иной жизни.
- Опять богохульствуешь? - сказал Торквемада.
- Сколько раз ты будешь убивать меня? Сколько раз сжигать? - Альваро опустил глаза, потом тихо спросил: - Что, Томас, время пришло?
- Для чего?
- Для моей смерти.
- Нет, не пришло, - ответил Торквемада.
- Зачем же ты тогда явился? Твое присутствие мне тягостно. Я могу побыть один - вот и все, что мне осталось, а тут возникаешь ты, словно ангел мести, или лучше сказать - дьявол? Что тебе нужно, Томас? Ты пришел сюда ради спасения моей души? Тебя ведь всегда беспокоило, что станется с моей бессмертной душой. Я что, должен сделать признание?
- Ради спасения моей души, думаю, да.
Альваро рассмешили его слова. Он захохотал. Его все сильнее разбирал смех, тело его сотрясалось. Альваро, не в силах остановиться, согнулся от хохота, но тут Торквемада крикнул:
- Прекрати! Прекрати!
- Ради спасения твоей души, Томас! Никогда не думал, Томас, что ты сочтешь, будто твою душу нужно спасать. Заглядывал ли ты в свою душу, Томас? Она черна как смоль, но оправлена в золото. Она украшена миллионами золотых монет, отнятых у бедняг, которых ты сжег. Томас… Томас, ты - как горькое обвинение против человечества. Бог не в своем уме, иначе он не допустил бы, чтобы вода во время потопа пошла на убыль. Впрочем, зачем мне сомневаться в тебе, Томас? Если тебе случится шагнуть в вечность и полететь прямехонько в адскую бездну, ангелы с песнями подхватят тебя и спасут твою смрадную бессмертную душу. Надеюсь, тебя доставят в рай. Поверь, Томас, я всей душой надеюсь на это. Каждую ночь я молюсь, чтобы моя надежда сбылась, молюсь сразу трем богам - еврейскому, христианскому и мусульманскому. Молюсь, чтобы на небесах тебя встретили с распростертыми объятиями и приняли твою зловонную душу. Знаешь, почему я молюсь об этом? Можешь догадаться, Торквемада?
Альваро ждал ответа, глядя на Торквемаду с улыбкой, и, сам того не желая, приор спросил:
- Почему?
- Ответ очевиден, - улыбался Альваро, - я отвечу тебе напрямик: если мне суждено быть в аду, хочу быть уверен, что никогда больше не увижу тебя.
- В храбрости тебе не откажешь, Альваро, - признал Торквемада.
- Храбрость! - Альваро вскочил. - К черту храбрость! Что такое храбрость? Когда ты на дне, ниже уже не опуститься. Если летишь с обрыва - назад дороги нет. Мне нечего терять, Томас. Ты что, сожжешь меня дважды? Трижды? Десять раз?
- Ни разу. - Голос Торквемады звучал бесстрастно. - Я пришел освободить тебя.
Альваро подошел к Торквемаде и, глядя ему в глаза, прошептал:
- Что ты задумал, Томас? Ты уже сыт по горло дыбой и тисками? Это что, новый, более утонченный способ пытки?
- Я говорю правду. Я пришел освободить тебя.
- Нет, - сказал Альваро. - Никогда. - Он подошел к койке, сел и, уставившись в пол, пробормотал: - Никто еще не выходил живым из лап Торквемады. Я читаю тебя, как книгу, Томас, - как книгу смерти. Смерть - единственный друг Торквемады, смерть и камера пыток. Сколько сотен людей ты осудил на смерть, Томас?
- Но ты это знал, - напомнил Торквемада. - Ты все знал и оставался моим другом. Мы были друзьями, потому что твоя вера - а это и моя вера - была крепка.
- И теперь я за это расплачиваюсь, - перебил его Альваро. - Не говори мне о своей вере. У нас нет общей веры. У нас нет ничего общего.
Торквемада кивнул и произнес - отстранение, бесстрастно:
- Тем не менее я тебя освобожу, Альваро. На твое имущество наложен арест, и оно перейдет в собственность святой инквизиции. Я советую тебе уехать отсюда. Уехать с пустыми руками - ведь именно так мы приходим в мир, а для тебя, Альваро де Рафаэль, такой отъезд, я полагаю, равносилен отходу в мир иной. Поэтому, повторяю, уезжай. Твое имущество конфисковано, но ты можешь взять коня, седло и шпагу. Уехать ты должен сегодня же вечером. Если завтра тебя увидят в Сеговии, я прикажу арестовать тебя.
С недоверием глядя на Торквемаду, Альваро снова встал. Подойдя к двери, Торквемада распахнул ее и жестом пригласил Альваро покинуть камеру:
- Иди, Альваро. Я буду освещать твой путь.
Альваро подошел к приору.